Огни на дорогах четырех частей света

«Дом Облегчения Страдания» – прекрасно оборудованный госпиталь, построенный на пожертвования, со всех сторон стекавшиеся в монастырь, находится неподалеку от монастыря. Лучшие врачи были приглашены в этот госпиталь, куда одинаково принимают всех, независимо от вероисповедания и национальности, так как «все люди равны перед Лицом Божиим».

Для бедных лечение или бесплатно или за малую цену.

Целое многоэтажное здание на склоне горы Гаргано является доминантой в общем пейзаже Сан Джованни Ротондо и примыкающих к нему полей и холмов. Цветет миндаль – точно розоватым снегом покрыты склоны горы. Небо голубое, в легких перистых облаках. Глубокое спокойствие разлито в этом пейзаже. Своей чистотой и нежностью он на поминает пейзажи Ассизи. Именно здесь, как и в Ассизи, – истинные «святые места» Италии.

Испания

Сальвадор Дали

Почти все, что происходит в Кадакесе и его окрестностях, на «Диком Берегу», имеет определенное отношение, прямое или косвенное, к Сальвадору Дали. До такой степени, что даже мойка окон в его доме является событием, в котором иногда принимают участие сам мэр города. А если появляется в Кадакесе иностранный автомобиль, жители, не спрашивая, направляют его к дому художника. Так было и с нами: при виде американской машины, проходивший мимо старик махнул рукой в сторону моря, и два мальчика, игравшие на улице, горланя что-то по каталански, побежали вперед нас, указывая дорогу.

Порт-Льигат, где находится дом Дали, маленький рыбачий поселок на мысу Креус расположен в тихой, живописной бухте. Горный хребет Сиерра Роз, обрывается в море крутыми скалами. Волны размывают и точат их, придают им причудливые формы, отдаленно напоминающие людей и животных, или же – еще больше – какие-то неведомые существа, превратившиеся в камень, еще не успев довоплотиться. Эти сюрреалистические произведения природы похожи на картины Дали. В них часто черпает он вдохновение.

Дом Дали построен на каменистой террасе над морем. Внизу у берега привязана лодка, вокруг плавают белые лебеди. Каким образом акклиматизировались они здесь, привыкли к соленой морской воде? Но здесь, кажется, все возможно. Ведь выросли же около дома, на скалах, чуть прикрытых тонким слоем земли, высокие кипарисы и зеленые кусты, покрытые пышными цветами!

Дом художника с первого взгляда меня разочаровал, вернее – удивил. Я ожидала увидеть здание в стиле ультра модерн, или, может быть, что-то, похожее на циклопическую постройку. Но группа белых домиков, тесно прижавшихся друг к другу, составляющих жилище Дали и Галы, его жены, ничего общего не имеет ни с циклопами, ни с гармонической линейностью архитектурных созданий Корбюзье. Эти белые дома-коробочки в один или два этажа, с красными черепичными крышами, сначала возбуждают даже какое-то беспокойство – и я поняла, почему: они отличаются таким необычайным динамизмом, что кажется, будто каждую секунду могут задвигаться, переместиться, изменить форму.

Дом Сальвадора Дали

Вот как говорит о них сам Дали[16 - Robert Descharnes. «Dali de Gala».]: «Наш дом вырос путем почкования клеток, как истинно биологическая постройка… Каждому новому жизненному толчку соответствовала новая клетка-комната».

С улицы к двери дома ведет узкая лестница из неровных каменных ступеней – лестница, каких много на Коста Брава. Дверь тоже «обыкновенная», но как только она открывается, «обыкновенное» кончается. Предупреждаю: не пугайтесь тяжелой протянутой лапы белого медведя, вставшего на дыбы – это только чучело! Но присутствие его в передней так неожиданно, что невольно отступаешь. На шее медведя – бирюзовое ожерелье, во много рядов лазурных горошин. У ног его – подставка для зонтиков. На стене висит арбалет. Удобное мягкое кресло около небольшого столика с ножками из кованного железа, на котором стоит телефон – и странно видеть здесь этот обыкновенный черный «деловой» предмет. В углу – большой старинный шкаф, на нем – птичьи чучела. На полу – коврик в виде тигровой шкуры, разрисованный геометрическим «тигровым» орнаментом.

Служанка, открывшая дверь, провела нас в гостиную и просила подождать: сеньор Дали сейчас придет. Мы с интересом принялись рассматривать комнату.

