Сжигая запреты

Разбилось мое сердце. Раскололась душа. Разорвалось тело.

Никита меня очень поддержал тогда. Я не хотела делиться с семьей. Ни с кем не хотела. Чувствовала себя грязной и оскверненной. Как я могла вывалить все эти чувства на маму, которая меньше года назад перенесла операцию и лечение в онкодиспансере? Как могла признаться брату, если со стопроцентной уверенностью знала, что он бы их всех нашел и убил? Как могла сказать папе, для которого я до сих пор являюсь чистым солнышком, неподражаемой звездочкой, непобедимой чемпионкой?

Они бы тоже изменились. Стали бы смотреть на меня иначе. Не с радостью и не с восхищением. А с болью, грустью и жалостью.

Как бы я с этим справилась?

Я пережила свою внутреннюю трансформацию. Но внешняя меня бы уничтожила. Поэтому единственным человеком, с кем я могла поделиться переживаниями, оставался Никита.

Мы сблизились. Я зачем-то стала всем рассказывать, что все прям очень серьезно, и мы скоро поженимся. Но, увы, не могла даже раздеться перед Оросом. Та ужасная ночь была единственным разом, когда он видел меня голой. Я стремилась стереть со своего тела грязь насильственных прикосновений, но с Никитой этого сделать не могла.

Я делала то, что обычно. Тренировалась, занималась по расписанию вокалом, готовилась к танцевальному фестивалю. Вот на репетициях к последнему со мной и начало твориться что-то странное. Все, что раньше исполняла влет, вдруг стало даваться с трудом. Я будто ослабла физически и сколько бы не тренировалась, силовые показатели восстановить никак не получалось.

Я падала, падала, падала… Бесконечное количество раз.

Злилась, ставила задачи, упорно их выполняла. И снова падала.

А потом… На медицинском осмотре гинеколог задал мне обычный вопрос: первый день последней менструации. Я начала вспоминать и в шоке обнаружила, что это было еще пятнадцатого июня. И так как я тогда все конспектировала, точно знала, что девять дней спустя Даня кончил мне на промежность и заставил пить таблетки. С моим коротким циклом все это теперь вызывало тревогу. Но я до последнего не верила, что причиной задержки является беременность.

Ну, это же невероятно!

Я надеялась на стресс, воспаление, влияние гормонов, которые все-таки успели всосаться… Однако все экспресс-тесты были ко мне беспощадны – один за другим выдавали вторую яркую полоску.

Я долго отказывалась принимать этот факт. Во мне было слишком много эмоций. Все хуже удавалось их вывозить. Большую их часть приходилось просто блокировать, потому как понятия не имела, что мне делать дальше.

Я была оглушена, потрясена и полностью разбита.

Маленькая, не желающая запоминать зло девочка мечтала, чтобы Даня пришел… Все ему рассказать хотела. Обнять, чтобы крепко-крепко прижал. И, если надо, тогда уж умереть в последний раз.

А сильная зрелая личность твердила, что он – изменник, предатель и бессердечный мудак – не заслуживает даже одним воздухом со мной дышать.

Вот она и победила, когда увидела его через десять кошмарных дней своей разрушенной жизни. Накинулась на него едва ли не с порога.

Какого черта пришел? Где был, когда меня убивали? Где был, когда я падала и вставала? Сама! Где был все это время?

Непонятно, чего приходил. Возможно, решил, что после всего сможем общаться, как раньше. До плотской близости.

Я очень хорошо помнила, как он заталкивал в мой рот гормональную таблетку, но в какой-то момент… Он как-то так посмотрел, что душу вывернуло. И я не смогла удержать в себе.

– Даня… Я беременная, – поделилась в отчаянии.

– Ок, – был его ответ.

И стремительное бегство, как от прокаженной.

Это потом я поняла, что он сделал неправильные выводы. А пару минут меня крыло адскими муками. Зажимала ладонью рот, чтобы не разораться от боли на весь дом.

