Покров Любви

– Нет, месье. Я очень волнуюсь.

– Вы говорили, что знаете, где он живет. Если это так, то давайте не будем медлить и сразу же пойдем к нему.

– Да, конечно.

Его квартира была совсем рядом, ? deux pas de la cathеdrale[6 -

В двух шагах от собора (фр.).]1.

– Скажите, а почему столько полицейских возле собора? Неужели смерть викария наделала столько шуму. Да, его жалко, но ведь он был совсем стареньким, у него было больное сердце.

– К сожалению, его убили, Николь.

– Как убили? Почему?

– Этого я пока не могу вам сказать.

– Но вы знаете почему?

– Думаю, что причина нам известна.

Николь промолчала. Волнение вновь охватило ее, капитан заметил это и поддержал ее под руку.

– Вот, мы пришли. На третьем этаже живет мой брат.

Они подошли к двери, постучали. Никто не открывал.

– У вас есть ключи?

– Нет, в этом не было необходимости. Я никогда не приезжала к Анри без звонка. Где же он может быть?

– Нам нужно взломать дверь, мадмуазель.

– Взломать? Но как же так?..

– Простите, но это необходимо.

Он позвонил своим сослуживцам, потом они ждали полицейских у подъезда. А после…

Николь все помнила, как в тумане. Анри, ее любимый брат Анри… Он был мертв. Кто-то расспрашивал ее, кто-то пытался усадить на стул, вызвали врача. Она отвечала на вопросы, много вопросов… Спрашивали о какой-то записке… Врач сделал ей успокоительный укол. И запах… Этот странный запах, он преследовал ее. Потом тело брата куда-то отвезли.

Соланж привез ее в полицейский участок, напоил кофе и обещал отвезти домой чуть позже. И только здесь, в полицейском участке, она вдруг разрыдалась. Она плакала сильно и не могла успокоиться. Нужно позвонить родителям, но у нее не было сил. Как такое могло случиться? Анри, у которого было столько планов, вдруг взял и покончил с собой? А может, его, так же как и отца Антуана, убили? И Николь снова заплакала. Нет, сейчас она не может ни о чем думать, а завтра она успокоится и обо всем расспросит капитана.

Вечером Марк Соланж отвез ее домой, был очень внимателен. Сказал, что родителям уже сообщили. Это хорошо, подумала Николь, что она сейчас не с ними. После пережитого шока в квартире брата ей бы не хотелось сейчас видеть несчастную мать. Она была благодарна капитану за внимание и заботу, которые он проявил, хотя это и не входило в его обязанности, но у нее не было сил даже на простое спасибо. Завтра. Завтра будет легче.

***

Андрей доедал ужин. Он принес все с собой, зная, что без Галины Петровны, бабушки Максима, в квартире вряд ли можно будет полакомиться чем-то вкусненьким. Макс подумал, что никакие напасти не смогут отвлечь Андрюху от еды. Сначала хорошо покушать, а потом все остальное. Тот поглощал свой ужин с таким удовольствием, что Макс невольно позавидовал: как ему удается столько уплетать и при этом оставаться таким стройным? Есть Андрей хотел всегда! Кофеечек, чаечек с конфеткой, булочки, печеньица… И при этом еще хороший завтрак, обед и ужин. Но, к счастью, Андрей был неприхотлив в еде, мог с удовольствием поесть и устрицы, и сосиску с макаронами, и кильку в томате. «Что есть, тем и закусим», – говаривал он частенько.

А Макс поесть забывал, к еде относился спокойно, мог целый день так и не вспомнить, что не мешало бы перекусить. Но вот такие вечерние посиделки с Андреем любил. Они не просто ужинали, а разговаривали о работе, версиях, догадках, мотивах. В общем, работали. Иногда Андрей посматривал на часы и говорил, что его ждет очередная пассия, и убегал, оставляя Макса в одиночестве.

С тех пор, как Макс развелся с Леной, ему было как-то не до женщин. «Что очень плохо», – сетовала бабуля и пыталась ему сосватать многочисленных внучек всех своих подруг. А подруг у учительницы русского языка и литературы, заслуженного учителя было много. Она до семидесяти лет работала в школе, потом ушла на пенсию, но все равно не могла без школы. Бывшие ученики приходили, приносили цветы. «Учителя на пенсии не бывает, – говорила Галина Петровна, – это не должность, это образ жизни».

Сегодня Андрей никуда не спешил. Они ждали звонка от Мишеля и подводили итоги двух дней работы.

Макс рассказал о встрече с Гершвиным.

