Мы станем звёздами!

– Пойду! – Глотать было больно, но не сильно. Да и при чем тут горло, когда ей необходимо оказаться в школе. Влад так и не ответил. И если они сегодня не увидятся, то не увидятся уже никогда.

Поплескала на лицо холодной водой. Щеки только еще больше покраснели, в глазах появилась резь. Побежала в комнату, вытащила из ящика сестры розовую коробочку, махнула на себя полный спонж рассыпчатой пудры.

– Ты что делаешь?

Как только ты берешь чужое, тут же появляется его хозяин. Ира ударила по руке. Пудра взлетела и разом оказалась везде – на одежде, на столе, на кровати.

– Это ты виновата! – взвизгнула Маринка, кидая в сестру спонжем.

– Зачем ты взяла?

– Ничего я не брала! Мама!

Мама выглянула из коридора и даже не стала разбираться, кто в чем виноват.

– Утро, а вы мне уже надоели! – крикнула она. – Быстро выметайтесь отсюда! Обе! И чтобы к вечеру комната была убрана! Вы меня поняли? Отберу у обеих телефоны!

Маринка зло глянула на сестру. Могла так и не орать, подумаешь, немного пудры. Ира ответила таким же злым взглядом, развела руками, показывая на разбросанные вещи. Ткнула в Маринку пальцем. Маринка фыркнула, подхватила рюкзак и пошла в прихожую.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила мама из кухни.

– Нормально, – буркнула Маринка.

Если бы здесь был папа, он бы ее поддержал. Единственный человек во всем мире, с которым можно поговорить. Он бы объяснил, почему Влад так и не ответил на ее письма.

Но папа ушел на работу. Говорить было не с кем.

Глава третья. Арифметика любви

Го рло все-таки немного побаливало, в глаза словно сыпанули песка. На уроке литературы Маринка поняла, что не поменяла учебники в рюкзаке, и теперь сидела с тетрадкой по русскому, по пятому разу обводя тему урока «Повесть временных лет. Плач Ярославны».

Вот жизнь… столько времени прошло, а там все кто-то плачет и плачет.

Влада удалось заметить только на большой перемене в столовой. Он смеялся, он был с друзьями. Он был окружен такой плотной стеной друзей, что даже если бы захотел, не смог заметить Маринку. Но он не хотел. Он не искал.

Еще раз заметила его, когда с четвертого этажа шла на музыку на второй этаж. У кабинета русского стоял смех. Вскрикнули:

– Снимай! Снимай!

Маринка узнала голос и невольно замедлила шаг.

Влад полуприсел, растянул губы в дурацкой улыбке, задрал брови. Белая рубашка, тонкий галстук, черные брюки. Ребята навалились на него сзади, один упал. Девчонка в мини-юбке стояла с телефоном.

– Только чур не выкладывать! – крикнул тот, что упал.

– Конечно! – отозвался Влад, забирая телефон у девчонки. – Мы для этого и сфоткались.

Маринке показалось, что Влад ее увидел. Но вместо того, чтобы остановиться и поболтать, она вдруг побежала, в два прыжка преодолела лестничный пролет, устремилась дальше и затормозила только у кабинета музыки.

– Ты чего бегаешь? – спросила Натусик и поморщилась.

– Горло болит, – пробормотала Маринка, отводя взгляд.

Не хочется ни на кого смотреть. Ну и что, что Влад фотографировался. Ей-то до всего этого какое дело? Он сейчас с одноклассниками или друзьями. Ничего в этом странного нет. Странно было, когда он с оператором к ним с Натусиком подошел, – это да. А тут…

– Слушай, ты не знаешь, почему Влад нас снимал, а не девчонок на соседней лавочке? – спросила вдруг Маринка. Вдруг – потому что сама удивилась, что задала этот вопрос. Не об этом же думала. Или об этом?

– Потому что мы самые красивыееее! – пропела Натусик, входя в класс.

Ну да, красивые. Кто бы спорил… Конечно, если задавать глупые вопросы, то только им. Но все равно.

На музыке говорили о фольклорных жанрах. Слушали песни, подпевали. Учительница сияла. У нее была раздражающая особенность радоваться всему. Слепцов фальшивил, она говорила: «Великолепно!» Натусик не успевала в ритм, это тоже было «Прекрасно».

– Ну хорошо, – вздохнула учительница, когда певец закончил тянуть последнюю ноту, а народ перестал в разноголосицу за ним повторять.

Маринка закрыла глаза и прислушалась к себе. Вдруг и правда стало хорошо. Ушла саднящая боль из горла, голове стало легко, словно из нее вычерпали все тревоги. Про резь в глазах забылось.

– Давайте еще раз послушаем эту песню и разложим ее по голосам! – раздавала команды учительница по музыке.

Снова запел солист. Учительница прикрыла глаза от наслаждения.

Вот правда. Были же все эти сомнения, вопросы, а теперь – ничего, словно эта старая, всеми, кроме учительницы, забытая мелодия, унесла их далеко-далеко. Не было никаких потрясений. Все в порядке.

– Параллельная, – услышала она шип через ряд.

– Дятел, – повернулась к Сашке Марина.

Натусик оказалась права – все забылось, и теперь ей было совершенно все равно, какие рожи корчит Слепцов. Только немножко грустно. Ведь непонятно – что же это было? То, что закончилось…

И все эти сомнения Марина проносила с собой весь день и вывалила на папу, который неожиданно оказался дома. Ботинки в прихожей, свет по всей квартире, громко работающий телевизор на кухне.

– Папа! – кинулась она к нему на шею.

– Дочь! Ты хорошо учишься? – Папа попытался придать своему лицу строгость.

– Ну папа! – взвыла Маринка.

Она не любила, когда папа начинал строить из себя что-то скучное.

– Мама сказала, что ты болеешь.

– Я не болею, – надулась Маринка. – Я нормальная.

– Да уж вижу. Будешь чай с тортом пить?

У папы был талант из ничего устраивать праздник. Он мог неожиданно купить мороженое или манго. Посреди размеренного вечера вдруг предложить пойти в кино или поехать на пруд смотреть оранжевых уток огарей. Или они вдвоем оказывались в бассейне. Или он учил Маринку грести на весельной лодке в парке отдыха. Мама всегда была недовольна, а Маринка счастлива – это были те мгновения, когда папа доставался только ей.

Сегодня торт! Как кстати.