Я же лгала, что спала с Никитой. Он, конечно, решил, что ребенок его. Логично. Да и правильно. С тем, что Даня выказывал в отношении детей, мол: «Нельзя! Ебанутые гены! Никогда! Ни за что! Скорее сдохну, чем позволю этому случиться!» – лучше ему и не знать никогда.

Дурак, блин… Полный кретин!

Пусть пребывает в счастливом неведении до конца своих ебливых дней! А я воспитаю своего ребенка в любви, как когда-то меня. Без папашки этого бедового будет кому нянчить и баловать.

Только с Оросом нужно решить. Ясно же, что не смогу я с ним. Никогда.

– Никит, – выдыхаю достаточно уверенно. Сокращая расстояние, касаюсь ладонью его груди. – Ты очень классный, я тебе всегда буду благодарна, но… – слова, которые должны поставить между нами точку, стынут на кончике языка, когда на террасу заднего двора из дома выходит Шатохин.

Он смотрит. Я смотрю. Несмотря на расстояние, пробиваем пространство бешеными зарядами каких-то долбаных чувств.

Что-то валится в моей груди.

Легко, словно карточный домик. Оглушающе, будто бетонные плиты. Сокрушающе, как нечто живое.

Высвободившиеся эмоции окружают меня со всех сторон. Подхватывают и закручивают в сумасшедший водоворот.

Чертов… Чертов Шатохин!

Ничего удивительного, что он явился навестить моих родителей. Для него они родные люди. В нашем доме у Дани Шатохина даже комната своя имеется. Пока Тёма не женился, он часто оставался ночевать. Блин, да его когда-то просили присматривать за мной и старшими сестрами, если все разъезжались. Тоже мне нянька! Мы столько ссорились, едва не дрались. Черт… На фиг эти воспоминания!

Даня знает, что я беременна… Знает, что выхожу замуж… Знает, что не хочу его видеть… И при всех этих составляющих притащился, как ни в чем не бывало, на ужин!

Может, еще и ночевать останется? Только этого не хватало! Не желаю с ним в одном доме находиться!

– Никита, – затянуто выдыхаю я, переводя на него расфокусированный взгляд. Снова все мое тело будто горячими иголками покалывает. А мышцы сводит спазмами. – Давай… Поцелуй меня…

4

Ты следишь за мной?

© Марина Чарушина

– Слышал, что в Тибет просто так не попасть, – замечает папа, разливая по бокалам вино.

Я фокусирую взгляд на том, как льется темно-красная жидкость, и неосознанно задерживаю дыхание. Толкая большим пальцем тонкий прут, нервно прокручиваю в руке вилку.

«Не смотреть на него! Не слушать! Отключиться! Думать о своем!» – в который раз напоминаю себе.

Но стоит Шатохину начать говорить, тут же обо всем забываю.

– Да, нужно специальное разрешение. Мне удалось получить, я же в этом монастыре два года назад был, – от звуков этого глубокого бархатного голоса мою кожу будто колючками обсыпает, и резко сбивается дыхание. Всасывая и закусывая изнутри верхнюю губу, замираю. Но сердце уже набирает запредельные обороты, расходясь по телу глухим затянутым эхом. – Я держу связь с одним монахом. И… В общем, так получилось, что там в монастыре меня многие после прошлого раза помнят.

Следует незамедлительный взрыв хохота.

– Черт… Я представляю, – смеется брат, сжимая пальцами переносицу. – Помнят и приняли еще раз? – поддевает иронично.

– Прикинь, да? – отзывается Даня в своей обычной манере, на позитиве. У него в жизни все неизменно легко. – Я славюсь не только блудом. Проявляю рвение и в других сферах. Есть вещи, ради которых меня можно терпеть.

– Данька… – протягивает мама с улыбкой. – Конечно же, тебя невозможно не любить, каким бы шалопаем ты не был, – заверяет его ласково, будто он один из ее детей.