Ветер моих фантазий. Книга 2

Отец… отец у него был богатый. Но Ки Ра сейчас жил один, в чужой стране. Отец особо не волновался. Разве что отец составил или уже сам Ки Ра составил шпаргалку, что делать, если парня увезут на скорой. Или, может, если совсем умрёт. О матери Ки Ра почти не упоминал. Может, отец его был женат, но на другой. Но с мачехой парень не ладил. Или… или там у его отца была своя семья, нормальная?.. Может, даже другие дети были?.. Но Ки Ра они в семью отца так и не приняли. И он где-то в стороне болтался, ни матери не нужный, ни отцу. Хотя отец и обеспечивал его деньгами. Но близких деньгами не заменить. Семью не купить, как сказал грустно Ки Ра. Друзей не купить. Вот он и слонялся один. И отдушиной для него стало рисование.

Да и вот… пришёл вдруг ко мне, расстроенный. Что-то случилось у него. Согрелся в душе. Чай попил. Почти не поел. И рисовать потянулся. Ушёл в процесс с головой. Кажется, он, как и я, сбегал от расстройств и несчастий, от своих чувств на ветре своих фантазий. Разве что моим прибежищем стали книги, а у него – рисунки. Так мы уходили от жизни, годами убегали от неё. Так мы спасались. Так мы сумели выжить.

Бездушный… Акира сказал, что такой псевдоним у художника, чьи рисунки похожи на стиль Ки Ра. Бездушный… это и есть Ки Ра? Тот, кто всем говорит, будто у него нет души, нету сердца? Да и в жизни, даже если и скрывает своё любимое дело, в жизни всё равно прикидывается бездушным, вредным.

Бездушный… если так подумать… у меня в книге тоже был герой без души. Тот кианин, Кри Та Ран. Бездушным его все считали. Кто знал, что он – кианин. Вот даже Лерьерра ушла, узнав. В тот страшный день после жуткого стихийного бедствия, сгубившего весь город. Или даже всё население той планеты сгубившего. В тот жуткий день в живых остались только трое: Лерьерра, Кри Та Ран и тот, другой мужчина. Правда, второй мужчина был едва живой. Он сильно пострадал. И Кри Та Ран пытался его спасти. И даже мёртвым прикинулся, чтобы Лерьерра ушла от него с тем. И… и даже признался, что он – кианин, чтобы она ушла. Чтобы ушла с обычным человеком. Может, потому, что только у обычных людей могли родиться дети. И, может быть, именно дети Лерьерры и того, другого, смогли возродить погибшую почти цивилизацию?..

Но… но я всё записывала ту книгу… я видела его действия… как он мучался, когда отец Кристанрана прошёл мимо него, беспокоясь только об его аини. Как он мучался, когда Сандиас раскрыл правду о нём его названному брату, считавшему его братом своим родным. Как странно Кри Та Ран замер у проснувшегося вулкана. Сказал, что лава земли напоминает кровь, выскользнувшую из раны на теле. Что он думает об истинной природе всего, когда видит лаву. А ещё он так отчаянно доводил того змееголового! Будто не адреналина хотел получить, а смерти от меткого выстрела. Будто вся эта ситуация и жизнь его мучила. Но… если он мучался… может, Кри Та Ран и не был бездушным?.. Только… только он жил с искалеченной душою. Душою искореженной, чтобы он больше не был самостоятельным существом, чтобы он настоящему человеку служил, как раб. Чтобы он был вечно привязанным к какому-то человеку.

Раб стал бы возмущаться плену, если бы был бездушным?.. Робот мучался бы от того, что кому-то служит, что был к кому-то навечно привязанным? Да и… стал бы робот печалиться, что у него не может быть детей?.. Нет, грустить мог только человек. Живой человек. Или… или полуискусственный. Таких тогда много было. Хотя его самого и сделали полностью искусственным: кианинов вообще не считали за людей. Да и…

«Кианины… ты их относишь к животным или к вещам?» – вдруг чётко вспомнилось мне. Будто это в моих ушах прозвучало, будто сказали при мне. Или мне самой.

