Цена равенства

Но ты уже выскочила из комнаты – ты всегда убегаешь, когда заканчиваются аргументы. Что ж, если хочешь, я уйду – не навсегда, конечно, на время, пока ты не остынешь. Сколько тебе потребуется, чтобы включить мозг: дня три? Неделю? Зависит от того, сколько денег осталось у тебя на карточке… А я пока перекантуюсь у матери. Мать сразу же поймет, что мы поругались, придется объясняться. Или снять номер в отеле? А если поехать к Миле – устроить грандиозное прощание? Черт, Милу придется бросить; обидно до соплей, но семья есть семья, и это святое.

Когда я заглянул на кухню попрощаться, вы втроем сидели за завтраком – этакая идиллическая семейная сценка! Меня ты даже не подумала позвать к столу; окей, позавтракаю в кафе.

– Ну, все, пока, – я, как мог, постарался придать голосу бодрое звучание, – я поехал. Буду периодически позванивать. Не скучайте без меня.

– Пап, а ты когда вернешься? – спросила расстроенная дочка.

– Думаю, через недельку. Если все будет нормально.

Но по твоему свирепому взгляду я понял, что нормально не будет. Что ж, посмотрим, солнышко.

Глава 3

Вот и все. Сейчас ты соберешь свои вещи и уйдешь. Так просто. И так страшно! До сегодняшнего утра я была счастливой женщиной. У меня было все: прекрасная семья, любящий муж. Доверие, взаимопонимание. Отношения, которые мы выстраивали двадцать лет.

И вдруг в один миг все это исчезло. Нет, даже не так. Оказалось, что ничего этого никогда и не существовало. Я, хроническая идиотка, жила в мире иллюзий. Что же мне теперь делать?

Мы с детьми сидели на кухне за завтраком. Данька жадно заглатывал яичницу. Куська размазывала по тарелке растекшийся желток и канючила, что хочет «Космостарс» с молоком. Привычная субботняя сценка. И все-таки не так, как всегда. Место во главе стола было пусто. Обезглавленная семья…

Я прислушивалась, как ты ходишь по дому, собирая вещи. Ванная. Дз-з-зынь – это ты взял с полки металлический стаканчик с бритвой. Ты всегда бреешься станком с лезвиями. В прошлом году я подарила тебе новомодную электробритву с плавающей головкой. Выброшенные деньги. Ты все равно бреешься станком.

Семья… Со мной останутся дети. Они никогда не предадут. Не бросят меня ради другой матери.

Данька. Он уже совсем взрослый. Оглянуться не успеешь, как женится и уйдет из дома. Однажды, когда ему было лет шесть, он спросил: «Мам, правда, когда дети вырастают, то живут отдельно от родителей?» Я сказала, что правда. А он мне: «И куда же ты пойдёшь?» А сейчас уже ночует дома через раз. Говорит, что остается в общежитии у приятелей. Врет, как и ты – лживая звягинская порода.

– Нет, отец не будет с нами завтракать. Да, ты можешь выпить и его кофе тоже.

В детстве Данька был невозможным обаяшкой. И жутким шкодой. Мама жаловалась, что не может его ругать: когда Даня смотрел на нее своими огромными глазищами в пол-лица, ее злость мгновенно испарялась. И мамуля приноровилась отчитывать его, отвернувшись. Я как-то зашла в комнату и вижу: этот маленький негодник за маминой спиной корчит ей рожи. Как давно это было! Теперь вон какой бугай вымахал! Выше тебя. Бреется, говорит басом.

Зато Катя еще маленькая. У меня есть лет десять, пока она не повзрослеет. Куся вся такая девочка-предевочка. Обожает наряжаться. Натаха недавно подарила ей набор детской косметики: помадка, тени. Она перемазалась до ушей. И замучила нас, требуя комплиментов. Мама упрекает меня, что я ее избаловала. Кто бы говорил – сама перед Куськой ковром расстилается. Единственная девочка среди внуков.

– Нет, Катя. Никаких киндер-сюрпризов! Доешь яичницу, и я дам тебе печенье с шоколадной крошкой!

Куська совершенно уверена в своей неотразимости. В прошлый раз, в гостях у родителей, она шлепала по полу босиком. Папа ей сделал замечание: «Надень тапки, красавица!» Через пять минут смотрю, она по-прежнему босая. Я ей: «Катя, ты слышала, что дедушка сказал?» А она мне: «Слышала. Он сказал, что я красавица!». Мне бы ее самоуверенность! Особенно сейчас!

Спальня. Шр-р-р. Это отъехала в сторону дверь платяного шкафа. Чистые поглаженные рубашки висят на плечиках. Трусы на средней полке слева, носки – в комоде.

