Конспекты на дорогах к пьедесталу

– Закройся, Хохол! – тут же отреагировал Малыгин, настолько грубо и властно, что Гена вытаращился: когда это было, чтобы абитура поднимала голос на третьекурсников? Но момент для схватки был неподходящий. Да и Виктор не дал ответить, произнёс с сожалением: – Был бы у меня пластырь, я бы тоже дал.

– И я бы дал, – кивнул с готовностью Попинко, отставляя в сторону раскрытую сумку. – Хорошая она, Николина, да, Витя? И с душой нараспашку.

– Не то слово! Наш человек, – заверил Малыгин, снова мысленно улыбнувшись очередному выражению Попинко. В нём самом было что-то романтичное, есенинское, и стихи Малыгин любил, хотя не мог запомнить ни строчки.

Тем временем Ира спокойно перепрыгнула установленную высоту, а Лена прикрепила пластырь к новой отметке.

– Прыгает Николина! – объявил Михайлов, тоже заинтересованный интригой, возникшей в секторе. – Ну, не подведи, подруга! – улыбнулся он Николиной, проходившей мимо на исходную позицию.

– Не подруги, подвуга, – повторил в тени берёзы рыжеволосый парнишка в очках. Кирьянов, сидевший рядом с Кирилловым, резко оглянулся.

– Ты что сказал, рыжик? – переспросил Толик-старший, начиная подозревать у себя хронические слуховые галлюцинации.

– Я сказал? – малыш в очках удивился.

– Ты. Не я же, – Кирьянов для верности потряс пальцем в ухе, словно там была вода. – Ты что только что сказал?

Миша Ячек привык, что его часто не понимают. Улыбаясь, он стал объяснять, но снова переставил буквы:

– Сказал, чтобы она выгнула попрыше.

– Чего-о?

Теперь к рыжеволосому повернулись все.

– Ну, то есть прыг-ну-ла по-вы-ше, – рыжий, стараясь, проговорил фразу по слогам. – Я – дислексик. Есть такое заболевание. Иногда путаю буквы и даже слоги, – лицо парнишки пошло пятнами.

– А-а, понятно, – сказал Кирьянов, хотя понятно ему было только то, что его здоровье вне опасности. – А как тебя зовут? На всякий случай. ? Он подумал, что наверняка такие «способности» абитуриента могут пригодиться для реприз в КВНе. В институте эту игру организовывали каждый год между спортивным и педагогическим факультетами.

– Я – Миша Ячек, – ответил рыжик понуро, подождал немного и добавил: – Можно просто Миша, можно Мячек. То есть Ячек. Простите. – Он ещё больше замялся, услышав новый взрыв смеха.

– Мячик так Мячик, – загоготал и Гена, сидящий рядом, – а ты из каких краёв? Мы вон с Юрком хохлы: я с Севастополя, он с Киева.

– Нет, я – поляк.

– Поляк? Даже так? Не поляк? – Савченко не верил.

Ячек не переставал смущаться от общего внимания:

– Так у нас горовят, – объяснил он.

– Чего? Ты откуда, парень? – Галицкого, задумчивого и тихого после знакомства с высотницей, «расклинило». Ячек ответил гордо:

– Я из Гомеля. Беролуссия. Слыдал, похи?

Галицкий и Кирьянов переглянулись, подмигивая. Юра, постоянный автор сценариев и монологов для КВНа, тоже оценил способности Миши. Надо же, как просто – переставляй в словах буквы и слоги, и одним только этим заставляй народ хохотать.

– Это ты щас как бульбаш говоришь или как поляк? – уточнил Гена.

Ячек уверенно кивнул:

– Это я как русский.

– Да?! – волейболист напряг лоб.

– В переводе это «слыхал, поди?» – помог Галицкий. – Да, нелегко тебе, – посочувствовал он Ячеку.

– Не, ле мегко, – Миша переводил взгляд с волейболиста на десятиборца, – с дества ныло всё бормально, а в школе началось. И цирфы, и буквы пистал сать назинанку. – Он говорил грустным тоном, а народ вокруг него стонал от смеха, расшифровывая лишь половину из сказанного и сразу переводя оговорки в афоризмы.

– Ой, не могу: пистал сать – это же самому можно обосса…, – от взглядов ребят Гена осёкся на полуслове и прикрыл рот ладонью. Извиняясь, он смеялся, не сдерживаясь. – Простите, девочки. Но ты, Юрок, сам видишь – не болезнь, а ржачка одна. Слышь, Мячик, ты на какую кафедру поступаешь?

– Акробастики и гимнатики. Гурпа оди-нодин, – совсем смущённый, гимнаст старался говорить серьёзно, но шквал ржания обрушивался на него, сбивая с толку. Народ на траве лежал в коликах.

– Ой, не могу! Это же просто находка, а не пацан! Как ты сказал: акронастики и гимнобатики? – Гена хохотал громче всех. – Ну всё, старики. Раз он ? наш, фора в КВНе перед «педагогами» нам теперь обеспечена. – Савченко любил конкурсы юмора и смеха, хотя участвовать в них ленился. Игра ведь ? дело серьёзное, её просто так не бросишь, а делать что-то постоянно казалось Гене скучным. Николина, расслышавшая издалека последние слова Ячека, тоже засмеялась. Даже кукса Кашина улыбалась. Впрочем, этой на руку было, что соперница не может настроиться.

