Жены и дочери

Она мгновенно подобралась, выпрямилась и холодно ответила:

– Когда я устану, лорд Камнор, я скажу вам об этом.

И в течение всего оставшегося вечера ее усталость проявлялась в том, что она сидела чрезвычайно прямо, отклоняя все предложения более удобного кресла или скамеечки для ног и отвергая оскорбительное предположение, что всем им следовало бы лечь пораньше. И таким образом она продолжала вести себя все то время, пока лорд Камнор оставался в Тауэрс. Миссис Киркпатрик была совершенно этим обманута и продолжала уверять лорда Камнора, что никогда не видела, чтобы дорогая леди Камнор выглядела сильнее и бодрее. Но у него было любящее сердце, хоть и бестолковая голова, и, не умея назвать причину своей уверенности, он почти не сомневался, что его жена нездорова. Его последние слова, обращенные к Клэр, были:

– Для меня такое утешение, что я оставляю миледи с вами. Только не обманывайтесь ее поведением. Она не покажет, что больна, пока ей не станет так худо, что дальше невозможно терпеть. Посоветуйтесь с Брэдли (это была «собственная прислуга» леди Камнор, не любившей новомодного названия «горничная ее светлости»), – и на вашем месте, я послал бы за доктором Гибсоном – можете придумать любой предлог. – И тут возникшая у него в Лондоне мысль об уместности брака между этими двумя вновь пришла ему в голову, и он не удержался, чтобы не добавить: – Сделайте так, чтобы он приехал и повидался с вами. Он очень приятный человек. Лорд Холлингфорд говорит, что другого такого, как он, у нас здесь нет. Быть может, пока он говорит с вами, он будет наблюдать за миледи и поймет, не больна ли она на самом деле. И дайте мне знать, что он о ней скажет.

Но Клэр не меньше самого лорда Камнора трусила сделать что-то для леди Камнор без ее прямого распоряжения. Она знала, что если пошлет за Гибсоном без позволения, то может попасть в такую немилость, что ее никогда больше не пригласят в Тауэрс, а здешняя жизнь, пусть и монотонная, какой она могла казаться иным, в своей безмятежной роскоши, как раз соответствовала ее вкусу. Она в свою очередь попыталась переложить на Брэдли ту обязанность, которую лорд Камнор переложил на нее.

– Миссис Брэдли, – сказала она как-то, – у вас не вызывает беспокойства здоровье миледи? Лорду Камнору показалось, что она выглядит изможденной и больной.

– Право, миссис Киркпатрик, мне кажется, что миледи не по себе. Думается мне, что она нездорова, а спросите – почему? – не смогу объяснить, хоть до ночи спрашивайте.

– Как вы думаете, вы не смогли бы съездить по какому-нибудь делу в Холлингфорд, повидать там мистера Гибсона и попросить его заехать сюда на днях и навестить леди Камнор?

– Мне бы это моего места стоило, миссис Кирпатрик. Миледи до самого своего смертного часа, если Провидение сохранит ей рассудок, будет или поступать по-своему, или никак. Одна только мисс Харриет может с ней хоть как-то сладить, да и то не всегда.

– Ну что же, тогда остается надеяться, что ничего плохого с ней не происходит. Возможно, так оно и есть. Она говорит, что все хорошо, а кому знать, как не ей?

Но дня через два после того, как произошел этот разговор, леди Камнор поразила миссис Киркпатрик, внезапно сказав:

– Клэр, я хочу, чтобы вы написали записку мистеру Гибсону о том, что я хотела бы видеть его сегодня во второй половине дня. До сих пор я полагала, что он навестит меня сам. Ему следовало это сделать в знак уважения.

Мистер Гибсон был слишком занят своей работой, чтобы иметь время для чисто формальных визитов, хотя прекрасно понимал, что пренебрегает тем, что от него ожидается. Но район, который, можно сказать, находился в его медицинском ведении, был охвачен скверной разновидностью малярийной лихорадки, что целиком занимало все его время и мысли и часто заставляло радоваться тому, что Молли находится в стороне от всего этого, под тихой сенью Хэмли-Холла.

Его домашние «войны» не окончились, хотя он вынужден был на время отмести все недоразумения в сторону. Последней каплей, последней соломинкой стал визит экспромтом лорда Холлингфорда, которого он как-то повстречал в городе в первой половине дня. Им было о чем поговорить относительно некоего недавнего научного открытия, в подробностях которого лорд Холлингфорд был хорошо осведомлен, а мистер Гибсон оставался в неведении, однако проявлял к ним крайний интерес. В какой-то момент лорд Холлингфорд вдруг сказал:

– Гибсон, а не накормите ли вы меня чем-нибудь? Я ушел из дому после завтрака, в семь часов, и сейчас голоден как волк.