Что это… за странное чувство?.. И будто бы голос… звуки, речь какие-то другие. Но этот смысл… этот режущий душу смысл… что это со мной?..

Резко села. Шумно выдохнула от того, что бок опять заболел, потревоженный.

Но роботу… разве роботу не было бы всё равно, кем в людской классификации его считают? Вещью или животным?.. Кем-то ниже людей. Ниже людей… всё-таки, мерзко, когда кого-то считают ниже себя.

Я вот помню. По моей внешности как-то проехались. Девчонки. А потом уже одноклассники – по поводу моей груди. Я тогда шла, они не видели меня. Мне было мерзко, что они так легко осуждают меня, будто считают хуже их, непригодной для нормального отношения. Но вот, пожалуй, и всё. Мне не пришлось жить с этим мерзким чувством, потому что ботаников и чудиков в мире и в моей школе хватало и без меня. А потом мне повезло познакомиться с Лерой и Виталиком. Несколько последних классов школы мы общались, даже при том, что Виталик учился в другой. А в вуз один пошли. Были вместе. Поддерживали друг друга. О, как мне повезло, что в моей жизни были они! Вместе веселее жить.

Только… каково жить тем, кого всегда и все считают ниже и хуже их?.. Наверное, это ужасная жизнь! Но… если Кри Та Ран не был человеком… если у кианинов нет души и нет чувств, почему его так возмущало это положение?..

А, нет… он-то был с душой! Один из редких кианинов, ради большого сходства которых с людьми учёные додумались отбирать души абортированных младенцев, потом их калечить и как-то насильно менять, чтобы теряли свою собственною волю и становились привязанными к какому-то человеку, чтобы послушными рабами становились.

Мерзко… мерзкая ситуация. Мерзкие учёные! Даже если тех несчастных детей убили совсем, ещё в утробе, разве можно было трогать и, тем более, мучить и использовать их души?! Но… хотя та цивилизация жила где-то не у нас, в другом времени или мире… наша цивилизация, к несчастью, медленно дошла до чего-то похожего. У нас додумались использовать стволовые клетки из трупов детей, лицемерно названных «абортивным материалом». У материала вроде нет души. И вроде теперь уже стало нормально, звать убийство младенцев чужеземным словом «аборт». Так вроде уже прикрыто, задрапировано, уже лучше, чем детоубийство. Так, чтобы не быть честными и виноватыми, трупы детей стали звать абортивным материалом. Каким-то материалом. Вроде как и вещью. Только та «вещь» и тот «материал» прежде были живым ребёнком! Нерождённым, но всё-таки были живым, настоящим человеком. Хотя, увы, ещё не рождённых младенцев почему-то не считали за людей. Просто «плод» в животе у матери. Просто кусок мяса. Если просто плод, то можно и выкинуть?.. Лицемеры!

Наши учёные додумались, как использовать тела убитых детей для собственной выгоды. Додумались перерубать пуповину сразу после родов, когда у малыша, выдавливаемого сквозь тело матери, часть крови по пуповине в плаценту перетекла, чтобы ему проще было сжиматься, чтобы он, новорожденный, поскорее был отсечён от пуповины и плаценты, а в тех осталась треть или четверть его крови. Потому что та кровь была полезной, в ней стволовые клетки были. А каково малышу новорожденному лишиться большой части своей крови?! Или вот из плаценты делают косметику. Возможно, из плаценты убитых абортами детей заодно.

Учёные той цивилизации, привидевшейся мне, вообще додумались использовать души убитых детей для собственной выгоды. Кри Та Ран был такой не один. Не его одного душа искалеченная хранилась в тайном хранилище. Десятки или сотни заточённых, изломанных душ стояли в жутких камнях на полках шкафов. Ждали в камнях-тюрьмах, покуда их темницу не вытащат, не запихнут в искусственное тело, не сделают из них чьего-то раба. Сколько же убитых и сломанных людей там умещалось?.. Я не знаю. Я этого не увидела. Но в те минуты, когда мне привиделось то жуткое хранилище, в те минуты, когда я описывала его и разговор душ, пытающихся уйти, мне было очень страшно и больно. Мне было больно внутри. Словно я там была сама. Словно я сама не могла оттуда вырваться.

