Бледный луч

Бледный луч
Елена Валентиновна Малахова

История любви и траур надежд юной Эммы О'Брайн, вышедшей замуж за молодого врача и полюбившей актёра. Запутанные тропы к славе великого писателя Роберта Харли. Профессиональное испытание Фрэнка О'Брайна и подведенные итоги Мэри Блэкшир – во всём этом мелькает бледный луч познания жизни. Найдут ли они пути к собственным звёздам?

Для оформления обложки использовался фото-коллаж автора, созданный на основе иллюстраций Чарльза Дана Гибсона.

«Иногда я думаю, жаль, что зеркала не имеют разговаривать. Может, если б кто-то напоминал нам, какие мы на самом деле неидеальные, себялюбие наше замещалось бы снисхождением к греховности других.»

Мэри Блэкшир

Посвящается У. С. Моэму

Часть первая

1

1926

Луиза Морган ожидала гостей в холле, где обычно проводила светские рауты. Не было острой нужды в торжественности приёма, поскольку намечался всего лишь приезд немолодой Мэри Блэкшир – давней знакомой, повенчанной с хозяйкой дома узами приятельских отношений. Вызвав Мэри спешным письмом, Луиза нетерпеливо шныряла от окна к окну – которых, на счастье душевного благосостояния, в гостиной насчитывалось четыре – чтобы не упустить из виду ни один автомобиль, несущийся мимо дома прытью десятков лошадей. Её голова обременялась смутой размышлений, навязанных ей дочерью Эммой. Она не могла сыскать себе места от волнения, нагнетенного теми последствиями, что казались так очевидны ей и были незаметны для её дочери, изложившей двумя часами ранее цели слепого наваждения. А что бы это могло быть, если не наваждение того прелестного возраста, в котором путается всякий, начинающий путь с апломба, что сознаёт ради чего поступает тем или иным образом?

Луиза задернула занавесь, ругаясь мысленно, что дама её солидного положения не должна вести себя, как юная девица, не располагающая терпением. Ведь пожилые монументы поколений только и твердили о том, что успех любого предприятия по большей части зависит от терпеливости и строгих манер. Она ещё раз критично обвела просторную комнату с высокими потолками, белыми, как искристый снег; стены, украшенные панелями и картинами Чонтвари[1 - Тивадар Костка Чонтвари (1853 (https://ru.wikipedia.org/wiki/1853_%D0%B3%D0%BE%D0%B4) – 1919 (https://ru.wikipedia.org/wiki/1919_%D0%B3%D0%BE%D0%B4) гг.) – венгерский (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%92%D0%B5%D0%BD%D0%B3%D1%80%D0%B8%D1%8F) художник (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A5%D1%83%D0%B4%D0%BE%D0%B6%D0%BD%D0%B8%D0%BA)-самоучка, по стилю близкий к экспрессионизму.] со вкусом нового столетия, захватившего мир в круг утонченного искусства; посмотрела на золотистые люстры и столы с мозаикой маркетри; викторианские кресла, удобные и ёмкие, ни капли не стесняющие просторы зала. Потом метнулась взглядом к вышитым её умелой рукой подушечкам, чтобы убедиться, правильно ли они лежат. Оплошать перед Мэри никак нельзя. Вдруг, взглянув на неопрятную обстановку (в которой, между прочим, Луизу ни в коем разе не обвинить, но она уже ни в чём не была уверена), миссис Блэкшир приговорит дом Морганов к гибели. И, используя только жгучие словечки в адрес хозяев, ясно изложит, какая ипостась уготована каждому из древнего рода Морган.

Луиза почувствовала слабость в ногах, и только доклад слуги о прибытии гостьи мог уберечь её от обморока. Ко всему прочему в комнате спирала духота, и распахнутые ставни приносили в дом ещё больше зноя. Она подумала, как плохо, что в летний сезон не отправилась на воды, где жара переносится лучше и не доставляет свирепого дискомфорта.

Наконец, вошёл лакей и объявил, что прибыли миссис Блэкшир и мистер Грэй. Пропустив мимо ушей имя последнего, Луиза приложила руку к груди и вздохнула с таким невероятным облегчением, что длинный тощий слуга глядел на неё в лёгком недоумении. Видя, как непристойно обнажила подспудные чувства, она тут же собралась, выпрямилась и сложила вместе ладони подобающим жестом позерства. Голос её чревовещал строгостью.

– Пригласи и вели подавать охлажденные напитки.

Лакей скрылся, а минутой позже появились двое обозначенных гостей.

