Заклятое золото

– Что случилось?

Последние слова относились к появившемуся из канцелярии писарю. Тот монотонным голосом стал докладывать:

– Господин нотариус, пришли Антон Лехнер и Иоганн Обермайер и хотят заключить договор относительно участка земли. А в двенадцать часов придет аптекарь относительно наследства…

– Хорошо, я знаю, – устало проговорил Эрнст. – До свиданья, Арнольд!

– И он выдерживает такую жизнь изо дня в день! – сердито проворчал майор, поднимаясь по лестнице. – Земляные участки, наследство аптекаря… Удивительно, как Эрнст не помешался!

2

Гейльсберг был настолько старым городком, что мог даже похвалиться некоторым историческим прошлым. В средние века он играл значительную роль в междоусобицах аристократических родов. Уцелевшие городские укрепления, ратуша и несколько частных домов относились к давно прошедшим временам, а на ближайшем холме виднелись развалины древнего графского замка. Все это было забыто неблагодарными современниками, так как Гейльсберг лежал в стороне от всех путей сообщения. Красивая местность не привлекала приезжих, и городок наслаждался идиллическим покоем и уединением, очень редкими в наши дни. Однако с этим уединением гейльсбергцы никак не могли примириться; оно казалось им тем более обидным, что Нейштадт, где была железнодорожная станция, давно опередил Гейльсберг. Там в непосредственной близости находились Штейнфельдские шахты, которые приносили городу огромные выгоды.

Это крупное коммерческое предприятие за несколько лет достигло таких размеров и такого значения, каких другому не добиться и за десятки лет. К услугам владельца предприятия были и средства, и влияние, обеспечивавшие результаты его трудов. Феликс Рональд играл видную роль в финансовых кругах и считался одним из крайне смелых, но и гениальных спекулянтов. Десять лет тому назад он занимал незначительное место в банкирской конторе, потом, благодаря удачной игре на бирже, приобрел небольшое состояние, а затем организовал предприятия, очень быстро достигшие огромных размеров. Его успехи оправдали пословицу: не рискуя – не выиграешь. По-видимому, Рональд обладал секретом притягивать к себе счастье и успех. Они никогда не изменяли ему, хотя он иногда отчаянно рисковал. Теперь с его влиянием считались не только биржа и пресса, но даже и правительство. Он умел все использовать для своих целей и с изумительной энергией лично руководил своими предприятиями.

На Штейнфельдском заводе дело велось на широкую ногу. Нейштадт вскоре стал предместьем Штейнфельдской колонии, но некоторые служащие и рабочие, которых было огромное множество, жили в городе, другие – постоянно в нем бывали. Находясь на железнодорожной линии, Нейштадт играл важную роль в провинции. Об этом все говорили, и все это знали, а про Гейльсберг знали только, что он существует, и то лишь его ближайшие соседи, а между тем это ведь был исторический город!

Вокруг него можно было встретить в основном крестьянские фермы. Единственным настоящим господским поместьем был Гернсбах, находившийся на расстоянии часа езды от города. Это имение принадлежало вдове фон Мейендорф, жившей там со своей маленькой дочерью в огромном, несколько старомодном, уютном доме, к которому прилегал большой тенистый парк, вся же земля была отдана в аренду.

В одно солнечное майское утро на террасе помещичьего дома за завтраком сидели две дамы, а девочка лет семи играла тут же в мячик, прыгая по каменным ступеням лестницы.

– А я уже боялась, что ты не приедешь сюда, – сказала старшая из дам. – Ведь, в сущности, что я могу предложить тебе, избалованной принцессе, в тиши и уединении деревенской жизни?

– Ты не можешь представить себе, Вильма, как благотворно действует на меня эта тишина! – возразила младшая. – Если бы ты знала, чего мы только не проделали в этот сезон! Это просто выше человеческих сил!

– Да, я не выдержала бы этой вечной сутолоки, – заявила Вильма. – Ты-то, конечно, уже привыкла к этому, Эдита. После смерти матери ты взяла на себя обязанности хозяйки и с шестнадцати лет отлично справлялась с такой тяжелой задачей.