Мистер Гибсон был рад оказать гостеприимство человеку, к которому питал столько приязни и уважения, и он охотно повел лорда Холлингфорда к себе домой, к раннему семейному обеду. Но как раз в это время кухарка дулась по поводу увольнения Бетайи и потому сочла нужным быть непунктуальной и неряшливой. На место Бетайи пока еще никого не наняли, чтобы прислуживать за столом. И хотя мистер Гибсон знал, что хлеба с сыром, холодной говядины или какого-нибудь простейшего блюда было бы вполне достаточно для проголодавшегося лорда, он не мог их добиться ни к позднему завтраку, ни даже к раннему обеду, несмотря на все звонки на кухню и те проявления гнева, на которые он мог решиться, не рискуя причинить неловкость лорду Холлингфорду. Когда же наконец обед был подан, бедный хозяин ясно ощутил отсутствие порядка и едва ли не опрятности во всем, что его сопровождало: в плохо вымытых тарелках и тусклых стаканах, в скатерти – если не откровенно грязной, то несвежей, мятой и в росплесках, – и невольно сравнил все это с той утонченной элегантностью, с какой даже простой черный хлеб подавался в доме его гостя. Он не стал извиняться впрямую, но, прощаясь после обеда, сказал:

– Видите ли, у такого человека, как я, вдовца, с дочерью, которая не всегда может находиться при мне, нет обустроенного дома, который давал бы мне возможность распоряжаться тем немногим временем, что я провожу здесь.

Он ни словом не упомянул безрадостную трапезу, которую они только что закончили, хотя именно ее имел в виду. О том же думал и лорд Холлингфорд, когда ответил:

– Правда, истинная правда. Однако такой человек, как вы, должен быть свободен от всяких домашних забот. Вам нужна пара. Сколько лет мисс Гибсон?

– Семнадцать. Очень неудобный возраст для девушки без матери.

– Да, очень. У меня-то самого только мальчики, но с девочкой это должно быть очень трудно. Простите меня, Гибсон, мы ведь говорим как друзья. Вы никогда не думали о том, чтобы снова жениться? Это, конечно, было бы совсем не то, что первая женитьба, но, если бы вы нашли разумную, приятную женщину лет тридцати или около того, я, право, думаю, вам следовало бы жениться на ней, чтобы она вела ваш дом, и это избавило бы вас от неудобств и неприятностей. И кроме того, она могла бы дать вашей дочери то любящее руководство, которое, как мне кажется, необходимо всем девушкам в этом возрасте. Это деликатный предмет, но, я надеюсь, вы простите меня за то, что я говорю так откровенно.

Мистер Гибсон с тех пор не раз думал о данном ему совете, но это был тот случай, что называется «сперва поймай этого зайца». Где ему было взять «разумную, приятную женщину лет тридцати или около того»? Мисс Браунинг, мисс Фиби или мисс Гудинаф всяко не подходили. Среди его сельских пациентов было два резко различающихся между собой класса: фермеры, чьи дети были неутонченны и необразованны, и сквайры, чьи дочери сочли бы себя жестоко обиженными судьбой, если бы им пришлось идти замуж за сельского врача.

Но с первого же дня, когда мистер Гибсон нанес визит леди Камнор, он стал подумывать, что миссис Киркпатрик, быть может, и есть тот самый «заяц». Он ехал, отпустив поводья, и думал более о том, что ему известно о ней, чем о рецептах, которые нужно выписать, или о том, куда следует свернуть. Он помнил ее как очень хорошенькую мисс Клэр, гувернантку, у которой когда-то была скарлатина. Это было очень давно, когда еще жива была его жена; и, вспоминая, как давно это было, он не понимал, как миссис Киркпатрик может так молодо выглядеть. Потом он слышал, что она вышла замуж за викария, а на другой день (или ему так показалось – он не мог вспомнить, какой был перерыв между этими двумя известиями) услышал о том, что муж ее умер. Он знал, сам не ведая откуда, что с тех пор она побывала гувернанткой в нескольких семьях, но всегда оставалась любимицей семьи Камнор, к которым, вне зависимости от их ранга, он питал искреннее уважение. Года два тому назад он слышал, что она приняла на себя руководство школой в Эшкомбе, маленьком городке вблизи другого имения лорда Камнора в том же графстве. Поместье поблизости от Эшкомба было крупнее, чем то, что находилось рядом с Холлингфордом, но старый помещичий дом был далеко не таким роскошным жилищем, как Тауэрс, и потому был предоставлен мистеру Престону, управлявшему имением близ Эшкомба, как мистер Шипшенкс управлял имением у Холлингфорда. В помещичьем доме было несколько комнат, отведенных на случай редких приездов семьи, все остальные были отданы в пользование мистеру Престону, красивому молодому холостяку. Мистеру Гибсону было известно, что у миссис Киркпатрик есть ребенок, дочь, которой, должно быть, примерно столько же лет, сколько и Молли. Едва ли у нее имелась какая-либо собственность. Но сам он жил нерасточительно, и у него было несколько тысяч, удачно помещенных; к тому же его профессиональный доход был хорош и с каждым годом скорее возрастал, нежели убывал. Когда он дошел до этого пункта в своих размышлениях, то уже оказался у дома следующего пациента и на время отложил в сторону все мысли о браке и о миссис Киркпатрик. Еще раз в течение этого дня он вспомнил, не без некоторого удовольствия, о рассказанных Молли мелких подробностях, связанных с ее злополучной задержкой в Тауэрс: тогда ему показалось, что миссис Киркпатрик проявила большую доброту к его девочке. На этой стадии он временно отложил в сторону свои размышления.

