Конспекты на дорогах к пьедесталу

– На экзамен идёшь?

– Откуда ты знаешь?

– По номеру на твоей груди, земеля, – он встал и подошёл к столику Шумкина. Ростом он оказался под два метра. – Не дрейфь и давай знакомиться. Я – Гена Савченко. Волейболист, между прочим, – со значением уточнил он. Миша серьёзно свёл брови:

– Волейболист, прости, между чем? – высокопарности в людях он не выносил.

– Шо? – Гена было нахмурился, но тут же разгладил лоб и сдержанно хмыкнул: – А-а, это была шутка? Надо запомнить. А ты зря смеёшься: не у всех на втором курсе получается сдать зачёт по волейболу с первого раза. А мои данные даже Юрий Панченко одобрял. Не знаешь такого? Из киевского «Локомотива»? – Шумкин уверенно кивнул – конечно, он слышал про олимпийского чемпиона. Савченко этому обрадовался. ? Так что могу помочь. Обращайся! – Гена присел и протянул руку. Миша положил свою ладонью сверху крестом.

– Спасибо, Гена. Но я на первый поступаю.

? А номер группы какой? – для Гены, как и для многих, такая информация была важна.

? Один-один, кажись. А что? – насмешка, блеснувшая в глазах волейболиста, показалась подозрительной.

– Да не боись, поступишь! На Спартакиаде школьников в Вильнюсе был?

– Нет.

– Да? – Гена почесал затылок. – А первый взрослый хотя бы есть? – максимальная пятёрка по практике ставилась при выполнении норматива, соответствующего первому спортивному разряду. Шумкин кивнул, но как-то неуверенно, заставив собеседника сомневаться. «Судя по комплекции, не врёт. А там кто его знает? Вдруг “чайник”?» – подумал Гена и с опозданием пожалел, что подсел к парню. Расспросы эти были ему ни к чему. Впрочем, абитуриент пил кофе и, казалось, совсем не спешил продолжать разговор. Гена легонько хлопнул его по плечу: – Всё равно поступишь. Один-один – это элита и уже гарантия. Я сам, когда поступал, был в ней. Теперь вот уже на третий курс перешёл. Буду в группе три-один. Нам, однёркам, – везде зелёный свет. Уловил?

Шумкин помотал головой отрицательно. Гена снова усмехнулся:

? Неважно. Сам потом дотумкаешь. Раз взяли туда, возьмут и дальше. Кстати, почему тебя в «единичку» приписали, знаешь?

Миша растерянно пожал плечами:

? Понятия не имею. Им, наверное, таких как я не хватает.

Гена задумался. Такое объяснение не убедило его. Каждый, кто попадал в элитную группу, имел для этого какое-то веское основание. «Ладно, выясним это у Костина», ? решил волейболист, подумав о товарище, работающем в приёмной комиссии.

Облизав пальцы, абитуриент разгладил криво пришитый номер на майке. Он обдумывал то, что услышал по поводу группы и подобравшемся составе поступающих. Тренер десятиборца, регулярно бывавший в МОГИФКе на семинарах по повышению квалификации, посоветовал Мише подать сюда документы. Он же, похоже, позаботился о том, чтобы Шумкина предписали к элитной группе. «И все же почему один-один – это гарантия?» ? подумал он, но спросил о другом:

– А почему ты назвал меня «земелей»?

– Как же: я с Севастополя и ты тоже. Разве не так? Шо ты вытаращился? Тут разведка уже всё обо всех донесла. Я потому и фотку твою на личном деле сразу запомнил. Земеля!

– Вообще-то, я только родился в Севастополе. А сам из Тулы, – пояснил Шумкин, вставая из-за стола.

– Да? – Гена снова почесал затылок. – Ну и ладно, всё равно земеля.

– Да-а, – рассеянно ответил Миша. Он постоял молча несколько секунд, потом спросил так, чтобы его не услышали другие: – а что, экзамен – трудный?

Гена громко засмеялся и хлопнул парня по плечу повторно, уже смелее:

– Да не боись! Ты шо сдаёшь? Спецуху?

Миша кивнул, облизав упругие губы.

– Фигня! Ты кто по специализации?

– Десятиборец, ? небольшие и глубоко посаженные глаза забегали.

– А за шо борешься, знаешь? – Савченко решил отквитаться за шутку шуткой. Миша взглянул на него удивлённо. Гена взъерошил рукой свои тёмные кудри. – Стольник бежишь?

– Стольник с барьерами. И четыреста.

– Фи! Шо такое для привычного декатлониста четыреста метров? Семечки! Это не полтораха, где сдохнешь, ? похоже, волейболист в специфике десятиборья разбирался, ибо дистанция на полторы тысячи метров действительно была самой сложной. Нередко, завершая выступления забегом на полторашку, десятиборцы падали, полуживые, сразу за финишной чертой. Согласившись с Геной, что четыреста метров – это гораздо приятнее, Миша стал составлять на поднос пустую посуду. После еды полагалось убирать за собой: официантов в студенческих столовых никогда не было. Впрочем, в советских столовых их не было вообще.