К несчастью, наша медицина дошла до чего-то похожего. Не щадить жизнь своих детей. Не считать их людьми. И… как далеко наука моей цивилизации способна зайти?..

Шумно выдохнув, Ки Ра вдруг сел. Вдруг подвинулся ко мне. Но… просто голову положил мне на плечо. Я не оттолкнула его. Нет, не пыталась даже.

Я просто застыла. Застыла от ужаса.

Ведь… кажется, та ужасная цивилизация, вздумавшая поработить чьи-то души… цивилизация, забиравшая души своих собратьев, своих детей и использовавшая их ради чьей-то прихоти… а если она вся погибла?.. Не только тот город, который был заметён снегом? Не одна только та планета?.. Если они все?.. И даже неясно, смогли ли уйти далеко и выжить вообще Лерьерра и тот, другой мужчина?.. Настоящий. С душою не изломанной. Если Кри Та Ран предпочёл, чтоб с Лерьеррой ушёл другой, даже не любимый ею, наверное, тот, второй, был обычным человеком? Живым человеком? Или хотя бы только полуискусственным? И это Кри Та Ран точно знал. Или хотя бы надеялся. И хотел, чтобы девушка, которой не посчастливилось полюбить его, ушла с обычным человеком. Или не сильно искорёженное тело имевшим. Тот, который сможет быть благодарным ей за её чувства. Тот, который полюбить её может. Или хотя бы просто приласкать. По-настоящему.

Но… если Кри Та Ран отпустил их вдвоём… это была изломанная воля живого робота, которому запрограммировали в первую очередь спасать хозяина или хотя бы другого человека?.. Или это было благородство другой души, отпустившей Лерьерру с тем, кто бы мог позаботиться о ней, лучше, чем он?..

Но… если та цивилизация погибла… если насовсем…

Они незадолго до гибели начали использовать души своих собратьев!

Незадолго до их гибели души изломанные и пленные, кажется, о чём-то договорились. Они что-то хотели осуществить. И многие ушли совсем в небытиё, чтобы оставить самого сильного и любопытного из них. Душу Кри Та Рана. Они у него просили что-то сделать. С другими сломанными душами. Если они встретятся. Они…

Это он?.. Это Кри Та Ран погубил ту цивилизацию?.. Или просто в какой-то миг все сохранившиеся и искалеченные души, запертые в чужих телах, с волей подавленной, однажды очнулись и что-то устроили?..

Но… та цивилизация научилась использовать души других людей. Использовала души убитых младенцев. И та цивилизация спустя какое-то время погибла. А людей искусственных выращивать они научились ещё до того. Бездушных. Поняли, что те размножаться не могут. И имплантаты вставлять, органы больные или сильно повреждённые искусственными заменять они научились задолго до того.

Но, впрочем, моя цивилизация уже использует донорские органы. Уже проводит искусственное оплодотворение. Соединяет яйцеклетку и сперматозоиды в пробирках, чтобы потом подсадить их в какое-то женское тело. В пробирках полностью выращивать людей не научились ещё. Люди моей цивилизации занялись этим недавно. Ещё не выяснили, имеют ли такие дети, полуискусственные, душу на самом деле. И смогут ли размножаться? Или как семена гибридные выродятся через несколько поколений?.. И… и тела убитых младенцев учёные моей цивилизации придумали использовать ради какой-то выгоды.

До чего же две цивилизации похожи! И наша, и та, выдуманная мною! Случайно так получилось. Просто ко мне пришла история. Тот мир вырастал из осколков и становился всё ярче и ярче. Та цивилизация насколько-то опережала мою в техническом прогрессе. Тогда уже расселялись на других планетах и других галактиках, общались с другими цивилизациями, обнаруженными в космосе.

