Забытые всеми

– Точно. Были у него дети. Причем близнецы. Встречал их на празднике в Самаре. Мы с самим Воропаевым обменялись рукопожатиями, а оба мальца в матросках стояли с двух сторон и держались за его порты. Жены у него точно не было. Знаете что, с детьми была нянька или воспитательница. Точно, француженка, мадам… Изабель. Мадам Забель стели постель! Это я так к слову. Точно Изабела.

– Может быть и фамилию помните няньки той?

– Знал, знал ее фамилию. Сейчас вспомнить не могу.

– Сколько лет было той Изабель?

– Видел я ее раза три. Не красавица, глаз остановить не на чем, годов 25–30. А встречи наши проходили… аккурат сразу после Брусиловского прорыва. Точно, в июне 1916 года. Навигация как раз шла полным ходом, газетчики орали, оркестр на набережной играл. А пацанам было года 3–4.

– Как же так 3–4, когда они 1914 года рождения.

– А вот и нет, Иван Алексеевич. Оба роились в 1912. Помню говорили об их рождении за год до трехсотлетия Дома Романовых. Вот же судьба, Иван Алексеевич. В марте 1913 – 300 годов, а в марте 1917 – отречение. Почти день в день, аккурат через четыре года.

– Может все-таки вспомните фамилию Изабель?

– Вспомню, обязательно вспомню. Похожу, помучаю себя денек и вспомню. Куда приходить? Сюда?

– Где я вас смогу найти? Адрес напишите, – Иволгин вызвал дежурного и попросил принести чая и сладости.

Семен Живилов опоздал на 10 минут. Иволгин в расчете на прослушку из разговора вставил в беседу воспоминания о своем сыне – Алексе Вернере. Считал необходимым еще раз напомнить о нем, как о сотруднике абвера. Цель была достигнута, но совершенно неожиданно прозвучал сказ из военных времен.

– Как ты знаешь, немцы уперлись в Осовец, как разъяренный бык в закрытие ворота. Ни влево, ни вправо, ни на север, ни на юг. По бокам непроходимые болота. 14 сентября провели первый штурм. Постучали в ворота, а мы их не открыли, да еще наподдали по первое число. 15 февраля, на следующий год, уже не стучали, разбежались и ударили со всего маха. А ворота опять не открылись. И снова они получили по сусалам. И что тогда? Знаешь?

– Знаю. Применили газы. Мы называли «войной из-за угла» или «воровской войной».

– Те события получили еще одно название – «Атака мертвецов».

– Нет, не слышал.

– Когда газы развеялись, вокруг оказалась гора трупов. Немцы пошли в атаку. Даже не в атаку, они шли на прогулку, добивать тех, кто чудом остался жив. И вот идет стена, ухмыляющихся тварей, лыбятся, про меж собой шутки метают и, вдруг трупы зашевелились. Встали и пошли в контратаку. Кучка героев в кровавых одеяниях супротив стены, вооруженных наглецов. Сначала враги остановились, потом начали отступать и потом как побежали прочь!

– Ты что, все это видел?

– Я наблюдал в героскоп. Эх, выпить нету, а то помянули бы Серегу Очкасова! Сидел в укрытии и не выдержал, выскочил и устремился за мертвецами, и сгинул сам.

– Да, ладно! Я его видел в марте 1917, говорил, как с тобой.

– Вань, ты что, ненормальный? Я его видел мертвым, он у нас в крепости воздухоплавателями командовал, разведку проводил. Он добыл сведения, где немцы установили баллоны с хлором, хотели накрыть их артиллерией, да не доставали наши пушки до того места.

– Хорошо, что поминать не стали. Очкасов жив, это точно, – твердо заявил Иволгин.

Расстались уже ближе к 17 часам, но Васьянова в назначенное время не появилась.

Глава четвертая

В этот день в 17–20 заявилась мадам Морель. Ее привел в кабинет помощник месье Бертрана. Иволгин не стал делать удивленное лицо и уж тем более интересоваться причиной непредвиденного визита. Доброжелательно улыбнулся и предложил чай с печеньем. Катрин отказалась, даже не сняла свою дорожную накидку, только присела на стул. Очень разборчиво, чеканя каждое слово, произнесла:

– Уважаемый Иван Алексеевич, не все вчерашние гости сообразили подать заявки. Прошу вас съездить со мной в галерею и завершить благородное полезное дело. Вас там люди ожидают.