– Этому можно научиться, но все-таки это очень утомительно. Лица все новые, а люди одни и те же, одни и те же разговоры, одни и те же комплименты! Редко встретишь человека, с которым стоит поговорить, да и то интерес быстро пропадает, потому что и он оказывается похожим на остальных.

Этот суровый приговор был произнесен устами красивой двадцатилетней девушки с правильными, немного холодными чертами лица и умными карими глазами. Выдающейся чертой ее внешности было холодное, немного надменное спокойствие с оттенком снисходительности ко всему, что она считала недостойным ее. На ней был светлый пеньюар, темные волосы были причесаны просто, но даже и в этой непринужденной обстановке Эдита Марлов сохраняла вид настоящей светской дамы.

Вильме фон Мейендорф было уже около тридцати лет, но выглядела она очень моложаво. Ее фигурка с белокурыми волосами не отличалась красотой, но в мягких чертах и ясных глазках была какая-то особенная прелесть.

– Ты здесь очень удобно устроилась, – сказала Эдита. – Гернсбах – хорошенькое летнее местечко; но как ты можешь выдержать здесь целый год?

– Я ведь каждый год бываю в Берлине, – возразила Вильма.

– Всего на полтора-два месяца, а потом сидишь здесь в снегу и одиночестве. Для чего это? Твои средства позволяют тебе проводить каждую зиму в Берлине. Папа думает, что тебе следовало бы снова выйти замуж. Ты ведь уже пять лет как вдова, и за тобой многие ухаживали, только ты никогда не допускаешь никаких признаний и предложений.

– Потому что я всегда сомневаюсь в том, делают ли предложение мне лично или же Гернсбаху.

– Вероятно, обоим! В наше время нельзя поступать иначе. Да и твои родители также руководствовались расчетом, выбрав тебе в супруги Мейендорфа. Сам он не был расчетливым, так как состояние принадлежало ему, но разве ты была особенно счастлива с ним, женившимся на тебе ради тебя самой?

Вильма ничего не ответила. Действительно, ее короткий брак был не из счастливых. Грубый помещик оказался деспотичным супругом. Он проводил время за вином и картами и, когда прошел влюбленный пыл, совершенно не заботился о жене и ребенке. Молодая женщина переносила все молча, без жалоб, но это не осталось тайной для ее родных, и воспоминание о супружеской жизни всегда заставляло ее страдать.

Эдита заметила это и переменила разговор:

– Прости, я не хотела огорчать тебя, но ведь тебе всего двадцать восемь лет, и ты имеешь право на жизнь и счастье.

– Разве я могу дать моей Лизбете отчима, который не будет любить ее и которому она, может быть, встанет поперек дороги со своими правами на Гернсбах? – взволнованно проговорила Вильма. – Да ни за что на свете! Но я знаю, что твой отец желает мне добра. Значит, он приедет послезавтра?

– Да, а пока он поехал с Рональдом в Штейнфельд, разумеется, по делам. Предприятие Рональда должно превратиться в акционерное общество, и папа берет на себя финансовую сторону. Рональд, может быть, тоже заедет в Гернсбах; по крайней мере, он так говорил перед отъездом. Он нанесет тебе визит.

– Мне? – улыбнулась молодая женщина. – Нет, Эдита, я не настолько тщеславна, чтобы поверить, что человек, занимающий такое видное положение и не имеющий свободной минуты, захочет навестить меня в моем скромном уголке. Зато ты здесь, и это меняет дело.

– Папа уже намекнул тебе? – спросила Эдита.

– Нет, но я сама видела, как Рональд относится к тебе, да и дядя, по-видимому, влюблен в него.

– Он ценит его энергию и трудоспособность и считает его гениальным человеком с блестящим будущим. До сих пор Рональд был только смелым и счастливым спекулянтом, но, может быть, его можно побудить добиться больших успехов.