Первое, что бросилось мне в глаза – громадный букет, целый сноп, сухих желтых цветов и по сторонам его, справа и слева, два чучела лебедей, широко распростерших крылья, словно готовясь к последнему полету, своей «лебединой песне». Они стояли на верхней доске библиотечной полки, занимающей почти всю стену и весело пестревшей разноцветными корешками книг. В углу комнаты – массивный дубовый с резными украшениями шкаф и на нем – еще птичье чучело: громадный черный орел, повернув голову в профиль, глядит на лебедей. Птица кажется живой – вот-вот взмахнет крыльями и закружится под потолком или вылетит в окно.

Около камина, справа и слева, две картины, настолько различных «по духу» и по форме, что соседство их кажется подобранным по признаку противоположности. Одна из них – воспроизведение картины Рафаэля. Другая могла быть произведением Дали, раннего периода, судя по краскам и «бес предметности» композиции[17 - Сюрреализм, художественное течение, к которому примкнул Сальвадоро Дали и одним из столпов которого он является, не «беспредметен»; напротив, он широко пользуется предметом – деформируя его по-своему.].

Пока я искала, нет ли на картине подписи, вошел Дали. Он появился со стороны террасы – мне показалось, вышел прямо из широкого окна, выходящего в сад. На нем была синяя замшевая куртка с белыми инкрустациями, орнамент которых в форме геометрических фигур и завитков, как бы «аккомпанировал» форме знаменитых усов художника – с их острыми, похожими на железные шипы, концами. Эти усы придавали лицу вид маски и всей фигуре – какую-то сказочную неправдоподобность.

Сальвадор Дали и его картина

Однажды я видела фотографию Дали в молодости, еще без усов: красивое лицо с классическими чертами; но кто узнал бы на той фотографии всем известного Сальвадора Дали? Мне очень хотелось спросить художника, как и когда возникли и стали неотъемлемой частью его лица эти серповидные усы. Ведь, по-видимому, они ему зачем-то необходимы? И мне подумалось: усы Дали – это антенны, они помогают ему ловить где-то – быть может, в астральном мире – идеи и образы.

Дали повел нас лично показывать свое жилище – дом Дали и Галы. Это было очень интересно, ни на что не похоже, кроме, пожалуй, картин самого Дали. Обстановка дома казалась серией его картин.

Вещи. Много вещей, в самых неожиданных комбинациях. Некоторые вещи «необыкновенные», как, например, светящаяся зеленоватыми огоньками голова Будды, другие «обыкновенные» – привычные: мягкие кресла и диваны; вазы с цветами; полки, уставленные множеством предметов самых разнообразных стилей, произведениями различных народов в различные времена – от современности до преистории. Шелковые подушки и подушечки. Клетки с птицами и без птиц; кисейные занавесочки, картины, машины… Но вся мебель и все вещи были распределены с уменьем и вкусом; мне пришло в голову, что комнату, как хорошо скомпанированную картину, можно было бы «перевернуть» – и гармония композиции не нарушается.

Я запомнила особенно две комнаты, в которых было меньше вещей и большее пространство было предоставлено людям. Одна из них – круглая зала с большим камином в глубине, широким мягким диваном вдоль стен и ковром во всю ширину комнаты. Это могла быть зала собраний, приемов, или дружеской тихой беседы при свете горящего камина.

Другая комната – гораздо более скромная, с большим деревянным столом у широкого и высокого окна. На столе в простой стеклянной вазе букетом стояли кисти художника. Рядом – мольберт и на нем картина, над которой работал тогда Дали. Эту картину он назвал «Геликоптер»: крест из четырех широких лучей и в центре его – маленькая человеческая фигурка, как паук в своей паутине. И как паук испускает из себя нити паутины, на которых он держится, так и человечек этот, должно быть, излучает из себя вибрацию света, образующую вокруг него лучи. Путем этой вибрации он держится в воздухе, поднимается, парит, кружится, перемещается – «Геликоптер».

А вот еще более необыкновенное. Но это уже не картина, а «установка»: экран, средней величины, из какой-то блестящей пластической массы; он не гладкий, а шероховатый, состоит из множества крошечных шестигранных пирамидок-кристалликов. Перед ним на низенькой подставке – яйцо. Самое обыкновенное куриное яйцо. Оно отражается на экране и там происходит превращение: отражение повторяется, множится – это уже не одно яйцо, а много-много яиц.

«Геликоптер»

Дали поясняет:

– Этот экран построен по тому же принципу, как глаз мухи. Муха видит не только то, что прямо перед ней, но и то, что по сторонам, для этого ей не надо поворачивать голову. И этот экран – как глаз мухи, если распластать его на плоскости: опыт многовидения.

