Монтаж памяти

Глава 10

На роль Иванова из одноименной пьесы Чехова художественному руководителю главного театра города нужен был актер, по которому будут буквально умирать все бабы, как на сцене, так и в зале.

Тогда-то и нашелся Артём, хотя был довольно молодым для роли мужчины в глубоком кризисе среднего возраста. Среднего роста, поджарый, но без фанатичной горы бицепцев и квадрицепсов. Лицо у него было мужественно скуластое, рельефное. Большие, с хулиганскими искорками джинсово-синие глаза-хамелеоны компенсировали не слишком чувственные, но хорошо очерченные губы. Ряд ресниц был настолько плотным, что веки казались подведёнными темно-серым карандашом. Но самым лучшим в его лице были чёрные густые брови, которые он дьявольски сексуально хмурил, смотря исподлобья, или мастерски изгибал.

Нагловатая полуулыбка образовывала сбоку двойную морщинку у рта и выраженную впадину под скулой. Артему одинаково шли и гладко выбритое лицо, и трёхдневная борода с усами. Кожа светло-карамельного цвета выдавала в нем уроженца самого юга страны. Он запускал красивые длинные пальцы в чёрные, слегка волнистые волосы и теребил их, или оттягивал нижнюю губу, или зажимал фалангу между носом и ртом, когда крепко задумывался о чем-то.

В отличие от остальных, выпускник театрального еще не успел растерять своё мужское начало в лучах славы. Ведь многие звезды превращаются в сущих женщин – любуются собой, кокетничают со сцены со зрительницами. Как говорил один писатель: «Россия сильна бабами». Причем и такими, которые ходят с усами, говорят басом и носят штаны.

Только вот беда – жить Артему в этом городе было не по карману, а с общежития попросили съехать буквально через неделю. Будущему неотразимому «Иванову» позволили перекантоваться в складских помещениях театра, что в принципе не допускалось.

Как же давно это было. Сейчас мужчина жил в квартире в центре города, окружал себя антикварными вещицами и питал слабость к дорогой обуви. Но спектакль пользовался таким успехом у дам, что его до сих пор не исключили из репертуара театра.

Тёплым вечером 2012 года Артём ощутил такой экстаз на сцене, хотя играл сексапильного героя-любовника Иванова столько раз, что уже и оскомину себе набил. Публика в зале аплодировала стоя, когда актер вышел поклониться в конце спектакля. Возможно, стычка перед первым актом с острой на язык костюмершей или адреналин от конфуза со штанами внесли свою лепту. А ведь ещё чуть-чуть и мог случиться полный провал. Всё из-за новенькой ехидны.

Перед самым выходом на сцену коллега Артёма заметил, что шов на брюках главного героя разошелся сзади на интересном месте. У девчонки было всего пару секунд справиться с аварией. Иголка и нитки были в её переднике наготове для таких форс-мажорных случаев. Из-за дефицита времени зашивали не снимая. Но худшее случилось, когда в первом акте Артём должен был быстро сменить костюм, но обнаружил, что злодейка пришила брюки к трусам. Дорогое нижнее бельё спешило покинуть тело актера вслед за штанами. Баба Маша заметила растерянность театрального мачо и скомандовала: «Так, девочки, мальчики, все отворачиваемся. Тёмочка, переодевайся спокойно». Он, конечно, не из стеснительных, но здесь вопрос чести. Костюмерша должна была понести наказание, чтобы запомнилось раз и навсегда.

Но в тот вечер актер пребывал в состоянии такой эйфории, что на время позабыл о неприятном происшествии, и отправился в свою квартиру с исполнительницей роли молодой Сашеньки. С ней он ещё не спал, но хотел её давно. Художественный руководитель всегда поощрял в театре романы, чтобы на сцене ощущался неподдельный накал страстей, тогда пьеса оживает.

Разбор новых спектаклей всегда начинался режиссером именно с того, кто из героев кого хочет. Поэтому постель для актеров настолько привычная локация и в голове, и на сцене, и в жизни, что стала не более сокровенной, чем кухня. Вначале ты испытываешь недоверие к партнеру, потом постепенное сближение, влюбленность, а в какой-то момент отторжение. Иногда это происходит по кругу.

Но жениться Артём не планировал. Никогда. Нет, в его жизни не было слезоточивой драмы, несчастного детства или строгой матери. Просто влюбленные люди казалось актёру несчастными, а уж женатики и подавно. Он считал такие отношения пережитком неолита. В современном обществе человеку не нужна стая, чтобы выжить. Мужчина приравнивал секс к ужину с девушкой в ресторане. Если парень вкусно накормил понравившуюся даму, он же не обязан жениться на ней. А в чем собственно разница с постелью? Почему за доставленное сексуальное удовольствие непременно нужно идти под венец? Это такое же общение и развлечение. Причём добровольное и взаимное. А свободных и красивых девушек столько, что хватит на всю жизнь.

Тогда он ещё не подозревал, в какое затруднительное положение попадет, вынужденно вступив в конфликт со своей философией независимого мужчины.