Но та цивилизация погибла. Может, именно оттого, что дерзнула подчинить чьи-то души или так жадно и лицемерно использовать тела несчастных младенцев, нежеланных у родителей?

И, увы, моя цивилизация уже близко подошла по развитию и по идеям к ним. Так… мы следующие? Мы те, кто погибнет после них?.. Или мы ещё можем успеть одуматься?..

– Прости, – грустно сказал Ки Ра, голову убирая с моего плеча. Слез с дивана. – Я не должен быть приходить. Прости.

– Ничего, – сказала я, очнувшись от моих страшных размышлений, – я понимаю, что у тебя случилось что-то тяжёлое. И ты пришёл ко мне. Ты мне доверился. Я рада, что ты доверяешь мне. И… – запнулась.

Он ждал. Напряжённо ждал или напугано. Но он ждал моего ответа, не уходил. Подпущу его поближе или отойду?.. Кажется, его это волновало.

Грустно ответила:

– Не уходи. Тебе некуда идти.

– И только? – резко спросил он.

– У тебя что-то страшное случилось. И ты расстроен. Это грустно.

Ки Ра какое-то время стоял там, поодаль. В темноте. Не решаясь ни уйти, ни приблизиться. Кажется, он сомневался, чего хотел больше всего. Взволнованно дышал, неровно.

– Прости, что я пришёл, – сказал он внезапно. – Мне некуда ходить. Мне нет людей, с который мог говорить. Но ты меня слушать. Это странно. Это так внезапно. Когда можно говорить мои мысли. Когда живой человек меня слушать. Прямо здесь. Рядом со мной.

А как же Акира?.. Вы же выглядели такими счастливыми, когда он после несчастного случая пригласил тебя жить в его номере, когда вы много рисовали вместе! Или… вы поссорились?.. Но… если поссорились, если он пришёл сюда и говорит, что ему некуда идти… значит, вы жутко поссорились?.. Если не расплевались насовсем. Но почему?!

А, впрочем, ты же не хотел об этом говорить. Значит, осталась только я?.. Только одна я, к которой ты мог прийти, расстроенный, или, может даже, вообще потерявший сегодня друга. Значит, кроме как мне тебя утешить больше некому. Блин, но я же не могу отпустить тебя так! Не хочу оставить тебя одного! Ты итак слишком долго был один.

Тихо сказала, чтобы только он один услышал:

– Понимаю. Часть моих мыслей и чувств я выговариваю в моих книгах. Но с живыми людьми говорить лучше. Бумага и экран неживые. Здорово видеть лица живых людей, слышать их голос, разные интонации. Здорово, когда наши чувства и мысли совпадают. Когда мы одинаково смотрим на мир. Хотя бы где-то.

Он ещё долго стоял там, в темноте, в стороне от меня. Но потом всё же вернулся, сел на постель. Нет, лёг.

Вздохнула. Грустно мне. Жаль этого одинокого парня!

Ки Ра вдруг сел. Рукою скользнул по моему плечу. Растерянно застыла. Он вдруг обнял меня за плечи, к себе притянул. Руки у него были мускулистые. В темноте было не видно шрамов. Хотя шрамы у него на запястье были ужасными. Наверное, он когда-то всерьёз хотел со всем покончить.

Другая его рука легла на мой затылок. Нет, соскользнула на моё лицо. Он вдруг наклонился и поцеловал меня в лоб. Осторожно. Губами по носу моему медленно соскользнул. К моим губам.

Застыла, когда наши губы соприкоснулись. Сердце забилось как-то неровно. Быстро. Его губы осторожно сжали мою нижнюю губу. Нежные. И… мой первый поцелуй… внезапный… но он же не хотел!

Ки Ра целовал меня долго и нежно. И вроде я не любила его. Но его прикосновения… приятные были.

– Спасибо, – сказал он наконец, осторожно отпустив мои губы. – Спасибо, ты понимаешь меня.