Леди Камнор была нездорова, но не так больна, как ей самой представлялось во все те дни, когда окружающие не осмеливались послать за доктором. Для нее было великим облегчением, что теперь рядом мистер Гибсон, который решает за нее, что ей надо делать, что есть, что пить, чего избегать. Такие решения ab extra[23 - Со стороны (лат.).] иногда приносят удивительное облегчение тем, кто привык все решать не только за себя, но и за других, и порой спад того напряжения, что несет в себе репутация непогрешимой мудрости, сильно способствует восстановлению здоровья. Миссис Киркпатрик втайне думала, что никогда еще ей не было так легко ладить с леди Камнор, и они с Брэдли не уставали петь хвалы мистеру Гибсону, который «так чудесно умеет обращаться с миледи».

Известия были должным образом отправлены милорду, но ему и дочерям было решительно запрещено приезжать. Леди Камнор желала быть бессильной и томной, слабой духом и телом, но не на глазах у семьи. Состояние ее было столь непривычно и ни на что прежнее не похоже, что она подсознательно опасалась утратить свой престиж, представ перед глазами семьи в таком положении. Иногда она сама писала сообщения о своем здоровье, порой поручала это Клэр, но всегда просматривала ее письма. Ответы, получаемые от дочерей, она обыкновенно читала сама, время от времени делясь некоторыми подробностями с «доброй Клэр». Однако всякий мог читать письма милорда. Можно было не опасаться, что какие-нибудь семейные секреты просочатся сквозь его размашистые, исполненные любви строчки. Но как-то раз миссис Киркпатрик попалась на глаза фраза из письма лорда Камнора, которое она читала вслух его жене; она заметила эту фразу прежде, чем дошла до нее в тексте, и если бы могла пропустить ее, а потом обдумать наедине, то охотно сделала бы это. Однако миледи была слишком приметлива. По ее мнению, Клэр была «доброе создание, но неумна»: на самом же деле она хоть и не всегда поспевала за обстоятельствами, но могла быть достаточно нещепетильна в использовании их.

– Читайте. Что вы остановились? Скверные новости об Агнес? Дайте мне письмо.

Леди Камнор негромко прочла вслух:

– «Как продвигаются дела у Клэр и Гибсона? Вы вот с презрением отнеслись к моему совету помочь в этом деле, а я все-таки думаю, что необременительное сватовство было бы очень приятным развлечением для вас теперь, когда вы заперты в четырех стенах. И, на мой взгляд, трудно представить себе более уместный брак». Ах! Как неловко, что вам попалась эта фраза, Клэр! – смеясь, сказала леди Камнор. – Не удивляюсь, что вы замолчали. Однако как вы меня напугали!

– Лорд Камнор так любит шутить! – сказала миссис Киркпатрик в некотором смятении, однако вполне признавая справедливость последних слов: «трудно представить себе более уместный брак».

Ей было интересно, что думает об этом леди Камнор. Лорд Камнор писал так, как будто подобная возможность действительно существует. Эта мысль была ей весьма приятна и вызвала на ее лице легкую улыбку, которая не гасла, пока она сидела подле заснувшей леди Камнор.

Глава 10

Кризис

Миссис Киркпатрик читала вслух, пока леди Камнор не уснула, и теперь сидела, придерживая на колене книгу, не давая ей упасть. Взгляд ее был обращен в окно, но она не видела ни деревьев парка, ни виднеющихся за ними холмов, а думала о том, как было бы приятно снова иметь мужа – человека, который работал бы, пока сама она сидит с непринужденным изяществом в элегантно убранной гостиной. Она торопливо придавала этому воображаемому кормильцу семьи очертания фигуры и лица местного доктора, когда раздался тихий стук в дверь, и, прежде чем она успела встать, в комнату вошел тот, о ком она думала. Она почувствовала, что краснеет, и сознание этого не было ей неприятно. Она пошла ему навстречу, делая знак в сторону уснувшей графини.

