Бунин, Дзержинский и Я

Дамы удалились, а Санин был благодарен Назимовой за то, что она так легко и непринужденно договорилась о встрече с ним. Что она ему скажет? Столько всего было, чтобы помнить о каком-то помощнике Станиславского, беззаветно в нее влюбленном.

Вдруг корабль дрогнул, и все увидели, как несколько маленьких, но сильных буксиров поначалу натужно и медленно стали уводить его от пирса. Санин и Лидия Стахиевна стояли обнявшись, но мысленно порознь – каждый в своем прошлом.

Глава 5

Санин вспоминал свою последнюю, так много обещавшую ночь с Аллой. На этот раз не в дешевой меблирашке на Никитской, а в ее уютно обставленной квартирке на Маросейке, снятой богатым поклонником. Алла уже не боялась быть застигнутой врасплох, так как решила расстаться с надоевшим стариком навсегда. Санин многое услышал в эту ночь о ней. Открывалась она ему искренне, со слезами на глазах. О том, как в десять лет ее изнасиловал умственно отсталый ублюдок, как избивал отец, вымещая на ней зло, причиненное неверной женой, ее матерью. А потом горько каялся и задабривал ее подарками. О том, как научилась играть на скрипке и с детства пела и играла перед публикой, участвовала в любительских спектаклях. О том, как переехала в Москву, чтобы стать актрисой, и жила в меблирашке. Это была какая-то надрывная, мистическая ночь, после которой Санин решил окончательно связать свою судьбу с Назимовой.

Он знал, что ни сестра, ни мать, которые называли Аллу распущенной и вульгарной, не одобряли его решения. Но сам Санин видел в Назимовой другое: сильного человека, который, несмотря ни на что, хочет, как и он сам, посвятить свою жизнь искусству. И на следующий же день он твердо заявил сестре, что полон решимости жениться на Назимовой. В каком-то истерическом потрясении он работал не покладая рук, пока Вл. Немирович-Данченко случайно не обмолвился, что его ученица Алла Назимова уехала в Бобруйский театр по его рекомендации. Как? Не сказав ему ни слова? Как она могла так поступить с ним после той ночи, которая так сроднила обоих, думал Санин бегая из угла в угол. Он написал ей письмо, но оно так и осталось без ответа. Катя торжествовала: сама судьба уберегла брата от этой ужасной особы. А Санина долго не оставлял вопрос: почему? Потом, как ему казалось, он нашел ответ, Назимовой в ее тогдашнем положении нужен был надежный человек, при деньгах, а не помощник режиссера, который даже сносную роль в спектакле не может ей протежировать.

Спустя тридцать пять с лишним лет он другого, более лицеприятного для себя ответа на тот вопрос придумать не мог. Сейчас у него появилась возможность утвердиться в своей правоте. А зачем, собственно?

Глава 6

Лидии Стахиевне Назимова понравилась какой-то подкупающей простотой и непринужденностью в поведении, манерой вести разговор. В свои пятьдесят она выглядела моложавой и очень милой. И все это от уверенности в себе, в своем таланте. «Я растеряла себя, – размышляла Санина, а Назимова укрепилась и выстояла в своем желании стать актрисой». Подумать только, статистка, которую, как и ее саму, практически выгнали из Художественного театра, стала знаменитой американской актрисой! А Санин-то, Санин! Как воодушевился неожиданным свиданием! Действительно, он еще молод, если может так волноваться, встретив бывшую любовь. Ей этого не дано. Давно ушли из жизни почти все ее поклонники. Первым Исаак Левитан, потом Антон Павлович, а совсем недавно, в 1929-м, Игнатий Потапенко. Сама же она засиделась на белом свете лишь благодаря Санину, его любви, признательности и заботе.

Нет, Санина она никогда не ревновала. Ни к его прошлому, ни к настоящему. Хотя он как-то и бахвалился – стоило, дескать, жениться, как его тут же стали замечать женщины. До нее доходили слухи, что еще там, в Москве, в него неоднократно влюблялись молоденькие актрисы, случалось такое и здесь, за границей. Но она знала мужа: теперь для него существовала лишь одна женщина, женщина-друг, женщина-бог. И как нелегко порой нести эту ношу, соответствовать его любви, подумала она и покрепче прижалась к мужу.

Корабль набирал ход, рассекая волны и темноту…

Глава 7

Могучий корабль немилосердно качало в Атлантике. На палубу уже никому не хотелось. Сотни пассажиров, и среди них Лидия Стахиевна, обреченно лежали в постелях, с отвращением думая о любой еде. Санину же было совестно: он чувствовал себя вполне сносно.

Два дня, пока ветер не сник, он ходил в ресторан один. Нельзя сказать, чтобы зал пустовал, сидели американцы, а их можно было легко отличить от французов и других европейцев по развязной манере держаться и по тому количеству спиртного, которое они вливали в себя.