– Знаешь, я думал сначала, что рассказ о саламандре Франциска Первого ничего нам не дает. Но вот я все время к нему возвращаюсь. Мне кажется, что наш коммерсант таки поведал нам правдивую историю. Но вот зачем? Что он хотел этим сказать? В чем связь между покровом Богородицы из шартрского собора и бриллиантовой брошью? И потом, меня мучает одна деталь в разговоре, не пойму, что именно. Прокручиваю всю беседу и не понимаю…

– Надо брать диктофон.

– Да ты что?! Разве бы он согласился со мной беседовать, если бы знал, что я записываю разговор.

– И то правда. А я тебе тоже хочу кое-что рассказать.

– Жду с нетерпением.

– Подожди, вот еще сыр и десерт остался.

– Да наешься ты когда-нибудь? – усмехнулся Максим. – Бедная твоя будущая жена, она от тебя сбежит, не сможет накормить такого обжору.

– Ничего, прокормит. У меня ведь есть и положительные качества.

Они рассмеялись, а Андрей приступил к сырам и десерту. Макс выпил кофе и приготовился слушать своего помощника. Да нет, не просто помощника, скорее, друга.

– Значится так… Я тебе говорил, что Истомины скоро летят в Париж. Я дозвонился до мадам. Все свое обаяние, все красноречие подключил. Мозги расплавились после нескольких минут разговора по телефону. Но, по-моему, я ее все же обаял. Ох и женщина! Все видит и слышит, и, главное, чувствует на расстоянии. Но я уговорил ее на встречу. Теперь вот боюсь идти. Может, вместе сходим? Я буду ораторствовать, а ты выводы делать. Ты ж у нас специалист по выводам. Да и вместе все-таки комфортнее.

– А что ты ей сказал, какая цель встречи?

– Если б я сказал, что хочу поговорить об украденном покрове, она бы меня послала… далеко-далеко, как ты понимаешь. Я ей сказал, что меня интересует немецкая гравюра средних веков, что мне нужно узнать ее мнение как единственного (я подчеркнул – единственного!) настоящего знатока средневековой гравюры насчет одной малоизвестной и уникальной вещи. Она спросила, чья это вещь. Я сказал: моя. На что она засмеялась и спросила, кто автор. Вот тут я ее и поймал. Я сказал, что это и есть причина моего звонка. Авторство этой гравюры под сомнением. Скорее всего, это Михаэль Вольгемут. Для тебя поясняю, что это немецкий живописец, гравер и резчик по дереву пятнадцатого века. Пара его работ пропали во время Второй мировой войны. Поэтому она тут же клюнула. Никто не знает, где и когда могут нарисоваться эти работы. Истомина назначила мне встречу на завтра, на двенадцать.

– Ну и как ты будешь выкручиваться? Где возьмешь гравюру, хотя бы отдаленно напоминающую твоего этого, как его, Вольгемута?

– Обижаешь, шеф. – Андрей хитро улыбнулся. – А друзья нам на что дадены? Саша Гладышев подсуетился. Это его конек: северное Возрождение в Германии. Он обнаружил в архивах мюнхенской пинакотеки кое-что интересное. Естественно, он даст мне очень хорошую фотокопию одной гравюры. А я уже додумаю, что гравюра принадлежит нашей семье и досталась мне от деда, воевавшего в Германии. Или, как вариант, раскрою карты, что являюсь детективом, и выполняю заказ одного влиятельного человека по установлению авторства этой гравюры. Посмотрю по обстоятельствам.

– А дальше? Как ты выйдешь на покров?

– А вот тут, дорогой шеф, мне пришла в голову мысль, когда я поглощал десерт. Знаешь, сладкое всегда стимулирует мою умственную деятельность.

– Не только сладкое. И горькое, и соленое. Лишь бы было что жевать.

– Нет, именно сладкое.

– Да не тяни уже, говори.

– Что, интересно? А вот я возьму и расскажу мадам еще об одной тайне – саламандре Франциска Первого. Естественно, без указания источника информации. Если у нее есть роза Генриха Наваррского, то ее очень заинтересует история о саламандре, которая тоже принадлежала Марии Медичи, как и роза. А потом я перейду к покрову. И намекну, что мне кое-что известно о его похищении. Ну а дальше я, честно говоря, не знаю, – Андрей приуныл, – посмотрю по ее реакции. Я ведь буду, по ее мнению, эдаким богатеньким юношей, имеющим интерес к гравюрам, бриллиантам и всяческим загадкам. Может, я ее разговорю. Я не глуп…

Макс усмехнулся.