Ветер моих фантазий. Книга 2

– Ого!

– Тут богатый мальчик. И бедный, – вдруг продолжил он, чуть отстраняясь от листа и оглядывая всё нарисованное со стороны, в целом. – У бедный мальчик больной сердце. Он так родился. Сейчас он говорить с отцом. Отец плачет, что они такой бедный. Им нечего продать. Отец хочет стать вор. Но сын просить так не делать.

– Серьёзная история, – облокотилась об спинку стула локтём, ладонью подперла подбородок. – Даже странно, что ты пишешь… ой, рисуешь. Что рисуешь такую серьёзную историю.

Ки Ра всё-таки поднял на меня взгляд. Необычайно серьёзный.

– Я люблю серьёзный история. Я так могу что-то сказать людям. Через мои история.

Помолчав и смутившись под его долгим взглядом, уточнила:

– А что дальше?

– А дальше его схватить, – парень вдруг вздохнул. – Он пойдёт гулять – и его поймать. Там другой мальчик. Он богатый. И у него тоже больной сердце. Тоже родился такой. Его отец захочет заменить… этооо… какой слово?.. Забыл…

– Пересадка органов?

– Да. Вроде. Вроде так, – кореец снова посмотрел на свой альбом.

– Но богатому мальчику пересадят сердце бедного, который больной?

– Откуда ты знать? – Ки Ра растерянно взглянул на меня. – Я ещё не нарисовать!

– Я же писатель, – усмехаюсь. – И ты тоже. Вроде.

Чуть погодя, он усмехнулся мне в ответ. И снова продолжил рисовать. А, нет, кажется, ещё что-то пишет, аккуратно так, кончик языка выставив.

Выждав несколько минут, уточнила:

– А дальше?..

– Дальше тяжело. Бедный мальчик больше нет. Отец ищет. Полиция ищет. Не найти. Правда, мать заплачет. Когда с дочками пойдёт в лес гулять. Когда будет проходить… этооо… какой слово?..

– Когда пройдёт над его могилой?

– Да, так. То слово.

Вздохнула. Сентиментальная история! Нет, скорее уж трагичная.

Ещё выждав, чуть-чуть, уточнила:

– А дальше?..

– А дальше богатый мальчик будет страдать, – шумно выдохнув, Ки Ра нахмурился, мрачно смотря на своих героев. – Все страдать, кто забрать чужое.

Радостно спросила:

– Его поймают?!

– Нет, – Ки Ра сердито мотнул головой. – Его отец богатый. Его не найдут. Но мальчик будет страдать. Он снова проснуться больной. Но другой. Он поймёт, что его сердце заменить. Но заменили чужое. Тоже больное. Наверное, человека убили для того, чтоб забрать сердце. Сразу убили. Без обследований. Не знать, что оно больной. Другая болезнь. Другой осложнений. Он будет жить. Будет виноватый. Он будет помнить, что забрал чужое. Что другой человек был больной. Что другой человек убили из-за него. И ему начнёт сниться кошмар. Другой мальчик будет плакать и ругать его.

– Отец не признается, что была операция?

– Да, – мангака растерянно посмотрел на меня, – отец будет врать, что ничего не было. Однажды мальчика усыпить. Возьмут другое сердце. Но другой сердце организм не… как это? А! Не принять! Чужой сердце не принять! То сердце от парень, погибший в аварии. Сам погибший. Его родственники хотели помочь другой человек. Богатый отец купил себе то сердце. Но организм сын не принять чужой сердце. Мальчик повесится через три лет. Нельзя просто взять что-то чужой. Нельзя отбирать чужой. Природа мстит вор.

И снова увлечённо стал рисовать.

Я выждала ещё немного. Попробовала дальше писать. Совсем не шло. Только и смогла, что сидеть, вычитывая текст. Первые главы. Почему-то когда пишу сюжет, опечатки не замечаю. Почему-то выдыхаю в текст только мои эмоции и чувства героев. Пишу сюжет. Самого текста вообще не вижу. Замечаю свой текст только тогда, когда перечитывая, спустя время, когда уже сколько-то от него отойду, когда уже отключусь от истории. А потом… эх, до чего же занудно все эти опечатки вычитывать! Сочинять я люблю в разы больше, чем редактировать. Но редактировать тоже надо. Особенно, если буду публиковать в сети. Как-то стыдно, если мой текст увидят черновиком, с обилием опечаток.

Часа два выждала. Совсем меня стало косить в сон. Робко посмотрела назад. Парень всё ещё рисовал. С краю кровати. Как-то стрёмно. Но, блин, спать хочется.

И я осторожно легла сбоку. С другого. Немного наискосок, вполне влезла. И завернулась тихо в одеяло. Но, впрочем, шевеление моё он заметил или дрожание кровати. Спросил тихо:

– Я мешаю?

И, блин, потянувшись к ночнику, свет погасил. Вообще. И блокнот с ручкой положив на тумбочку – они так пугающе шлёпнулись – растянулся с другого края. Близко от меня, ох!

И лежать так в темноте было пугающе.

Чуть погодя, поинтересовалась:

– На чём окончится твоя история?

– Не спишь? – кажется, удивился он.

Помолчал. Я выжидала напряжённо.

– Эй, я тебя не съесть! – отозвался Ки Ра уже насмешливо. – Я девочка не ем.

Это звучало двусмысленно. Шумно выдохнула.

– Уже злишься? Или обиделся? – полюбопытствовал незваный гость уже серьёзно.

– Нет. Просто странно. То есть…

– У тебя секса не было? – тихо уточнил вдруг кореец.

Кажется, по части задавания каверзных вопросов – он в моей жизни главный мастер. Хорошо хоть, сейчас темно – и он не видит моего лица! Или… или, наоборот. Плохо?.. А родители, похоже, смирились со всеми вариантами. Это они такого гадкого мнения о нравах современной молодёжи?!

– Не отвечай, – серьёзно добавил Ки Ра, – я понял.

– Ничего ты не понял! – возмутилась, подскакивая.

Подушкой бы его огрела. Как назло, подушки все были с той стороны, за ним.

– Я ты нравишься? – отозвался он чуть погодя.

Промолчала. То есть, надо было что-то ответить, но я растерялась, прибитая сильно его вопросом, да ещё и таким внезапным. Да ещё и в темноте. Когда ещё оба на одной постели лежим.