Слава России

Затем, обратясь к сторожам, шайтан спросил их:

– Почему вы не снимете с него колоды?

Те отвечали с насмешкою:

– Мы снимем ее завтра или послезавтра, как ты сказал!

– Так поддержите теперь колоду, чтобы она не давила ему плеч!

От этого заискивающего, притворно сочувственного тона похолодело дотоле пылавшее гневом сердце Константина. Татарское заискивание страшнее угроз, а кавгадыево «сочувствие» и подавно! Княжич понял, что муки его возлюбленного родителя подходят к концу, и участь его решена.

Измученный князь, меж тем, дождавшись ухода своего мучителя, сел отдохнуть в тени дерева. Вокруг него тотчас собралась разноплеменная толпа. Греки, немцы, литовцы, русские с любопытством разглядывали его и безо всякого смущения обсуждали унижение того, кто еще недавно был великим князем, жил в славе и богатстве. Константин бросился к отцу:

– Батюшка, не лучше ли тебе идти в свою палатку и там отдохнуть? Ты видишь, здесь стоит множество народа, все смотрят на тебя!

Князь поднял взор на собравшихся, точно на ярмарочное представление со скоморохами и медведем, праздных людей, некоторое время смотрел на них, затем проронил:

– «И аз бых поношение им: видеша мя, покиваша главами своими. Но не престану уповать на Тебя, Господи, яко ты еси исторгий мя из чрева, упование мое от сосцу матере моея».

Опершись на руку сына и, найдя в себе силы вновь выпрямиться, он направился к своему шатру. Едва они оказались внутри, как Константин пал перед отцом на колени и взмолился:

– Батюшка! Господин мой! Богом молю тебя, беги в горы, спаси свою жизнь! Кони для тебя готовы, и проводник подкуплен!

Это была сущая правда. Несмотря на отговоры ханши, Константину и верным боярам удалось найти и коней, и проводника. При разграблении княжеского имущества тверичам все же удалось сохранить немногое ценное, и этого хватило для оплаты возможности княжеского побега.

Отец отпил из ковша холодной воды и ответил, положив ладонь на голову сына:

– Нет, чадо, не бывать этому. Я и прежде никогда не бегал от врагов моих, не сделаю сего и ныне. Если я один спасусь, а бояре и слуги мои останутся здесь в беде, то какая мне честь будет за то? Я не могу поступить так. Да будет Господня воля!

– Но батюшка!.. – воскликнул с отчаянием Константин и осекся, понимая, что решение родителя твердо.

– Когда меня не станет, позаботься о наших людях. И всегда помни, как надлежит жить и умирать христианину. Твердо держи православную веру, почитать храмы Божии и служителей их, благотвори странным и нищим. Будь справедлив и милостив. С братьями своими живи в мире, мать почитай и особое имей о ней попечение. Когда же будет у тебя жена, уважай ее, а чад своих наставляй в том же, в чем я тебя наставляю. Может быть, Господь по милосердию своему приведет им жить в лучшие дни, чем досталось нам. А теперь призови всех наших людей и моего духовника… Хочу вперед проститься с ними и исповедаться.

Вскоре шатер наполнился скорбными боярами и слугами, многие из которых не могли сдержать слез. Князь испросил прощения у каждого из них и каждого расцеловал. После чего исповедался и велел подать ему Псалтирь. Раскрыв книгу, он прочел:

– Сердце мое смятеся во мне, и боязнь смерти нападе на мя… Что означают слова сии? – спросил отец у священника.

– Государь, – ответил дрожащим голосом, – да не смущается сердце твое словами сими, ибо в том же псалме сказано: Возверзи на Господа печаль твою, и Той тя препитает!

В этот момент в шатер вбежал перепуганный отрок:

– Государь, сюда идут Кавгадый и Юрий со множеством народа!

– Знаю, зачем они идут, – спокойно отозвался князь, вставая. – Убить меня.

Константин бросился отцу на шею:

– Я не оставлю тебя, батюшка! Я буду защищать тебя и умру с тобой!

– Какая польза будет в смерти твоей? – прозвучал ответ. – Нет, мой милый базилевс, сейчас ты исполнишь мою последнюю волю: возьмешь наших людей и уйдешь вместе с ними к ханше Баялун. Она одна сможет защитить вас! Беги же скорее, пока не стало поздно! И да сохранит тебя Господь!

Это были последние слова возлюбленного родителя, которые слышал Константин. С благоговением облобызав его руки и ноги, он выбежал прочь из шатра, понимая, что более никогда не увидит отца живым. Бояре и слуги последовали за ним. А князь, распрямившись и сложив руки на груди, остался ждать своих убийц, своего последнего, самого страшного и безнадежного боя…

4

– Очнись, миленький, очнись! Слышишь? Ну же! Это только сон дурной, очнись!