Тут Иволгин вспомнил про Марфу Замятнину. И скорее всего речь идет именно о ней. Но зачем такая хитрость? Катрин приехала сама, приглашает к себе, очень похоже на конфиденц. Другой вопрос, как к этому отнесется Хартманн, тем более само приглашение не подразумевает присутствия Кондратьева. Иволгин нажал на кнопку и вызвал помощника.

– У нас незапланированный визит в галерею. Будьте так любезны, пригласите на встречу с мадам Морель господина Хартманна.

Человек кивнул головой в знак понимания и удалился. Но Хартманн не пришел. Посыльный заявил, что господин не видит необходимости в своем присутствии и автомобиль ожидает их у подъезда.

Во время поездки Катрин явно не была расположена к разговору. Она лишь изредка бросала взгляды на водителя. Молча вошли в галерею, Иволгин поздоровался в передней с Акчуриным. На втором этаже в каморке хозяйки притаилась Марфа Замятнина.

– Здравствуйте, Иван Алексеевич, – женщина встала и протянула руку Иволгину, – простите меня за некоторую таинственность. Просто, если моя дорогая Амалия узнает о моей встрече с русскими, случится скандал.

– Уверяю вас, с моей стороны все останется в секрете. Только Хартманну придется назвать кого-то из вчерашних гостей и предъявить данные на разыскиваемых.

– За это не беспокойтесь, я подберу подходящих кандидатов и подготовлю бумаги, – заверила мадам Морель.

– Вот данные на матушку и батюшку, – Марфа протянула лист бумаги, – вы не могли бы запомнить данные и вернуть мне бумагу?

Похоже Марфа, действительно, боялась утечки сведений о попытке выяснить все про своих родителей. Иволгин подержал перед глазами данные и вернул бумагу Марфе.

– Ну мне рано возвращаться на улицу Четвертого сентября. Слишком все быстро произошло и меня просто не поймут.

– Тогда принесу чай, – сказала Катрин и удалилась.

На всякий случай, больше для очистки совести, Иволгин поведал про заводчика Воропаева, убежавшего из ЧК от репрессий и его сына Андре Шьянсе.

Мадам Морель застыла на месте с подносом в руках. Марфа испуганно посмотрела на Иволгина и ткнулась своим личиком в ладони, ее плечи затряслись, женщина заплакала. Понятно, что Иволгин оказался перед отгадкой главной тайны, ради которой он прибыл в Париж.

– Дамы, уверяю вас, что умею хранить тайны. Знаю, как обращаться с конфиденциальной информацией, – молвил Иволгин и посмотрел на Катрин.

– Тайна не моя, она принадлежит Мари.

Марфа по-прежнему плакала, уткнувшись в свои ладони.

– Давеча заехал ко мне соратник по Михайловскому училищу, Семен Живилов. Вспомнили общего знакомого Сергея Очкасова. Представляете, Живилов считал его погибшим в 1916 году. А я с ним разговаривал в марте 1917 года. Сергей оказался живым, а Семен уже выпивал неоднократно за помин его души. Чудеса случаются, – Иволгин и дальше заполнял паузу, как мог, пытаясь успокоить несчастную женщину.

– Андре Шьянсе мой жених, – прозвучал дрожащим голос Марфы, – но он в опасности…

Иволгину показалось, что с потолка ударил гром и сверкнула молния.

– Мари, расскажи все с самого начала, иначе Ивану Алексеевичу будет трудно понять ситуацию, – вмешалась мадам Морель.

– С начала войны во Франции стали создавать отряды резервистов. Молодых людей определенного возраста из числа русских эмигрантов стали регистрировать и приписывать к армейским частям. Ребят приглашали в префектуры, беседовали, фотографировали, выдавали свидетельства и велели ждать команды. Но команды не последовало, немцы оккупировали Францию. Андрей по зову сердца начал сотрудничать с нашим Сопротивлением. Сначала ему давали мелкие поручения, но месяц назад они что-то совершили на военном аэродроме под Парижем. Об участии Андрея знала только я. Подруга моей Амалии служит в префектуре. Она то и узнала, что фотографию Андре из приписных документов изъяло гестапо. Мы насторожились, и вскоре Андрей увидел, что за его домом следят.

– У него было свое жилье, ему выделили от РОВС в казарменном помещении комнату. Десять дней назад туда пришли гестаповцы. Он вовремя сбежал, – добавила Морель.

– Вы не знаете, что делать дальше?

– Ежели его поймают, то подвергнут пыткам и отправят в концлагерь, – сказала Марфа и снова залилась слезами.

– В концлагерь в лучшем случае, – снова встряла в разговор Морель.