Тесты на интеллект

–  Сегодня с утра я хотела надеть платье и сапоги на шпильках, а в результате – опять водка и огурец.

Невмержицкий усмехнулся и ответил:

–  Конечно, я видел вас не так много раз и в достаточно похожих ситуациях, но никогда – в платье и на шпильках. Должно быть, вам очень идет. Особенно с открытой шеей.

–  Почему именно шеей?

–  Потому что у вас очень беззащитная шея.

–  Это забавно. Мне никто никогда не говорил, что я выгляжу беззащитно! Во всяком случае, если уж я и нуждаюсь в защите, то только от собственных драконов. А наших драконов мы можем победить только сами, и никто тут нам не помощник.

Официант принес заказанное и начал расставлять на столе. Они молча наблюдали за священнодейством. Когда он, пожелав приятного вечера, чинно удалился, Ада облегченно вздохнула и заметила:

–  Все тут такое чопорное, поневоле чувствуешь себя настоящей леди, и хочется выпрямить спину.

–  А вы и есть настоящая леди, Ада Андреевна, и я все время ловлю себя на том, что тщательно взвешиваю свои слова, прежде чем что-то сказать. Боюсь, что не так что-то брякну, и это очень трудно.

–  А вы расслабьтесь, Владимир Вацлавович, – самым серьезным тоном посоветовала Ада,– будет гораздо легче и не в пример приятнее. Я просто не верю, что вы могли бы сказать что-то неподобающее английской чопорности.

–  Да я и сам, признаться думаю, что нам надо общаться по-свойски: у нас богатое прошлое, мы с вами, в конце концов, вместе пили водку.

Ада засмеялась с видимым удовольствием. Ей нравилось, что «шляхтич» хорошо понимает правила игры, в конце концов, лучшее средство от неловкости и замешательства – ирония и чувство юмора. Он подвинул к себе высокий стакан с «Мартини», и сказал:

–  Я мало знаю о вас, а мне хотелось бы знать много.

Ада согласно кивнула и послушно начала:

–  «Родился в препочтеннейшей семье я, и был послушным мальчиком, как все. И, склонность к философии имея, с отличием закончил медресе».

Он обескуражено посмотрел на нее, усмехнулся, снова взглянул, уже без улыбки, и очень серьезно закончил:

–  «Скажи, ты не был в этой… как ее… Сибири? Не сиживал ли в этих… кандалах?»

Ада неподдельно удивилась:

–  О! Вы тоже это читали?

–  Разумеется. Очень люблю.

Ада стала быстро перечислять:

–  Стругацких? Голсуорси? Саймака? Ле Гуин? Булгакова? Гончарова?

При каждом ее слове он утвердительно кивал, а после того, как она замолчала, с добродушной усмешкой констатировал:

–  Имеет место полное совпадение наших литературных пристрастий. Я в этом и не сомневался. Судя по вашим цитатам, вы очень основательно все это прочли.

–  Владимир Вацлавович, вы меня просто удивляете. Мужчины, обычно, не читают ничего, кроме сугубо специальной литературы. Хотя я признаю, что, может, я какая-то особая лишенка, но мне начитанные мужчины не попадались.

–  За что вы так не любите мужчин, Ада Андреевна? Что мужчины – это скопище пороков, считают обычно женщины несчастные, а вы производите впечатление очень благополучной женщины. У меня, например, все друзья – очень эрудированные люди. Мне хотелось бы вас с ними познакомить, они бы вам понравились.

Ада поморщилась с неудовольствием:

–  Я отнюдь не хочу говорить о мужчинах. Давайте о чем-нибудь приятном.

Он рассмеялся:

–  Хорошо, Ада Андреевна, давайте вы расскажете о себе? Потом я – о себе. Чтобы лучше представлять, что мы собой представляем.

Она использовала тот же прием, что и раньше – прибегла к ироническому цитированию:

–  «Э-у-ых. Рамапитек. Ел, пил, спал в свое удовольствие. Сожран пещерн. Медвед. Во вр. Охоты».

Он кивнул головой, принимая шутку:

–  Понимаю. Вы не хотите говорить о себе. Предпочитаете интригующую загадочность. Вы – изрядная кокетка,my dear

–  Вот уж нет. Просто рассказывать особо нечего. В моей жизни нет ничего остросюжетного или авантюрного. Я всегда хорошо училась и не впадала ни в какие пороки. Не покуривала травку, не кололась – да мы и не знали об этом, советские времена были. Не диссидентствовала, не фрондерствовала, была комсомолкой, ездила в колхоз, училась в аспирантуре, защитила кандидатскую, замужем, имею сына, не была, не сидела, не привлекалась. После – работала, как сенокосилка. Видимо, вскоре умру с чувством выполненного долга и глубокого внутреннего удовлетворения.