О чем я? Да, дети… Я – мать! Что бы ты ни говорил, дети для меня – самое дорогое в жизни. Я всегда была рядом с ними. Переживала их радости и горести. Утешала, когда им было плохо.

А ты делал карьеру. Пропадал на работе допоздна. Или не на работе, а у любовниц? Подонок! Так или иначе, но тебя никогда не оказывалось рядом, когда ты был особенно нужен нам. Ты в это время заключал контракты, вел переговоры. Или спасал свой бизнес. Хотя в восьмом году так и не спас. Пришлось идти в госструктуру. Но разницы никакой: мы как тебя не видели, так и не видим. А денег стало меньше.

Помнишь, в девятом классе наш сын победил на олимпиаде по математике? Мы пообещали Даньке, что все вместе сходим в «Макдональдс» – отметить событие. Но позвонили с работы, и ты сорвался на какое-то экстренное совещание. Данила мечтал, чтобы именно ты, отец, оценил его успехи, похвалил. А получилось, как всегда. Мы сидели за столиком втроем, я держала на коленях малышку-Катю. И раз за разом повторяла расстроенному Даньке: «Папа очень гордится тобой, сынок!»

А когда Куська упала с качелей и разбила нос? У тебя в тот день случилась хакерская атака, и ты, бросив все, рванул в офис. И потом целые сутки не вылезал оттуда… Для тебя работа всегда была важнее детей.

– Вот твое печенье. Ну и что, что горячий! Подуй на него. И пей маленькими глоточками.

А когда ты возвращался из офиса, бесполезно было что-либо рассказывать. Тебе было неинтересно. И неважно. Ты платил деньги, чтобы избавиться от беспокойства о нас. Твоя забота выражалась в рублях. Ты отлично помнишь все потраченные суммы. Точно перечислил – и новый комп, и джинсы с зимней курткой… А сколько ты тратишь на свою любовницу? Ты, мерзкий лицемерный ублюдок!

Я и дети – мы всегда были для тебя лишь атрибутом успешности. Ты хвастался друзьям, какая у тебя «правильная» семья. Жена – искусствовед, двое детишек: старший мальчик и младшая девочка. Как в рекламе каких-нибудь вредных чипсов.

Пам-пам-парам… Звонок твоего мобильного – марш из «Звездных войн». Значит, звонят с работы. Слышу из-за двери твой приглушенный голос: «Да, Николай Федорович. … В понедельник обязательно сделаю. … Нет, не забуду. Хороших выходных! … Спасибо».

Конечно, не забудешь, конечно, сделаешь. На работе – ты идеальный. А для дома остаются слабости, болячки… Когда ты болеешь, то становишься просто невыносимым. Стоит только температуре подняться до тридцати семи, сразу начинаешь разыгрывать из себя умирающего лебедя! Ох, у меня не дышит нос! Ах, у меня раскалывается голова! И я должна бросить все дела и ухаживать за тобой. А сам не встанешь даже за стаканом воды. Все подай, принеси, подогрей, остуди… Хуже ребенка! Спасибо, хоть утку не требуешь. Попробовала бы я целый день проваляться в постели с одним насморком!

А когда Куська болела ветрянкой, ты вообще сбежал из дома. Бросил нас. Сказал, что не высыпаешься и поэтому днем не можешь сосредоточиться. Что я тебя бужу. Конечно – ночью я то и дело вставала к дочке. Переодеть в сухую рубашечку. Или холодный компресс на лобик положить. У нее температура была под сорок. И язвочки сильно чесались. Она лежала в кроватке вялая, как снятая пятнистая шкурка. Ничего не ела, только пила. Кисленький клюквенный морс. Бедная моя девочка!

На самом деле ты просто испугался заразиться. Ты ужасно мнительный. Вот и сбежал к матери. Железная леди специально для тебя комнату держит – как запасную площадку. Все надеется, что ты от меня уйдешь. Наконец-то дождалась!

О чем я? Да, о детях. Ты всегда рассматривал детей как конкурентов. И ревновал меня к ним. Считал, что любовь, отданную детям, я отнимаю у тебя. Как будто это дефицит, которого на всех не хватит. Недаром ты не хотел Куську! Но это у тебя любовь в дефиците. А у меня – неиссякаемый запас: и для детей, и для тебя. Но тебе всегда мало – ты догоняешься на стороне.

Хлоп! Это дверь гостиной. Там твой ноутбук с почтой. С письмами от твоей любовницы. Когда же ты, наконец, уйдешь? И куда ты пойдешь? К матери? Или к ней?