1860 год

Вечера в Натчезе стали прохладными, поэтому в гостиной затопили камин. В комнате собралось всё семейство: Грейс вышивала, Кэролайн умирала от скуки, дёргая ножкой, а седой глава семейства был увлечён газетой, изредка зачитывая вслух интересные отрывки своей супруге, которой они таковыми не казались, судя по отказу от участия в дискуссии.

Сэмуэль сообщил о прибытии мистера Кэтчера. Все сидящие всполошились, а хозяин попросил пригласить юношу в комнату.

Об этом я узнала от Роуз, которая в тот момент находилась в гостиной, получая распоряжения хозяйки относительно ужина.

Парень почтительно поклонился хозяевам дома, поцеловал руку миссис Хьюз, а затем поприветствовал также поклоном Кэролайн с озорной улыбкой. В качестве презента он преподнес бонбоньерку Грейс и белый кружевной веер с перламутровой ручкой её дочери.

На что та по-детски обрадовалась:

«Это же кружева шантильи? Ой, Джеймс, это же ужасно дорого, наверное! Но очень кстати, потому что от камина идет такой жар, а я не прихватила свой веер из комнаты».

Когда ужин был готов, молодой гость пропустил дам и мистера Хьюза вперед и лишь потом вошел в столовую сам. Рыжеволосый, кудрявый, лицо в веснушках, а глаза совершенно бесцветные, еле голубого цвета, и тонкие губы. Худосочный, небольшого роста, с костлявыми длинными пальцами. Движения его были чуть дёрганными, какими-то резкими, как мне показалось.

Говорил юноша мало. О себе лишь коротко отвечал на вопросы. Зато Кэролайн игриво поглядывала на него искоса из-под опущенных ресниц. Парень почистил для девушки яблоко. И в целом демонстрировал лучшие манеры, судя по одобрительному отношению Грейс.

Когда господа вернулись в гостиную пить кофе, девчонка какие только фокусы не вытворяла со своим веером, за которыми Джеймс наблюдал с особым вниманием своим масленым взглядом. То закроет его и держит перед собой посередине, то раскроет и машет им прямо по себе, то похлопает по ноге.[18 - Язык веера – ответ на ограничения в общении дам и кавалеров, наложенные этикетом. Манипуляции с веером так же, как и его цвет, были неслучайными. Кэролайн посылала Джеймсу сигналы «Делай, как я хочу», затем о том, что ей хотелось бы как-нибудь потанцевать с ним, а в конце она намекает, что готова следовать за ним.] Всё это она проделывала, пока мать продолжала увлеченно вышивать, чем вызывала лукавую ухмылку у кузена.

Уж не сомневаюсь, что манипуляции с веером имели какой-то скрытый смысл.

Смертельно уставшие мы с Роуз вернулись в хижину лишь ночью, но остальных там не оказалось.

– Где все?! Неужели решились на побег? – меня охватило волнение от несправедливости.

– Нелли, Бог с тобой, что ты мелешь? Не видишь – полная луна.

– Ага, очень понятно. Это прям всё объясняет.

– Ой, всё никак не привыкну, что ты ни черта не помнишь. При полной луне в сезон сбора хлопка работа продолжается и за полночь. А там пока всё взвесят, пока накажут за недобор, позаботятся о скотине.

Когда я уже улеглась, в хижину вошла Перлита. Миленькая светлокожая девчушка появилась на плантации только этим летом, и с самого начала сбора хлопка ещё ни разу не пришла небитой. Раны просто не успевали затягиваться, но сноровки от наказаний больше не становилось. Дневная норма – 90 килограмм хлопка на каждого, а Перлита едва могла осилить 70 килограмм. Хозяин присутствовал ежедневно при подведении итогов сбора урожая, и Джозеф против своей воли сёк товарищей за каждый килограмм недобора до нормы. Зато стоило перевыполнить план, как персональную планку поднимали на следующий же день.

Под утро Перлита во сне плакала и умоляла кого-то остановиться. Утром, завтракая традиционным ломтем бекона и кукурузной лепешкой, я приобняла девушку и осторожно спросила о кошмаре. Думала, она не привыкла к побоям у прошлых хозяев. Оказалось, наша новая соседка негритянка лишь наполовину. Отцом был француз, который продал девушку в 13 лет в Новом Орлеане. Перлита случайно сломала столовый нож с рукояткой из слоновой кости в хозяйском доме, и законная жена господина разгневалась на неё, приказала избавиться от рабыни. Но скорее всего, девочка не понимала истинной причины – ревности госпожи, ведь очевидно было, что она дочь белого человека и, вероятнее всего, её мужа. Потом она была fancy girl[19 - Fancy girl называли в Америке сексуальных рабынь, которых приобретали холостяки для собственного ублажения. Часто они жили в господском доме.] у разных господ, пока последний из них в итоге не женился и не продал девушку мистеру Хьюзу, обманув насчёт рода её обязанностей.