– Очень хорошо, – сказал он, профессиональным взглядом окинув спящую. – Не могу ли я поговорить с вами минуты две в библиотеке?

«Не собирается ли он сделать предложение?» – подумала она с внезапным замиранием сердца и с полным убеждением в своей готовности принять предложение этого человека, на которого еще час назад смотрела просто как на одного из многих неженатых мужчин, с кем брак мог бы быть приемлем.

Он собирался лишь выяснить один-два медицинских вопроса – это она очень быстро поняла, и разговор сразу стал казаться ей довольно скучным, хотя, быть может, оказался небесполезным для него. Ей было неизвестно, что он окончательно решил сделать ей предложение за то время, что она отвечала на его вопросы – излишне многословно, но для него было привычным делом отделять зерно от мякины, а голос ее был так мягок и выговор так приятен, что он испытывал особое удовольствие после развалистого и вульгарного деревенского говора, который слушал постоянно. Гармоничные цвета ее платья, ее изящные, медлительные движения оказывали на него такое же успокоительное действие, какое оказывает на иных людей мурлыканье кошки. Он начинал думать, что и сам будет очень счастлив, если сумеет завоевать ее. Вчера он еще смотрел на нее скорее как на возможную мачеху для Молли, сегодня же думал о ней более как о жене для себя. Воспоминание о письме лорда Камнора повергло ее в весьма привлекательное смущение – она желала очаровать и надеялась, что ей это удается. Впрочем, в течение некоторого времени говорили только о состоянии графини, и тут вдруг, на их удачу, начался ливень. Мистера Гибсона дождь нимало не страшил, но сейчас это был повод задержаться.

– Очень ненастная погода, – сказал он.

– Да, очень. Моя дочь пишет, что на прошлой неделе пакетбот два дня не мог отплыть из Булони.

– Мисс Киркпатрик сейчас в Булони?

– Да, моя бедная девочка; она там в школе, пытается совершенствовать свой французский. Но, мистер Гибсон, вы не должны называть ее «мисс Киркпатрик». Знаете, Синтия вспоминает вас с такой… любовью. Она ведь была вашей маленькой пациенткой, когда заболела здесь корью четыре года назад. Прошу вас, зовите ее Синтия. Такое официальное обращение, как «мисс Киркпатрик», с вашей стороны очень огорчило бы ее.

– Мне имя Синтия кажется очень необычным, пригодным лишь для поэзии, а не для повседневного использования.

– Это мое имя, – сказала миссис Киркпатрик тоном жалобного упрека. – Я была крещена Гиацинтой, а ее бедный отец пожелал назвать ее в мою честь. Мне жаль, что оно вам не нравится.

Мистер Гибсон не знал, что ответить. Он еще не был готов к такому откровенно личному тону разговора. Пока он колебался, она продолжала:

– Гиацинта Клэр! Когда-то я гордилась своим красивым именем, и другие тоже думали, что оно красиво.

– Я не сомневаюсь… – начал мистер Гибсон и осекся.

– Быть может, я поступила неправильно, подчинившись его желанию назвать ее таким романтическим именем. Оно способно вызвать у некоторых людей предубеждение против нее, а бедняжка и без того встретит в своей жизни немало препятствий. Молоденькая дочь – это такая большая ответственность, мистер Гибсон, особенно когда ее воспитывает только один родитель.

– Вы совершенно правы, – сказал он, возвращенный этими словами к мыслям о Молли, – хотя мне представляется, что девочка, которой посчастливилось иметь мать, не может чувствовать отсутствие отца так остро, как страдает от своей утраты та, что осталась без матери.

– Вы думаете о своей дочери. Как же я бестактна! Милая девочка! Я так хорошо помню, каким славным было ее личико, когда она спала у меня на кровати! Она, наверно, сейчас уже почти взрослая. Ей, должно быть, примерно столько же лет, сколько моей Синтии. Как бы я хотела увидеть ее!

– Я надеюсь, увидите. Мне бы хотелось, чтобы вы ее увидели. Мне хотелось бы, чтобы вы любили мою маленькую бедную Молли… любили ее как свою собственную… – Он проглотил что-то закупорившее ему горло, мешая дышать.

«Предложит? Неужели сейчас?» – подумала она, охваченная дрожью в ожидании его следующих слов.