Ты сказал, что у тебя с этой «Страховкой» был только секс. Секс-секс-секс. Неужели это единственное, что вам, мужикам, нужно? А любовь и доверие для вас ничего не значат.

Я думала, что ты уже успокоился. Все-таки не мальчик. Успокоился, сублимировал основной инстинкт в работе. По крайней мере, перестал постоянно намекать мне о своих потребностях. Но, как говорится, черного кобеля… Сколько же секса тебе нужно, ублюдок? Если вспомнить график твоих вечерних «совещаний»… Или ты встречался с ней еще и днем? Какая мерзость!

Наконец, ты собрал вещи и заглянул к нам на кухню. Что-то говорил Куське, а сам гипнотизировал меня взглядом: может, я передумаю? Не передумаю, не надейся! Убирайся, предатель! Проживем и без тебя.

Клацк – щелкнул замок входной двери. Финальная точка в прежней счастливой жизни. Ужасно хотелось плакать. Но я не могла позволить себе расплакаться перед детьми. Я закусила губы.

Данька допил кофе и ушел к себе писать реферат. А разочарованная Куська начала капризничать: «Хочу к дельфинчикам!» Я не выдержала и накричала на нее. Катя зарыдала. Боже, мне только ее истерики не хватало! Какой чудовищный день! Наскоро успокоила, включила мультики. «Щенячий патруль». Теперь минимум полчаса ее будет не видно и не слышно.

Что-то я хотела сделать? Что-то важное… Ах, да, посмотреть, что ты забрал с собой и что оставил. Я открыла дверцу платяного шкафа. Твои рубашки рядком висели на плечиках. Сколько же их у тебя? Дорогих, заказанных по каталогу. Это я их выбирала, заказывала… Ты не любишь надевать рубашки больше двух раз подряд. Особенно в последние полгода.

Сняла с плечиков одну – кремовую с тонкой шоколадно-коричневой полоской. От нее знакомо пахло твоей туалетной водой и горчинкой пота. Такой привычный родной запах. Я невольно проверила – все ли пуговицы на месте? Чистый ли воротничок? И вдруг одернула себя: чего это ради? Чего ради я продолжаю вести себя как безупречная жена? Ты бросил меня! Пусть твоими рубашками теперь занимается любовница!

Я рванула изо всей силы. Ткань хрустнула, но не поддалась. Хваленое английское качество! Тогда я ухватилась за борта и снова дернула. Крупой посыпались и запрыгали по полу пуговицы. Хрясть: с треском распалась надвое спинка. Вот тебе, ублюдок! Кривыми маникюрными ножницами я откромсала воротник. Отхватила под корень рукав. Я рвала и резала холст, который касался твоего тела. И мне казалось, что ты должен почувствовать боль. Пусть тебе будет так же больно, как мне сейчас! В куклах вуду определенно есть смысл. С каким наслаждением я бы сейчас вонзила иглу в твое тряпочное чучело, предатель!

За первой рубашкой последовала вторая. А я никак не могла остановиться. Внутри все еще клокотала неутоленная ярость. Хрясть, хрясть!

Твоя любимая сорочка висела в ванной. Вчера ты капнул на себя «Зинфанделем» (руки тряслись, предатель?), и я сразу же застирала алое пятно. Я бросилась в ванную. Из крана со сводящей с ума монотонностью падали тяжелые капли. Кап-кап-кап… Веские, как слова приговора. Который невозможно обжаловать.

Я попыталась завернуть вентиль, хотя знала, что это бесполезно. Кран подтекал уже третий день. Ты обещал посмотреть его в субботу. То есть сегодня. Кап-кап-кап… Звук бессмысленно утекающей жизни. Я надавила. Вентиль крутанулся, и из крана хлынул яростный поток холодной воды. Вода брызнула в лицо, намочила халат. И внутри меня тоже сломалась какая-то заглушка, которая сдерживала напор эмоций. Я села на бортик ванной и разрыдалась. Ревела и ревела, оплакивая свою разломанную, перекореженную жизнь.

Как я ни старалась сдерживаться, Данила услышал. И вскоре в дверном проеме показалась его вечно растрепанная голова. Он подошел, положил руки мне на плечи. Как будто он был взрослым, а я – ребенком.

– Мам, что случилось?

Я не успела вытереть слезы.

– Да вот… Кран сорвало…

Данила быстро сообразил, как перекрыть воду. И присел рядом.

– Но ты же не из-за крана плачешь, правда? Из-за отца?

Я промолчала. Иногда сын проявляет удивительную догадливость. Или он услышал, как мы с тобой ругались?