– В Америке сухой закон, месье, – объяснил официант Санину. – Вот люди и расслабляются на корабле. Иные богачи только ради доброй выпивки и отправляются в путешествие.

Санин приносил из ресторана разные вкусности для Лидуши, но даже к сладостям, к которым по-прежнему питала слабость, жена не притрагивалась. Его советы преодолеть себя и подняться с постели, чтобы выйти, глотнуть свежего океанского воздуха и прогуляться, она не воспринимала. Преодолевать себя она не умела и не желала, Санину это было известно лучше, чем кому-либо другому на свете.

Нет худа без добра: Лидуша ночью стала меньше кашлять. Когда утром третьего дня Санин проснулся после безмятежного сна и увидел, что жена в ванной, у него возникло легкое подозрение, что океан наконец-то успокоился.

Она собиралась в парикмахерский салон, одевалась тщательно, как будто в гости: расчесала и подобрала густые волосы, уложив их на затылке, забраковала, отложив в сторону, платье, вместо него надела серую юбку, заранее отглаженную, с маленьким стоячим воротничком блузку и трикотажный жакет. Санин в халате лежал на кровати поверх покрывала, прикрыв им голые ноги.

– Саша, – обратилась она к мужу, – чтобы не скучать одному, созвонись со своей Назимовой.

Никакой подковырки в ее словах Санин не почувствовал. Да и интерес к разговору с американкой у Санина почему-то не то чтобы совсем угас, но значительно поослаб. Теперь движим он был скорее любопытством, а не внутренней потребностью.

Глава 8

Встретились они в небольшом уютном кафе, расписанном «под Пикассо». «Иль де Франс» шел ровно, не звенели даже бокалы, как это случается в поезде. Казалось, что они не на океанском лайнере, а в новом баре на людной улице Пасси в Париже, по соседству с домом. И может, оттого Санин не испытывал никакого волнения. К новому костюму он повязал бант, поцеловал Алле руку, отчего она неожиданно зарделась, заметив, что в Америке так не принято; сказал, что она чудесно выглядит, что было правдой; сам сел напротив и предложил выпить шампанского за встречу.

– Я столько натерпелась от пьянства других, что не пью, – сказала Алла. – Но по такому поводу – так и быть.

Они чокнулись хрустальными бокалами, по европейскому обычаю, глядя друг другу в глаза. Санину это показалось знаком искренности.

– Саша, я много думала о тебе. И знаешь, почему? Ты был единственным мужчиной, который меня не предал. Теперь я благодарна судьбе за возможность объясниться. Ты написал мне тогда, будто я оставила тебя из-за твоей бедности. Ты и сейчас так думаешь?

– Нет. Впрочем, не совсем так. Думаю, ты посчитала меня не очень надежным, в том числе и из-за бедности.

– Хочешь правду? Все дело в том, что я не любила тебя. Правда, я поняла это много позже, когда встретила Орленева. Да и ты, как мне казалось, не любил меня. Я многое пережила тогда за свои девятнадцать, а ты в свои тридцать был наивен и чист, как мальчишка. По сути, я была старше тебя и понимала, что ты внушил себе эту любовь. Как внушил себе любовь к святому и чистому искусству и ходил, опьяненный ею. Если честно, многих в театре раздражала и смешила твоя восторженность. Но ты был хорошим артистом, да еще и режиссером, хотя и на вторых ролях, пытавшимся стать наравне с мэтрами. А они не подпускали к себе никого… Я же была никем, актрисой, которой ничего не светило в Москве. Имела ли я право повиснуть на тебе, мешать твоей цели, зная, за кого почитают меня твои близкие?

Санин был потрясен. Ему, который так тонко различает все оттенки чувств на сцене, и в голову не приходила такая простая вещь: она его не любила. Ему казалось, что раз отдалась, проплакав у него на плече, то полюбила. Как он был тогда взволнован этим чудесным открытием! И решил, что должен быть на высоте ее чувств, не предать их ни перед мамой, ни перед Катюшей, ни перед Дмитрием. Хотя брат, кажется, понимал его лучше других.

– Продолжай, – сказал он.

– Я тебя расстроила? Брось – все сложилось как нельзя лучше. Ты – известный оперный режиссер, я – не последняя актриса в Америке. Мы плывем на шикарном лайнере. Ты женат на замечательной женщине и счастлив. А представь, если бы мы поженились?

– Продолжай, – повторил Санин.

– А еще тогда я начала понимать: никто – ни Немирович-Данченко, ни ты не дадут мне ни роли, ни счастья, если я сама не буду достойна этого. И начинать нужно на периферии. Встретиться с тобой перед отъездом, еще раз поддаться твоей восторженности – значило снова обмануть тебя и себя. Потому и уехала без объяснений.

