Всё, что мы потеряли

– Я пойду, не хочу оставлять ее надолго одну, – сказал он мне.

– Ладно. – Я засмеялся, увидев, как он поднимается шатаясь. Оливер показал мне средний палец и бросил пару купюр на стол.

– Завтра поговорим.

– Ага, – ответил я.

Я остался в баре. Гавин рассказал нам о своей новой девушке, туристке: она приехала пару месяцев назад, а в итоге решила поселиться тут. Джейк три или четыре раза описал свой новый серф. Том только пил и слушал остальных. А я отпустил все мысли. Ближе к утру бар стал пустеть. Когда ушел последний клиент, я обогнул здание и проскользнул внутрь через заднюю дверь.

– Напомни мне, почему я такой терпеливый.

Мэдисон улыбнулась, опустила рольставни и направилась ко мне с соблазнительной улыбкой на губах. Схватившись за петельку на моих джинсах, она подтянула меня к себе. Наши приоткрытые губы слились в поцелуе.

– Потому что я вознаграждаю тебя за страдания с лихвой… – промурлыкала она.

– Освежи мне немного память.

Я снял с нее крошечный топ. Лифчика на ней не было. Мэдисон потерлась об меня, прежде чем расстегнула пуговицу штанов и медленно опустилась передо мной на колени. Когда она взяла мой член в рот, я прикрыл глаза и уперся руками в стену напротив. Я запустил руку в волосы Мэдисон, заставляя двигаться быстрее и глубже. Перед тем как кончить, я отступил, надел презерватив, прислонил Мэдисон к стене и с силой вошел в нее. Меня жутко возбуждало, как она произносит мое имя и стонет. В тот момент я чувствовал только наслаждение, секс, потребность. Только это и ничего больше. Идеально.

Февраль (лето)

6

Лея

Пока машина ехала по грунтовой дороге, я смотрела на свои переплетенные пальцы. Солнце окрашивало небо в оранжевый цвет. Я не хотела видеть это небо, его цвет, ничего, что напоминало бы мне о воспоминаниях и снах, которые я оставила позади.

– Не усложняй жизнь Акселю, он нас очень выручает. Ладно, Лея? И ешь. Следи за собой. Скажи мне, что ты в порядке.

– Я стараюсь, – ответила я.

Он говорил, пока не остановился перед зданием, окруженным пальмами и хаотичными зарослями кустов. Я была всего пару раз в доме Акселя, и сейчас мне показалось, что там все изменилось. Я изменилась. В течение последнего года Аксель иногда заходил к нам в гости. Я закрыла глаза от внезапного осознания: если бы это произошло раньше, стучало у меня в голове, жить с ним под одной крышей… Одна мысль об этом пробудила бы бабочек в моем животе и сжала горло. Но сейчас я не чувствовала ничего. Это после аварии: она оставила во мне след, бескрайнюю и тревожную пустоту, невозможность что-либо построить, потому что нет фундамента, с которого можно начать. Проще говоря, я уже не чувствовала. И не хотела возвращать чувства. Лучше так, в летаргии, чем с болью. Иногда случались внезапные подъемы, как будто что-то прорывалось изнутри, но я подавляла эти порывы. Это было похоже на тесто для пиццы, полное несовершенств и неровностей, которое ждет, когда его прокатают скалкой и сделают идеально ровным.

– Ты готова? – Брат посмотрел на меня.

– Думаю, что да. – Я пожала плечами.

7

Аксель

Я очень хотел вернуться назад во времени и сказать себе из прошлого, что я полный идиот, раз думал, что будет несложно. Дело оказалось чертовски трудным с той минуты, когда Лея переступила порог моего дома и осмотрелась без особого интереса. Да и смотреть было особо не на что: голые стены, деревянный пол, такая же мебель, да еще и вразнобой. Барная стойка отделяла гостиную от кухни. Мать считала, это типично для питейного заведения с островным флером.

Оливер ушел в последний момент, как раз чтобы не опоздать на самолет, а я почувствовал дискомфорт. Лея, кажется, этого не замечала и молча ходила за мной. Я показал ей комнату для гостей.

– Ну вот. Ты можешь переделать ее или…

Я осекся, не успев добавить: «Или что там делают девочки твоего возраста», потому что она не была одной из этих веселых девочек, которые сновали туда-сюда по Байрон-Бею в летних платьицах с серфами под мышкой. Лея удалилась от всего этого, как будто воспоминания возвращали ее в прошлое.

– Тебе что-нибудь нужно?

Она посмотрела на меня огромными голубыми глазами, покачала головой, затем положила чемодан на маленькую кровать и, расстегнув молнию, приготовилась вытаскивать и раскладывать вещи.

– Если что, я на террасе.

Я оставил ее одну и тяжко вздохнул.