? Пошли лучше ещё по булке махнём, ? предложил Гена, тоже вставая и направляясь в сторону кухни. Тут же за перегородкой раздался громкий голос главной поварихи тёти Кати, женщины широкой, как общепитовский противень, и пышной, как хорошо подошедшее тесто.

– Иди, говорю, отсюда, нет больше булок! ? шикнула она на Гену. Он вынырнул из-за стойки, театрально закрыл уши и подмигнул Шумкину. Но тут же скорчил поварихе недовольную гримасу и, скрывшись от зала, пошёл в атаку. Завтракавшим был слышен голос Гены и видны из-под стойки половины его голеней и ступни в сандалиях.

– Как это нет, когда тока шо были? – голос Савченко переливался до взвизгиваний. – Я же вас знаю: спишете, как вчерашние, и сами слопаете. Или по домам растащите. Дай булку, тётька Катька! Я не задаром прошу, я за неё гроши плачу. Тащи давай!

Женщина за стойкой разразилась грубой бранью. Но Гена наверняка знал, за что боролся: булок в столовой всегда пекли с запасом. Это придавало ему сил. Шумкин замер с подносом в руках. Что-то подсказало, что вторая булка может стать губительной именно для четырёхсотметровой дистанции. Да и ругаться он не умел.

Гена выскочил из-за стойки.

– Э, земеля, ты шо встал? Иди скорее. Тебе перед стартом положено есть побольше углеводов, – он заглянул за перегородку. – Слышь, тётька Катька, не дашь нам ещё по одной булке, в деканат пожалуюсь, что недокармливаешь нас. Нам калории нужны.

Повариха ответила, что кроме калорий неплохо бы таким, как Гена, иметь и мозги. Волейболист с улыбкой выглянул из-за перегородки и выставил большой палец.

– Не боись, земеля, тут всегда такая битва за еду! Айда вдвоём отстаивать своё право на хлеб насущный! А, вот ещё и девушка нам в подмогу. Вам тоже булочку, красавица?

Шумкин оглянулся и хмыкнул. Он не заметил, как за ним встала та самая блондинка с округлой причёской.

– Вы мне ещё пирожное заварное перед стартом предложите, – ответила девушка Гене и обошла Шумкина так, словно он был неодушевлённым предметом. – Тётя Катя, будьте любезны, налейте мне ещё чаю, – подкупающе попросила она старшую повариху. Шумкин стоял, опустив голову и раздувая ноздри.

– Во, учись, Хохол, как с людями разговаривать надо, – ткнула повариха Гене. – Тебе, дочка, с сахаром чаёчку?

– Нет, спасибо. Отдайте сахар тем, кому калорий не хватает. А мне они ни к чему, – даже не глянув в сторону ребят, блондинка взяла горячий стакан, поставленный на маленькую тарелку.

– Ага, еще сахар им !.. Может, и мёду ковшом? – вовсе раздраконилась повариха; оба парня пристально рассматривали длинноногую спортсменку. «Подхалимка и гордячка», – тут же решил Шумкин.

– Ты, Гена, иди, а я после экзамена доем, – дал он отмашку новому приятелю и, оставив поднос, где положено, величаво направился к выходу. Он шёл медленно и неуклюже: накаченные мышцы спины не позволяли рукам прижиматься к телу, а мощные четырёхглавые мышцы бедра утяжеляли шаг, превращая его в поступь римского воина без доспехов, как сказал бы сейчас Бережной.

Глава 5

Из электрички, остановившейся в Малаховке на две минуты, народ посыпал, как манка из распоротого мешка. Абитуриенты МОГИФКа (их в этот час в поезде было больше всего) пингвинами выскакивали на перрон и, не переводя дыхание, оползнем сошли в корявый подземный переход. До первых экзаменов оставалось не более получаса, а путь от станции до института занимал минут десять быстрой ходьбы. Когда состав умчался и перрон опустел, в дальней части платформы показалась фигура высокого юноши со спортивной сумкой через плечо. Медленно приближаясь к подземке, он что-то искал в карманах брюк, а спустившись в переход, так же медленно вышел из него и направился в сторону привокзального базара. Володя Стальнов – старшекурсник института, подошёл к старушке, торговавшей зеленью у входа на базар, и устало улыбнулся:

– Здравствуй, бабулечка!

Бабка обрадовалась парню как родному, шустро поправила светлый платок на голове, зашуршала словами, как семечками:

– Здравствуй, милок, здравствуй! Как здоровье-то твоё? Всё ли хорошо?

– Рано мне ещё, мать, на здоровье жаловаться, – красиво улыбнулся Стальнов. – Сама-то как?