Дали любит опыты – они ведут к открытиям, к находкам нового и необыкновенного.

Необыкновенное – непривычное, неизвестное, даже чудесное, даже само «чудо» – является, в значительной степени, не чем иным, как переменой «угла зрения». Возьмем, например, стол. Стол – это просто мебель. Но и его можно рассматривать «с разных точек зрения». С точки зрения формы, назначения, химического состава дерева, или, наконец, – символа, самой «идеи стола» (так, например, испанское слово «месса» – стол – применяется не только столу, но и к небольшой горе, имеющей форму стола).

Вспоминаю замечательную картину Дали, которую видела на выставке в Нью-Йорке много лет тому назад и навсегда запомнила. Она называлась «Георгий Победоносец», но в ней не было ни всадника с копьем в руке, ни дракона, только гладкая поверхность тяжелого деревянного стола, написанного с невероятным реализмом (казалось, можно бросить на него книгу или поставить локоть). И этот тяжелый, косный предмет, безжизненную, как крышка гроба, доску, пронзил – пророс сквозь нее – нежный живой стебель, золотой колос пшеницы: «Георгий Победоносец»!

Сюрреализм зиждется на «подсознании» – на том темном, безбрежном, что скрыто «за порогом сознания». Из подполья «подсознания» встают порой странные, болезненные и жуткие видения, составляющие сюжет многих произведений Дали (сам художник называет их «параноическими» . Деформированные, размягченные (как эти «мягкие часы», так хлестко передающие чувство текучести времени, появляющиеся на многих картинах Дали) образы внешнего мира, сохраняющие с ним лишь слабую связь. Как рождаются они, почему воплощает их художник на своих полотнах? На прямо поставленный вопрос Дали ответил:

– Это живет во мне, мешает мне и требует выхода – куда же, как не на полотно?

Но также и совершенно иные, совсем не «параноические» видения возникают из-под кисти художника. Вот, его знаменитая «Тайная Вечеря» (находящаяся в музее Меллона в Вашингтоне), в которой художник ищет передать высшее – духовное – чувство: под влиянием этого чувства, двенадцать человек, сидящих за столом по сторонам – вправо и влево – от центральной фигуры Учителя, стали полупрозрачными, склонились к столу, на сложенные свои руки. Ничто внешнее для них не существует, они – «в духе». В красках и композиции картины – необыкновенная чистота, сосредоточенность, насыщенность каким-то нематериальным, прозрачным светом. Как далеко это отстоит от пугающих «параноических» видений! Как удалось художнику передать это?

Нам хотелось расспросить Дали об этом, но мы не успели – он повел нас дальше, по лабиринту своего сюрреалистического жилища. Как декорации из различных театральных постановок, проходили перед глазами комнаты. Собственно, слово «комнаты» не подходило к большинству из них – разделялись они между собой, большей частью, ступеньками, полками, цветами, драпировками и вместо дверей были широкие отверстия в стенах.

В одной из таких «амбразур», в комнате, к которой вели семь ступеней, мы заметили издали хозяйку дома, «Госпожу Галу», о которой Дали говорит: «Мадам Гала – господин в доме».

Мадам Гала была не совсем здорова – она еще не оправилась от легкого солнечного удара, – как объяснил нам художник. Она лежала на широком диване в глубине комнаты, накрывшись чем-то белым и, мне показалось, пушистым. Черные волосы, окаймляющие тонкое овальное лицо, выделялись на подушке. Она, по-видимому, дремала, и мы тихонько и осторожно прошли вдоль стены этой громадной комнаты и свернули в коридор – пожалев, что не могли приветствовать музу и вдохновительницу Сальвадора Дали, хозяйку дома, и сказать ей несколько слов по-русски (жена Дали – русская по происхождению) и услышать ее голос.

Дали повел нас дальше. Мы прошли по коридору, окна которого выходили на море, потом – через розовую ванную комнату, библиотеку, и еще и еще комнаты – и неожиданно оказались на террасе в саду. Здесь мы распрощались с художником: другие посетители – два шведских журналиста – уже ожидали его.

Ах, какой чудесный вид открывается с террасы! Глубокая тихая бухта, обрамленная каменными косами необыкновенно гармоничными по очертаниям; за ней – голубая беспредельность моря. Есть какая-то «нереальность» в этом пейзаже, что-то, напоминающее мираж. И еще – есть в нем неожиданное сходство с побережьем Белого моря на далеком-далеком севере: так же кажутся там миражами скалистые острова, вытянувшиеся длинными косами на неподвижной, словно застывшей, поверхности воды. Есть в этом пейзаже чистота и чудесное спокойствие, что-то, очищающее душу и поднимающее ее к свету. Что-то духовное – и отражено это полностью в «Тайной Вечере» Сальвадора Дали, где фоном картины служит этот пейзаж.