– Э, э, народ, а ну успокоились! – Михайлов, сам посмеиваясь, попытался навести в секторе порядок. – А ты, Мячик, или как там тебя, лучше пока помолчи. А то и вправду цирк получается вместо экзамена по спецухе. Николина, готова?

Лена кивнула.

– Давай! – Михайлов отошёл к столику с протоколом соревнований и взял в руки два флажка: белый и красный. Лена медленно начала разбег. Из-за шипов разной длины разбег вышел рваным, быстрым, и планка, при выходе с дуги, оказалась совсем близко. Резко укоротив предпоследний шаг, Николина сильно напрыгнула на толчковую ногу и пружиной взлетела над ямой. Прыгунью с силой выбросило наверх, и, чтобы не завалиться, ей не оставалось ничего другого, как сгруппироваться и завершить прыжок не классическим «фосбери-флоп», а новичковым «горшком». Но высота была взята, а прыжок, даже такой корявый, вызвал аплодисменты зрителей.

– Засчитано! – Белый флажок в руках Михайлова взмыл вверх. Но не прошло и трёх секунд, как планка повернулась и упала.

– Нечестно, – тут же закричала Кашина, – высота не взята! ? Ира быстрым шагом прошла на сектор. – Не считается, – повторила она, глядя на Михайлова суженными глазами и поднимая планку. Обычная дюралевая труба, отпиленная и слегка приплюснутая с концов, была круглой в сечении, лёгкой и явно неприспособленной для отметки высоты. Чтобы она не вращалась на стойках, в её полые концы вставили деревянные чопики. Михайлов забрал у Иры планку и указал на лавку.

– Первая дорожка, идите на своё место. – он, похоже, нарочно так назвал абитуриентку. В спорте солидарность и участливость считали за норму. Эта самая планка вполне могла вот так же упасть и после прыжка самой Кашиной; лёгкая трубка качалась между стойками даже без всякого шевеления воздуха или матрасов.

– Вы подыгрываете Николиной, – Кашина требовала от преподавателя признать поражение соперницы, – я сообщу об этом заведующему кафедрой.

– Что-о? – взорвался Кирьянов. – Ну уж нет, тут ты, подруга, пролетаешь! Мы все свидетели того, что планка упала уже после того, как судья зафиксировал взятие высоты. Да, Хал Халыч?

Михайлов серьёзно кивнул головой, ещё раз указал Кашиной на лавку и объявил:

– Попытка Николиной засчитана. Это я нечаянно толкнул мат ногой. Так что, первая дорожка, вы зря тут угрожаете. – Невысокий преподаватель спокойно выдержал недружелюбный взгляд и сопение разочарованной Кашиной. Когда Ира пошла к лавке, Михайлов объявил: – Следующая высота – метр шестьдесят пять.

Глава 16

Наталья Сергеевна Горобова, декан спортивного факультета МОГИФКа, сидела за столом своего кабинета на втором этаже левого крыла, над деканатом, сжимая пальцами виски. Резкое повышение температуры воздуха и атмосферного давления всегда вызывали у неё мигрень. Сейчас боль уже тупо упиралась в надбровные дуги, угрожая занять собою всё левую сторону головы как минимум на сутки. Наталья Сергеевна вытащила из сумки упаковку цитрамона. Она настолько привыкла ко вкусу этого лекарства, что разжевала его, не запивая. Горечь анальгетика сменилась кислинкой. Наталья Сергеевна повернула вентилятор к себе.

– Боже, скорее бы гроза! – женщина посмотрела за окно на крону пышной рябины. Грозой и не пахло, по небу плыли редкие клочья облаков. Беспомощно взглянув на кипу бумаг на столе ? в основном заявлений от абитуриентов, упрашивающих «принять документы, несмотря на…», Наталья Сергеевна откатилась на стуле от стола и встала. Чтобы боль прошла, ей надо было пройтись. К тому же декан собиралась посмотреть, как идёт на стадионе вступительный экзамен по лёгкой атлетике для группы один-один.

Коридор второго этажа пустовал. Администрация института, закончив приём документов, на две недели рассосалась в неофициальный отпуск. Медленно пройдясь по этажу, декан подошла к лестнице. С первого этажа доносились редкие приглушённые голоса. «Интересно, а куда это подевалась приёмная комиссия?» – она посмотрела на часы на руке; была половина двенадцатого. – Неужели уже управились со всеми опоздавшими?» Женщина резко выдохнула и потянула руки вперёд, стараясь взбодриться. Хрустнув позвоночником, она прогнула поясницу. Тело просило гимнастики. Привычная к ежедневным упражнениям, в последнее время декан заменила их на пробежки по берегу озера, столь живописному в это время года. Но, видимо, организму хотелось другого. «Пора возвращаться на ковёр и к эспандеру», – решила женщина, уже спускаясь по лестнице.

В приёмной сидели только девушки. Валентин испарился.

– Где комсорг? – спросила Наталья Сергеевна. Волейболистка Катя Глушко, втянув голову, промычала что-то невнятное. Маленькая прыгунья в длину Рита Чернухина закрутила белокурой головкой и защебетала, выдумывая на ходу что-то про столовую, голодных мужчин и про то, как трудно с ними ладить, если они не пообедают вовремя.

– Вы ведь сами знаете, Наталья Сергеевна! – закончила Чернухина, глядя в глаза декану невинным взглядом. «Вот артистка! Во МХАТ ходить не надо», – усмехнулась Горобова про себя, но выражение ее лица осталось непроницаемым.