– И этим рычагом будешь ты? – поддразнила ее Вильма. – Я думаю, дядя очень желает этого брака.

– Но тут главное дело в моем желании. В этом отношении я не позволю ничего себе предписывать, и отец знает это. Впрочем, Рональд еще не объяснялся, по крайней мере, со мной.

– А он действительно такой «Крез»? – спросила Вильма. – Говорят, у него невесть сколько миллионов?

– Неужели ты думаешь, что это может повлиять на мое решение? Я вовсе не хочу быть женой только богатого человека. Тот, имя которого я буду носить, должен быть выше толпы и меня вознести на ту же высоту. Рональд стал величиной, перед которой преклоняются; пожалуй, стоит разделить его судьбу.

– А любишь ли ты его? – наивно спросила Вильма.

– Мы до сих пор не были знакомы, – спокойно ответила Эдита. – У такого человека, как Рональд, нет времени для ухаживанья, но вместе с общностью интересов появится и привязанность; это часто бывает в супружестве.

– Нет, этого может и не случиться, – тихо проговорила Вильма. – Люди могут остаться чужими друг другу, и эта отчужденность может все возрастать. Если бы у меня не было моей девочки… Лизбета, поди ко мне!

На ее зов прибежала веселая розовая малютка с такими же светлыми глазами, как у матери, и бросилась в ее объятия.

– Видишь, Эдита, у меня не было недостатка в любви: моя ненаглядная шалунья заменила мне решительно все!

Девочка отвечала матери бурными ласками.

– Ты портишь ребенка чрезмерной нежностью, – сказала Эдита с упреком. – Я только здесь познакомилась с этой резвушкой; в Берлине она всегда казалась робкой и застенчивой. Это происходит от воспитания в уединении. Лизбета никого не видит, кроме тебя. Что будет с ней, когда она вступит в жизнь? Ну, а теперь я переоденусь и пойду погулять в лес. До свиданья!

Она встала, холодно-приветливо поцеловала ребенка и вышла из комнаты. Маленькая Лизбета с благоговением прослушала прочтенную ее матери нотацию. Красивой важной тети она серьезно побаивалась и самым почтительным тоном спросила:

– Мама, тетя Эдита очень умная?

Вильма рассмеялась свежим, почти детским смехом и, обняв белокурую головку, крепко поцеловала ее.

– Да, Лизбета, – ответила она, – тетя гораздо умнее нас с тобой, но от этого ума становится холодно. Тебе незачем быть такой холодно-умной, да и мама у тебя не такая.

3

Окрестности Гейльсберга не могли похвалиться живописностью, но зато лес в этой местности поражал своей редкой красотой. Этот великолепный старый сосновый бор тянулся на много верст, и в его тихой глуши легко можно было заблудиться.

Был ясный майский день; под большими елями царили прохлада и тишина, а на густом мшистом ковре еще блестела утренняя роса, когда Эдита Марлов шла по узкой тропинке. Для нее было совсем новым ощущением идти одной по пустынному лесу. Лето она обычно проводила на море или на курортах, где ее всегда окружала целая толпа, и теперь эта лесная тишь приятно удивила ее прелестью новизны и влекла все дальше и дальше.

Тропинка вдруг окончилась у низкой, полуразрушенной каменной ограды, за которой опять расстилалась зеленая глушь. Молодая девушка остановилась в изумлении; за оградой не было видно ни дома, ни какой-либо постройки; небольшой участок земли был со всех сторон обнесен оградой с железными воротами, едва державшимися на проржавленных петлях. Слегка толкнув калитку, Эдита проникла внутрь ограды и очутилась на маленьком заброшенном кладбище. Густая трава покрывала низкие могильные холмики, а над ними возвышались могучие темные ели, и разросся целый лес сирени и бузины. Простые деревянные кресты давно упали и сгнили, железные покрылись ржавчиной, и лишь каменные плиты смеялись над временем и бренностью всего земного. Дальше под елями виднелась обвалившаяся каменная стена, прежде принадлежавшая, очевидно, часовне.