Он кивнул:

–  Очень содержательный, красочный и оптимистичный рассказ. Моя история очень похожа на вашу. Учился я тоже хорошо – школу закончил с золотой медалью, потом МГУ с отличием. Получил приглашение в аспирантуру. Потом без ума влюбился, был на все готов и согласен. Ждал три года, пока она закончит вуз. Получил ее согласие на брак, был по-щенячьи счастлив. В день свадьбы приехал за ней вместе со свидетелями и друзьями, она вышла ко мне в халате и очень спокойно объяснила, что не пойдет за меня замуж. Запил, бросил аспирантуру, хотел суициднуть. Уехал сюда, ушел в науку, защитил диссертацию, сейчас дописываю докторскую. На женщин зла не держу, все забыл, все простил, ищу только понимания. Работаю тоже, как першерон.

Ада потрясенно протянула:

–  Боже мой! – и очень осторожно, нерешительно, сочувственно спросила,– а причину вам объяснили?

–  Да, причем, исчерпывающе. Она сказала, что вчера ей сделали более заманчивое предложение. Она так и сказала «Более заманчивое». Были ведь девяностые годы, вы помните, что творилось? А я был бедным аспирантом с перспективой побираться на помойках для продолжения своих исследований. Она – безумно красивая девушка. Он – из нуворишей, владелец сети магазинов, еще там чего-то. Как ей было отказаться. Она просила ее простить. «Что ты можешь мне предложить?» – так она сказала. Ну что, в самом деле? Мою безумную влюбленность в нее? Мою жизнь? Что? И комнату в аспирантском общежитии в придачу. Я ее понял и простил. Хотя она могла бы сразу мне позвонить, я, по крайней мере, не выглядел бы так глупо при гостях и друзьях. Но она сказала, что «боялась меня расстроить раньше времени».

Ада подумала про себя, что девушка у него была на редкость жестокая и расчетливая, а, главное, как Ада считала, подлая. Но, разумеется, не сказала ничего подобного. Так же осторожно и мягко, абсолютно нейтральным тоном задала вопрос:

–  И как вы справились? Ведь это же настоящий большой ужас.

–  Помогли друзья и родители. Они установили дежурство и по очереди меня пасли. И без конца разговаривали со мной. Видите ли, Ада Андреевна, я именно тогда хорошо понял на своей шкуре, как мужики тотально зависят от женщин. Вы можете просто нас убить и это огромное, сильное существо, вместе со всеми своими мускулами и силищей ничего не может сделать, просто загибается. Я пробовал пить, пробовал покуривать травку, пробовал менять девушек – все пробовал. Потом как-то отпустило. Москва мне стала противна. Здесь у меня было жилье, я вернулся сюда. Мне оставалась только наука, она мне и дала возможность выжить. В нашем горнотехническом университете очень хорошая школа физики, как раз по моей специальности, я впрягся и потянул, это меня спасло. Первое время женщины вызывали у меня аллергию, мне казалось, что они все надо мной смеются. Потом, стало легче. Я пытался, чтобы как у всех, была жена, дети. Но не сложилось. Теперь я хочу только понимания и принятия. Мне хочется говорить на одном языке.

Ада, растерянная, не зная, что сказать, опять вздохнула:

–  Боже мой!

Невмержицкий, не отрываясь, смотрел ей прямо в глаза, опять начиная краснеть. Чувствовалось, что каждое слово дается ему с трудом:

–  Я это вам говорю для того, чтобы вы хорошо представляли себе причину моего одиночества. Наверняка, вас это интересует, но вы никогда не спросите, я уж это понял. Так сложилась жизнь. Раньше мне было жаль себя, а сейчас я твердо решил, несмотря ни на что, получить от жизни свою долю счастья.

Ада очень мягко, стараясь подобрать нужные, нейтральные, необидные слова, спросила:

–  Владимир Вацлавович, но что я могу для вас сделать? Я намного старше вас, я замужем и довольно удачно, к тому же, я напрочь лишена романтики…

–  Не говорите ничего, я все о вас знаю. Вы не можете себя адекватно оценить, вы пристрастны. Я чувствую себя с вами очень легко. Понимаете, так бывает. Легко в том смысле, что у нас абсолютно все одинаковое – взгляды и оценки, и я точно знаю, как вы станете думать о том или другом, и даже в каких выражениях. Мы с вами очень похожи, а ведь это бывает редко, правда? Я сразу это понял и почувствовал. Я понимаю, что поступаю эгоистично, у вас из-за меня проблемы, а они вам, наверное, не нужны. Вы ведь себя спрашиваете: зачем мне этот Невмержицкий с его заморочками? Ведь спрашиваете, Ада Андреевна?