Миссис Блэкшир вплыла в комнату несуразной перебирающей походкой в туалетах, сильно перетягивающих её толстое тело. Она была не только без меры упитанной, но и слишком высокой для английской леди. Всегда выставляла вперёд подбородок и держала спину прямо, а также любила сидеть в развязной позе, помогающей, согласно её словам, держать осанку. Поза та заключалась в скрещивании ног между собой; при этом Мэри перекидывала одну ногу на другую так высоко, что плотные икры вываливались из-под края длинного платья и очень гадливо выглядели.

Сегодня Мэри Блэкшир не поскупилась одеть жемчуга и выбрала красный цвет платья, который в глазах Луизы виделся цветом крови и боли – непоправимых последствий скандала для семьи Морган. Луиза подала руки миссис Блэкшир, и та воскликнула.

– Вы, дорогая моя, так бледны, что вам не помешало бы прибегнуть к пудре и румянам.

Миссис Морган отметила про себя, что Мэри, несмотря на свои сорок пять лет походила на все сорок девять при нерациональном применении косметических средств. У неё были полные припухлые губы; правильный красивый нос и незаметные брови, подведенные чёрным карандашом также ярко, как светло-голубые глаза, такие лукавые, что подразумевали в себе обман и приобретенную способность на измену. Пожалуй, зная, в какие передряги попадала Мэри совсем недавно, Луиза обратилась сперва к ней. Правда, отправляя письмо, она надеялась, что её советчица проявит такт и приедет собеседовать одна. Потому присутствие молодого человека сконфузило Луизу.

– Это ещё ничего, – с тяжелой улыбкой ответила она, подавая руку мистеру Грэю, – утром я была ещё бледней и не такой сговорчивой…

Вильям сперва приветствовал её губами, столь застенчиво, что нельзя замыслить, какой на самом деле он плут. Месяц назад ему исполнилось двадцать восемь лет, и с каждым годом, вопреки теории о биологических часах внутри, превосходил своих ровесников тем, что хорошел на глазах. Кожа вытянутого лица, нежно-персикового цвета, благоухала жизненной силой. В руках сосредоточивалась крепость, и одно пожатие его руки приносило лёгкий трепет даме, смотрящей в тот момент в его светло-зелёные невинные глаза, а затем – на русые волосы. Они были зачёсаны назад и блестели от помады, нанесённой с прилежанием женщин, которые относятся к волосам, как к цветам, требующим красивую вазу. Высокий рост стройнил его фигуру – вот уж чего ему не занимать, думалось Луизе, так это крепкой стройности. Подобные странные мысли отвлекли её разум от треволнения. Слегка краснея, она отвернулась от мистера Грэя и устроилась в кресле рядом с Мэри, по привычке закинувшей ногу на другую.

– Спасибо, что приехала, Мэри, – Луиза тщательно подбирала слова, чтобы выразить неуместное присутствие Грэя, и обошлась коротким обиняком. – Пожалуй, не стоило вырывать тебя из дома на сон грядущий.

– Не говори чепухи, дорогая! – засмеялась Блэкшир. – Я всегда готова тебе услужить. Что произошло?

Миссис Морган скользнула взглядом от Мэри к Вильяму. Он амбициозно устроился в кресле, тоже забросив нога на ногу, и с предвзятым интересом разглядывал уже немолодую Луизу своими соблазняющими глазами, давая ей причину снова покраснеть от неудобства. Миссис Блэкшир проявила прозорливость.

– Не переживай насчёт Вилли. Он просто так не молотит языком – у него ведь нет друзей.

Мэри рассмеялась. Луиза обронила неловкую улыбку, а Грэй и глазом не повёл, будто слышать подобное для него неоскорбительно. Еще некоторое время Луиза помедлила начинать деликатный разговор, и хоть Блэкшир говорила таким утвердительным тоном, что других доказательств подобного заявления и не требовалось, здравый смысл всё же пересилил в ней голос Мэри.

– Я ни капли не сомневаюсь в чести мистера Грэя, – с осторожной полуулыбкой сказала Луиза, а Вильям не спускал с неё сосредоточенный взгляд. – Но речь пойдёт о деле, недостойном ушей настоящего джентльмена. Женские сплетни скучны и банальны.

Лицо Вильяма заимело насмешливую гримасу с примесью достоинства. Он поспешил встать.

– Простите меня! Я неприглашенный гость. С вашего позволения я осмотрю дом. Для меня великая радость находится здесь, пусть даже в числе незваных.

Миссис Морган вспыхнула.

– Нет, мистер Грэй, это вы меня извините, если я вас унизила! В моём доме не бывает незваных гостей. Хотите, оставайтесь, ваше право.

Луиза поймала загадочный взгляд Грэя, и на секунду ей померещилось, что тот вёл диалог соответствующим образом, лишь бы остаться и узнать всё от и до. Миссис Блэкшир кокетливо глянула на Вильяма, который отошёл к стене и принялся осматривать репродукции Чонтвари.

