Тесты на интеллект

Ада, растерянная от его напора и его проницательности, только что-то невнятно пролепетала и негодующе подняла плечи. К счастью, он не стал настаивать на этом своем вопросе и продолжил:

–  Но вот вы здесь, со мной, значит, у вас тоже есть причины со мной общаться? Может быть, ваш брак вовсе не так удачен, Ада Андреевна?

Он сразу замолчал, увидев ее протестующий жест, и покаянным тоном сейчас же стал извиняться:

–  Ох, простите меня, простите! Я не хотел ничего говорить об этом! Я только надеялся…

–  Вы, стало быть, надеялись, что у меня очень неудачный брак и я глубоко несчастна? Ну, это презабавно! Но мне совсем не хочется об этом говорить и не во мне дело.

А ведь она лукавит, сразу же отметила про себя Ада. Именно в ней-то все и дело. Ведь этот мальчик прав: что-то не так в Датском королевстве, если уж она выслушивает его, сидит с ним тут уже второй час, принимает его деликатные комплименты, и ей это нравится. «Господи, – опять с подступающей тоской подумала Ада,– что-то произошло у нас с Анатолем. Что-то еще неосознаваемое, но очень-очень скверное, если стал возможен и этот мальчик и его непонятной привязанностью ко мне, и сами эти мои мысли».

Когда официант принес счет, и они собрались уходить, Ада, обычно предпочитавшая сама расплачиваться в подобных заведениях, и всегда мягко, но весьма настойчиво объяснявшая спутникам-мужчинам, что надо соблюдать секс-корректность, не решилась сейчас заявить о своей привилегии самой расплачиваться, видя, как спокойно, как само собой разумеющееся, это делает Владимир Вацлавович, и боясь еще раз явить свою бестактность. Просто даже странно, как этот мальчик умеет заставить ее делать абсолютно несвойственные для нее вещи!

Часть дороги они прошли пешком, бессознательно не касаясь больше никаких серьезных вещей, и болтая о пустяках, часть – проехали на «маршрутке». Просто и коротко попрощались около ее дома. Он пообещал позвонить, и она только утвердительно кивнула в ответ.

Глава 3.

Диссертация Дарьиного аспиранта не понравилась Аде с первых же страниц. Именно потому, что это была прямо ее тема, и ей было понятно каждое слово в ней. Последнее время в их совете без конца шли подобные диссертации: по форме придраться не к чему – все честь честью, пожалуйте вам – и новизна и актуальность, а на поверку – абсолютные пустышки, компиляции, устаревший материал из чьих-то статей и монографий. Ни о какой науке тут говорить, конечно, не приходилось. И так-то кандидатские уже давно превратились в квалификационную работу, никоим образом с научными открытиями не связанной, а в данном случае это была еще и очень слабая квалификационная работа, больше похожая на среднего уровня диплом.

По мере чтения ее раздражение нарастало все сильнее, и уж вовсе достигло крайней точки, когда она наткнулась на хорошо знакомый ей кусок текста, через абзац последовал еще один такой же не менее знакомый кусок, потом еще. Текст настолько был знаком Аде, что она могла бы повторить его с закрытыми глазами. Она даже знала, каким должен быть следующий кусок. И не странно, просто эта обширная часть текста была целиком, даже без всякой переработки, взята из ее собственной, защищенной почти четырнадцать лет назад, диссертации. Пережив изумление, а потом крайнее возмущение от подобной наглости, Ада, для абсолютной уверенности, полезла в диссертацию, которая уже много лет почивала в самом дальнем углу шкафа. Естественно, положенный рядом текст был абсолютно идентичен.

Положение было неприятное. Ну, и что прикажете теперь делать? Обвинить в плагиате, конечно, можно, только чего добьешься? Все это препротивно, доказывать и объяснять что-то, да и есть ли у нее время для этого? Ада представила, как она объясняется с Тимкиной и тяжко вздохнула, почти всхлипнула. Нет, ты скажи, ну не живется ей спокойно и счастливо! Эта Тимкина с ее вечным огромным апломбом и покровительственным тоном просто несносна. Но кто виноват в том, что у нее хватило воли стать профессором и защитить докторскую, а у Ады – нет? Разумеется, кроме нее, никто, так что и пенять не на кого. В сердцах Ада почти швырнула ненавистную диссертацию на стол, твердо решив отказаться от оппонирования. Но, как оказалось, не тут-то было.

Тимкина потребовала встречи у председателя спецсовета. Вся тонкость была в том, что этим председателем был профессор Русин, и Ада преотлично знала, что он ни с кем не захочет ссориться, и будет уговаривать и заставлять ее написать положительный отзыв. Или, в крайнем случае, постарается увильнуть от ответственности. Вышло почти все так, как Ада и предполагала. Тимкина с кислым лицом поздоровалась с ней и, с видимым трудом процедила в том духе, что очень рада встретиться. И в то же время глаза ее недобро буравили Аду, и во всей фигуре чувствовалась мрачная решимость. Зато Русин был весьма благодушен и, как будто, и не замечал напряженной ситуации. Ада всегда завидовала этой его способности, он всегда, в самых неприятных обстоятельствах оставался тонким дипломатом, и точно чувствовал, когда надо орать и топотать ногами, а когда надо говорить сладко, глядеть нежно, и обещать златые горы. Сейчас он прямо-таки источал мед и патоку, и Ада подумала, что неспроста. И как в воду глядела: когда все они вошли в Русинский кабинет, там, небрежно умостившись в кресле, пребывала в приятной расслабленности профессор Тихвинская.