Испуганный девичий голос с трудом долетал до слуха Константина, и, хотя хрупкие ручки трясли его с изрядной силой, но он долго не мог проснуться от своего кошмара. В последнее время такой глубокий, тяжелый сон сделался для него чем-то сродни болезни, но он не жаловался не нее, как и ни на какое иное недомогание – разве можно доверять московским лекарям? К тому же княжич и сам знал причину своего недуга – неисцелимое душевное страдание. Именно оно изводило его, заставляя чахнуть, гореть, как в жару, проваливаться в подобный смерти сон и… видеть бесконечные кошмары… Точнее – один и тот же кошмар. Убийство отца…

Вот, врываются в княжеский шатер превзошедшие зверей в жестокости убийцы и бросаются на пленника. От первого удара разломилась колода, и поверженный отец успел вскочить, готовый сражаться. Но лютая стая накинулась на него со всех сторон и… растерзала! Растерзала! Они не убили его мечом, не заклали кинжалом, но били и топтали ногами! А затем один из них, русский именем Романцев, выхватил нож и… вырезал мученику сердце! Это сердце преподнесено было Кавгадыю и Юрию…

Те подъехали к разоренному шатру, когда все было кончено. Взглянув на растерзанное и обнаженное тело убитого, с которого убийцы сорвали все одежды, татарин сказал своему московскому подельнику:

– Разве он не старший тебе брат, все равно как отец? Что же тело его лежит без покрова, брошенное на поругание всем? Возьми его и вези в свою землю, погреби в отчине его по вашему обычаю.

Князь Юрий пожал плечами и сбросил свой плащ на тело поверженного врага…

А в это время убийцы преследовали тверичей. Те, кто замедлил укрыться у доброй Баялун, были избиты и закованы в цепи. Много крови и слез пролилось в ту кошмарную ночь. И много вина выпито в веже[13 - Палатка] Даниловича, до утра пировавшего со своими боярами, каждый из которых похвалялся тем, какой навет измыслил на невинного.

Шум этого пира нечестивых долетал и до шатра Баялун, в котором почти в беспамятстве лежал Константин. Его терзала горячка, и по временам он начинал бредить и звать отца. Добрая ханша сама ухаживала за ним. Еще ее мать обучила ее искусству врачевания, а с той поры Баялун не упускала возможности умножить свои познания, приглашая к себе заезжих в Орду путешественников, знающих медицине.

Иногда княжич приходил в себя и видел рядом с собой ханшу. Она что-то шептала над ним, а иногда просто напевала, подносила к его устам какие-то отвары, смачивала лоб ледяной водой, жгла неведомые чудодейственные травы с терпким запахом…

– Ты будешь жить, мой княжич, – говорила ханша своим глубоким, мягким голосом. – Ты крепок телом, и хворь не одолеет тебя. Но твоя душа всегда будет страдать, и этому не помогут никакие отвары и заговоры… А Кавгадый мне заплатит за тебя, и за всех заплатит!..

Баялун, как всегда, оказалась права. Она спасла Константина и от его преследователей, и от недуга. От одного не могла спасти ханша: от кошмара, навсегда поселившегося в душе. А еще… от князя Юрия Московского, пленником которого стал Константин.

Пленником посмертно сделался и отец, честное тело которого торжествующий Данилович, получивший ярлык на Владимирский стол, повез в Москву. Уже по ходу пути Господь сподобил мученика прославления. В одну из ночей многие из христиан и иноверных видели, как два облака осеняли то место, где находилось тело убиенного князя. Они то сходились, то расходились и сияли, точно солнце. И на утро зазвучали еще робкие, еще приглушенные, но уже исполненные верой голоса: «Князь Михаил – святой. Он убит неповинно!».

В Маржарах купцы, знавшие князя, хотели покрыть его дорогими тканями и поставить в храме, но безумные бояре князя Юрия воспрепятствовали этому и поместили тело в хлеву под стражей. И всякую ночь поднимался огненный столб от земли до небес над тем хлевом… В городе Бездеже жители видели светлых всадников, паривших над телегой, в которой везли тело мученика.

В Москве его похоронили в Преображенской церкви Спасского монастыря, и всякий день Константин приходил туда плакать на гробе отца и просить его святого заступничества. Однажды, когда он молился, в церковь робко вошла девочка, чуть младше его, и, подойдя бесшумно, также опустилась на колени у гроба. Приглядевшись Константин узнал в ней дочь князя Юрия Софью, которую мельком видел он, когда его и плененных с ним бояр привезли в Москву.

– Что тебе здесь нужно? – вспыхнул Константин, вскочив на ноги.

Девочка покраснела и поднялась также:

– Я лишь хотела помолиться…

– А что, иных церквей нет в Москве?

– Есть, – кротко отвечала Софья. – Но я пришла молиться твоему отцу.

Константин вздрогнул и, не сдержавшись, бросил зло:

– Уйди прочь! Твой отец, лютый зверь, убил моего отца! Ты не должна здесь находиться! Я не хочу, чтобы ты здесь находилась! Уходи!

Он был пленник, он не мог ничего указывать дочери своего пленителя, но слова горькой обиды и негодования сами срывались с уст. Лицо девочки исказило страдание, а из глаз потекли слезы. Княжич осекся. Девочка вдруг опустилась перед ним на колени и поклонилась ему в ноги.