– Так в чём дело? – переспросила Мэри, поворачиваясь к Луизе.

– Вы же помните мою дочь Эмму? – взволнованно спросила она.

– Ну разумеется, – в тоне Мэри мелькала ирония, подразумевающая, что запомнить единственную дочь приятельницы не составляет большого труда. – Сколько ей сейчас?

– Почти двадцать четыре. Она замужем за врачом Фрэнком О'Брайном уже два года. Вы помните, как она упрашивала меня скорее дать согласие на этот брак?

– Ах да, помнится, вы были против каждой ворсинкой своей души… – едко улыбнулась Мэри.

В глазах Луизы вспыхнуло раздражение. Если так пойдёт и дальше, зря она пригласила миссис Блэкшир в трудную минуту. Но раздражение, просящееся в свет божий, ввиду многолетней выдержки удалось сохранить внутри.

– Верно, была против. Но сейчас, когда они уже создали семью и превратились в самостоятельный остров с уставом внутреннего распорядка, мне бы не хотелось, чтобы что-то сумело потопить этот остров домашнего уюта.

– Вы хотите сказать, что их семья на гране распада?

Уже не сдерживая эмоций, вплоть до глупых мелочей миссис Морган выложила о встрече с дочерью, состоявшейся до визита Мэри и Вильяма.

2

Во время приезда дочери Луиза спускалась к обеду по лестнице, бегущей красной ковровой дорожкой вниз. Эмма О'Брайн вспорхнула в дверь, открытую прислугой. Её маленькое личико сияло розовым румянцем, как нежный закат Индонезии. Каштановые волосы были собраны на затылке с лёгкостью, но спешно. А синее шелковое платье до колен, обшитое камнями, привносило в голубые глаза красочный морской оттенок. Они блестели озорно, ярко и вполне себе выдавали, что непрошенное вторжение к матери в час, когда знать предпочитала отдохнуть на диванчике– хранит оправданно-весомую причину. Миссис Морган заимела в правилах никогда не является в приличный дом, не оповестив хозяев запиской или звонком (к телефону Луиза привыкала с атеистическим холодом, ощущая, что это удобное зло скоро подвергнет мир непростому испытанию дьивола). И ждала того же от знакомых людей. Ведь изысканные обеды и женский туалет требовали некоторого времени на подготовку. Она любила, когда всё шло своим чередом, и, если нечто непредвиденное вносило хаос в безупречный распорядок дня, она теряла самообладание и хватку укладываться в часы, отведенные для выбранных занятий. Большинство её гостей не только знали это само собой разумеющееся правило поведения, но и сами строго придерживались его, обязуя достопочтенных лиц объявлять о своём визите заранее: желательно за день, а лучше – за два. Потому Луиза почувствовала нарастающее раздражение от того, что дочь, столько лет воспитывающаяся на пристойных началах, не сумела впитать и малой части прекрасного воспитания.

– Я не ждала тебя, – небрежно сказала Луиза, поравнявшись с дочерью. – У тебя что-то срочное?

Эмма ни капли не смутилась материнской неприветливости, столь предсказуемой в тех обстоятельствах.

– Очень срочное! Мне нужно тебе кое-что сообщить.

Разглядывая, как синие глаза Эммы блестят точно капли дождя от солнца, в душу Луизы забралось странное волнение. По собственному убеждению, она считала, что её интуиция, ни разу не дающая промаха, достойна истинной награды. Она была уверена, что дочь попала в беду.

– Тогда чего мы стоим? Идём же!

Они проследовали в кабинет, где ранее покойный отец Эммы, мистер Морган – простой конторщик, занимался бумагами и угощал панибратов ликером или виски с содовой. Комната, обставленная в благородных коричневых тонах, умещала три кресла с обивкой цветочного бархата; чиппендейловский стол; шкаф, запирающийся на ключ; тяжелые тёмные занавеси с бахромой – комната заключала свет, бьющий из двух смежных окон, в свои строгие стены, будто яркое освещение служило проявлением распущенности.

Луиза курила редко, прислушиваясь к советам отца единственного зятя – мистера Чарли О'Брайна, называющего пристрастие к табаку причиной дурной кожи. А кожа, между прочим, это не уши – именно она является передовицей красоты и молодости. Ни одна женщина не считалась красавицей, если её кожа напоминала серый крашенный сафьян. Хотя уши, думалось Луизе в ту тревожную минуту, тоже играют не последнюю роль. Она закурила – к чёрту красоту, когда её дочь в беде! Но сесть себе не позволила – уж очень волновалась!