Алла рассказала о своей трудной любви к знаменитому актеру и режиссеру Павлу Орленеву, приехавшему на гастроли в Кострому, где Алла, как московская актриса, блистала в местном театре. Она стала его гражданской женой и исполнительницей главных ролей в труппе, которую тот основал.

– Он стал как бы моим личным режиссером, многому научил: виртуозному владению своим телом и голосом, пониманию пьесы, вхождению в роль. Мало кто знает, что труппа Павла во многом держалась на мне: я выхаживала его после запоев, кроила и шила костюмы, заведовала бутафорией и музыкальной частью. А он по пьяной лавочке бил меня, грязно обзывал. Но я все терпела, не только потому, что была благодарна Павлу, но и любила его, готова была с ним на край света. И оказалась с ним в Америке… Он меня в конце концов бросил, уехав в Россию. Вообще же меня все мужчины предавали. Кроме тебя, да и то…

– Хочешь сказать, что не успел?

– Нет, Саша, увидев вас с Ликой Мизиновой, я так не думаю. Господи, какой она была красавицей! Мне она представлялась олицетворением настоящей русской дворянки, интеллигентки, не зря ее любил Чехов. И зачем ей были нужны театральные подмостки?

И тут Назимова увидела, как Санин изменился в лице, помрачнел:

– Ну вот, я снова испортила тебе настроение. Да, Санин, ты надежный и совсем не предатель. Помню, я была очень рада, когда узнала, что ты ушел из Художественного. Я сомневалась, что ты способен на такой поступок. Так что, Саша, что ни делается – все к лучшему. Сейчас ты – известный режиссер, я – не последняя актриса в Америке! Еще неясно, что было бы с каждым из нас, если бы мы тогда поженились… Впрочем, я это тебе уже говорила.

В конце концов они стали рассказывать друг другу о своих успехах, и Санин сказал, что видел ее в кино в «Невестах войны» и еще в ряде фильмов, что она выглядела ничуть не хуже, чем Мэри Пикфорд. И говорил об этом как специалист, дав понять, что и сам снимал кино. Назимова показала фото, подаренное ей немецким драматургом Герхартом Гауптманом с надписью: «Русской Дузе». И в свою очередь хвалила Санина, повторив, что контракт с Метрополитен-опера – поистине звездный успех.

Глава 9

В каюту он шел в приподнятом настроении: похвала всегда действовала на него возбуждающе. Он даже попытался скрыть свое воодушевление, чтобы оно не покоробило жену.

– Должен сказать, что тебе сделали замечательную прическу, выглядишь ты просто великолепно! А что касается Назимовой, видишь ли, она напрочь разочаровалась в мужчинах.

– Ну, сам знаешь, сейчас этим никого не удивишь. А еще что нового она тебе сообщила?

– Она жалеет, что у меня не будет возможности показать себя в русских операх. По ее мнению, Америка переполнена российскими евреями, они любят русское искусство, русский язык и сделали бы меня знаменитым. И еще: оказывается, в 1904 году они с Орленевым гастролировали в Ялте и Чехов пригласил их на ужин. Орленев даже отдал Антону Павловичу старый долг. Чехова это растрогало, позабавили рассказы о бродячей театральной труппе, и он пообещал Орленеву написать специально для него комедию на эту тему…

– Вы говорили о Чехове и обо мне? – насторожилась Лидия Акимовна.

– Поверь, Лидуша, нет. У нее небольшое поместье под Нью-Йорком под названием «Хуторок», и она пригласила нас побывать там, когда мало-мальски обустроимся.

– А у меня новое знакомство. Услышав русскую речь, ко мне подошла молодая и очень симпатичная особа. Плывет в Нью-Йорк к возлюбленному. Сегодня она с нами будет ужинать. Зовут Юлия.

– А я познакомился с советским дипломатом. Решили пиво местное попробовать. Ты не против?

– Надеюсь, вы подружитесь…

Глава 10

Санин любил пиво и пил его не только в жару, чтобы утолить жажду. Любил за «коммуникабельность», «демократичность», за неспешность разговоров под бокальчик доброго пивка. Ни Париж, с его культом сухого вина, ни жена, с ее неприятием этого «мужицкого» напитка не сумели погасить в нем это пристрастие. А потому предложение дипломата встретиться в баре он воспринял как добрый знак. Бар поражал простотой оформления: мрамор и дерево стоек, простые столы и стулья, стекло бокалов и иллюминаторов. Такой вполне можно было встретить, например, в Мюнхене, Берлине, в Праге и в Милане. И тут показалось Санину, что он вполне проник в замысел декораторов, оформлявших все на этом огромном лайнере: пассажир должен чувствовать себя уверенно, как на земле. И только огромный ресторан со стеклянными стенами должен поразить воображение океанским раздольем и величием!