Как хорошо, что нет в Ллигате современных домов во много этажей, с одинаковыми окнами и дверьми, вырастающих теперь всюду по велениям всесильного стандарта! Постройка таких домов запрещена в его окрестностях: еще в 1953 году испанское правительство превратило Ллигат и его окрестности в «заповедник», издав указ, чтобы все осталось неизменным вокруг дома, где живет и работает Дали; чтобы сохранился пейзаж таким, каким он его любит. Чтобы ничто извне не мешало работе художника, которым гордится Испания.

Спускаясь с террасы на улицу по неровным каменным ступеням, я пыталась – и не могла – припомнить, где и когда видела лицо, похожее на лицо Сальвадора Дали. Но через несколько дней вспомнила золотую маску из Южной Америки, виденную мной в Британском музее в Лондоне. Сходство заключалось в острых – золотых на маске и как бы железных на лице Дали – усах. И еще в том, что лицо художника так походило на маску: за все время нашего визита оно не изменило выражения и ни разу не улыбнулось. Ведь маска не улыбается, или же – она улыбается вечно.

Есть серия открыток, изданных в виде альбома, изображающих дом Дали в Порт Ллигат. На обложке изображен Дали с кистью в руке за работой у мольберта. На нем небесно-голубая с черными инкрустациями куртка, на голове – красный колпак! Он одновременно напоминает шапку венецианских дожей, скифский головной убор и колпак клоуна. Черные волосы, чуть видные из-под шапки, зачесаны как парик. Серповидные усы и такие же (перевернутые в обратную усам сторону) брови. Рот слегка приоткрыт. Глаза скошены в сторону и вверх, с выражением ужаса – Дали, без сомнения, видит призрак!

На другой открытке Дали изображен на скале над поселком Ллигат. Он стоит спиной к зрителю, лицом к морю, в черной куртке, на спине которой вышиты две стилизованные белые лилии. В вытянутой руке он держит длинную палку с закорючкой на конце – властным, повелевающим жестом протягивает ее в сторону «Дома Дали», и кажется, что и белые домики-коробочки, и весь пейзаж возникают по его воле среди диких скал и кустарников. Дали – маг и волшебник – колдует.

И таким образом, благодаря Сальвадору Дали, сохранил свою древнюю красоту мыс Крэс на Коста Брава, «Диком Берегу» Средиземного моря.

* * *

Зачем ему это? Волшебная палочка художника, прежде всего – его кисть. Но Сальвадору Дали этого мало, ему нужны «театральные постановки» в самой жизни. И «играет» он – для себя, хотя и перед другими. Гениальный художник может быть и гениальным актером и даже – гениальным клоуном.

Впрочем, он не только художник. Древнее латинское изречение гласит: «Весь мир актерствует». Весь мир – театральное представление. И жизнь, быть может, – если взять ее «под углом зрения» сюрреализма, – не что иное, как гениальная клоунада.

Картина Гойи

Опалово-желтая завеса тумана или, может быть, водопад? Какие-то тени играют на его колеблющемся, полупрозрачном экране, сквозь который прорываются иногда вспышки желтого света и просвечивает что-то голубое. Тени принимают смутные очертания лиц, слагаются в фигуры. Вот профиль старца с длинной струящейся бородой и горбатым носом. С уступов его высокого лба, обрамленного складками египетского головного убора, рыжими лохмами низвергается водопад. С ним рядом – мерещится в тумане – другой старец, белый как лунь. Он наклоняется вперед, смотрит вниз. И, совсем вверху, туманная рука: раскрытая ладонь, длинные серебристые пальцы…

Но все это – водопад и призраки – только фон. Все напряжение, вся жизнь, весь смысл картины сосредоточены в одной точке: нестерпимо яркий белый блик света в широко открытом, блестящем глазу собаки. Маленькая серая ее голова в профиль закинута вверх, ухо конвульсивно прижато к темени, челюсти стиснуты. Собака глядит вверх, и это к ней наклоняется из тумана призрачный старец; это над ней раскрылась таинственная ладонь руки.

Там, вверху, совершается что-то, там – тайна и власть. Не понимая, но зная это – тончайшим чутьем животного, собака завороженно смотрит вверх.

Тела собаки не видно, оно скрыто – срезано у самой шеи – выпуклостью холма.