Нет, это будет нелегко. Несмотря на внешний хаос, я соблюдал определенный режим. Вставал до рассвета, выпивал чашку кофе и катался на серфе, а если не было волн, купался; затем завтракал и садился за письменный стол, чтобы поработать. Я делал всего понемногу, не особо упорядоченно, если, конечно, сроки не поджимали. Чуть позже наступала очередь второй и последней чашки кофе в день, обычно в это время я разглядывал пейзаж за окном. И хотя я неплохо готовил, делал это редко, скорее из лени. Вечером все повторялось: еще работа, еще серфинг, еще несколько часов в тишине на террасе наедине с собой, еще немного умиротворения. А потом приходило время чая, ночной сигареты и чтения или музыки перед сном.

Таким образом, в первый день, как Лея появилась у меня дома, я решил следовать своему режиму. Я провел весь вечер в работе над одним из последних заказов, стараясь составить изображение из линий, закруглить их, прорисовать и довести до идеального результата.

Когда я отложил ручку и встал из-за стола, я понял, что Лея так и не выходила из комнаты. Дверь оставалась прикрытой. Я постучал и медленно вошел.

Лея слушала музыку, лежа на кровати. Светлые волосы разметались по подушке. Девушка оторвала взгляд от потолка и сняла наушники, приподнимаясь.

– Прости, я не слышала, как ты вошел.

– Что слушаешь?

Казалось, ей было некомфортно и она сомневалась, стоит ли отвечать.

– Beatles.

Повисла напряженная пауза.

Я хотел сказать, что все, кто был знаком с Джонсами, знали, что их любимая музыкальная группа – это Beatles. Я помнил, как вечера напролет мы танцевали под их песни и пели в полный голос. Однажды я спросил Дугласа Джонса, почему он всегда рисует под музыку. Джонс ответил, что получает вдохновение: ничего не рождается само по себе, даже первоначальная идея, а музыка дает шанс воплотить ее. Он пояснил, что ноты указывают ему путь, а голоса исполнителей направляют движение кисти. В то время я повторял все за Дугласом, я восхищался его картинами и умением все время улыбаться и даже решил пойти по его стопам и искал собственное вдохновение, которое пробирало бы до мурашек, но так и не нашел. Возможно, поэтому я выбрал другой путь и стал иллюстратором.

– Не хочешь покататься на волнах? – спросил я.

– Посерфить? – Лея напряженно посмотрела на меня. – Не.

– Ладно, я быстро.

Я мигом пробежал несколько метров, которые отделяли дом от моря, краем глаза заметив оранжевый велосипед у деревянных перил террасы. Оливер выгрузил его из машины и оставил там. Обычная вещь, но она означала перемены, которые я еще не принял.

Я ждал, ждал и ждал идеальную волну, затем выгнул спину, уперся ногами и встал. Я спустился по гребню волны и, поймав импульс, повернул доску, чтобы удалиться от той части, которая вот-вот обрушится и превратится в воду.

Когда я вернулся, дверь в гостевую комнату была закрыта. Я не стал стучать. Принял душ и пошел на кухню, чтобы приготовить что-нибудь на ужин. Продукты я купил накануне. Я редко так делал и, как правило, не закупался надолго, но сейчас решил разнообразить содержимое холодильника. Единственное, что я знал: Лея любит клубничные леденцы, она всегда сосала их ребенком, а когда конфета заканчивалась, могла часами грызть пластиковую палочку. А еще Лее нравился чизкейк, который готовила моя мама, хотя это неудивительно: все знали, что он самый вкусный в мире.

Пока я тоненько нарезал овощи, я понял, что вообще-то не знаю Лею. А может, и никогда не знал. Не до конца. Она родилась, когда нам с Оливером было десять лет и уже никто не ожидал пополнения семьи. День, когда я впервые ее увидел, врезался в память: круглые розовые щечки, маленькие пальчики, которые хватались за все подряд, и такие светлые волосы, что она казалась лысой. Роуз долго объясняла, что теперь нам нужно заботиться о малышке и хорошо себя вести с ней. Лея либо спала, либо плакала, а нам хотелось играть по вечерам на пляже или ловить насекомых.

Мы уехали в Брисбен учиться в университет, когда Лее исполнилось восемь. Когда мы вернулись после практики, ей было почти пятнадцать, и, несмотря на то что мы часто приезжали, меня не покидало ощущение, что она выросла внезапно, как будто накануне легла спать еще девочкой, а проснулась на следующее утро настоящей женщиной. Лея была высокой и худой, почти без изгибов, как палка. В мое отсутствие она тоже начала рисовать. Однажды, проходя через сад, я остановился перед мольбертом. Аккуратные линии и штрихи, которые, казалось, вибрировали от цвета. Меня охватила дрожь. Дуглас не мог такое нарисовать, там было что-то другое, что-то… что не поддавалось описанию.

Лея появилась из задней двери дома.

– Это ты нарисовала? – Я указал на картину.

– Да. – Она несмело взглянула на меня. – Так себе.