Сегодня днём Роуз попросила у Джозефа разрешения забрать Перлиту на кухню, всё равно от неё нет толку на хлопковом поле. А дома ожидался прием гостей в честь приезда Джеймса. В меню было целых семь блюд: бобовый суп, запеченная баранья нога с яблочным соусом, тушеный сельдерей и тыква на гарнир, салат cold-slaw, рисовый пуддинг, лимонный крем и компот из персиков.

Роуз гоняла нас по кухне, как полководец пехоту на войне. Я взбивала яйца так, что вспотела, хоть выжимай, а потом обожгла руку о форму с запеченным пуддингом.

За столом собралась непривычно большая компания – целых двенадцать человек. Слава Богу, я ничего не уронила и не разлила на эти шикарные вечерние дамские платья. Затем джентльмены и дамы разошлись по разным комнатам: мужчины – курить и ругать Север, женщины – сплетничать и обсуждать моду.

После приема, затянувшегося за полночь, сильный пол дошел до такой кондиции, налакавшись виски, какую не ожидаешь от людей из высшего общества. Бурно жестикулировали и громко говорили. В комнате висела сизая табачная завеса, такая, что подташнивало при входе. Блестели взмокшие от карточной игры мужские лбы. А от спиртовых испарений кружилась голова и хотелось скорее на свежий воздух. За окном стояла ночь без единого движения ветерка.

Джеймс, как я поняла, изрядно проигрался в карты, но его реакция, как и остальных мужчин, была настолько обыденной, без капли удивления или огорчения.

Мы лежали на полу в хижине в таком изнеможении, что не хотелось даже есть, зная, что завтра опять вставать с первыми петухами. Вдруг дверь отворилась, и внутрь, чертыхаясь, ввалился мужчина, который еле держался на ногах. Он начал ощупывать каждую рабыню своими гадкими руками, в том числе и меня, пока не нашел искомую добычу и тогда промычал: «О, а вот и ты. Я тебя сразу узнал, когда увидел в столовой. Помнишь меня, Черная Жемчужинка?»

Перлита умоляла не трогать её. В хижине без единого окна было темно, хоть глаз выколи, но нетрудно было догадаться, что надумал наш незваный гость. Слов больше не было слышно, лишь сдавленные чем-то жалобные звуки. Понятно, что девчонке зажали рот, чтобы не привлекать внимание. Затем раздался шлепок.

Все остальные лежали, как мышки, делая вид, что ничего необычного не происходит.

Раздавалось омерзительное то ли чавканье, то ли слюнявое причмокивание, и какая-то возня.

Я тихо сняла платок, скрученный тюрбаном на моей голове, и начала осторожно пробираться к месту Перлиты.

Схватила мужчину за волосы, продолжая держать за разные концы свой платок. Его заторможенная пьяная реакция была мне на руку, я, стоя позади, накинула платок на его шею и принялась тащить на себя, внутри благословляя Того, Кто подарил мне такую мощную комплекцию. Лишь вытолкав его на улицу, при свете костра начало доходить, что в нашей хижине был не кто иной, как Джеймс Кэтчер. Он скрипел осипшим голосом, пока я волокла его задом и кричала: «Перлита, беги прячься». И только тогда ослабила хватку и выпустила насильника. Моё счастье, что парень был пьян в дровища, хотя я и получила неслабый удар кулаком прямо в глаз. Джозеф вышел из хижины и вежливо предложил Джеймсу помощь Сэмюэля для сопровождения до дома.

Этот пьяный наглец выследил Перлиту и дожидался подходящего момента. Он засунул в рот девушки свой платок в качестве кляпа да так и позабыл его в хижине. Но ничего, я тебя выведу на чистую воду при всех. Платок с вышитой монограммой «J.C.» покоился в моем переднике, словно револьвер, готовый выстрелить в злейшего врага без малейшего колебания.

– Мистер Кэтчер, Вы вчера обронили ночью в нашей хижине, – сказала я опешившему рыжему психу, протягивая окровавленный носовой платок за завтраком.

Сегодня хозяева решили с утра поесть все вместе, раз в доме гость, а, возможно, и будущий супруг Кэролайн. Я тут же удалилась, чтобы избежать последующей унизительной сцены. Но из кухни не расслышала ни криков и ни ругани, на которую рассчитывала.

После завтрака Джеймс Кэтчер куда-то испарился верхом на лошади, а Кэролайн вела себя не истеричнее обычного, не ревела в подушку. Что-то было не так. Как же он выкрутился?

К четырем часам пополудни насильник вернулся.

Сегодня всё семейство было приглашено на бал, который устраивали Скотты. Я вышла в сад за цветами для вечерней прически для Кэролайн, когда явился знакомый ранее мне темнокожий посыльный из имения Уильямсов. Протянул букет, сообщил, что он от мистера Томаса для мисс Хьюз.

Я держала в руках довольно странную цветочную композицию из хвойных ветвей, распустившихся бутонов камелий, ромашек, декоративных пучков мелких садовых гвоздичек и даже… Герани?

По-моему, безвкусица какая-то, особенно это вонючее комнатное растение не к месту. Войдя в комнату Кэролайн, я застала девушку сосредоточенно и нервно копающейся в комодике с украшениями.