Подземный парадокс

Подземный парадокс
Елена Платцева

Приключения шестилетней Маши в московской подземке. Прокатимся вместе?

Елена Платцева

Подземный парадокс

Уважаемые пассажиры, занимайте обе стороны эскалатора.

Маша робко потянула маму за руку. Хотела уточнить: почему при спуске в метро строго велели: "стойте справа, проходите слева", а здесь, на "Волоколамской" – вдруг такая вольность. Мама не заметила слабого жеста.

На платформе толпились взрослые. Лица – безучастные, зрячие глаза – слепые. Сестра Катя тоже частенько проваливалась в небытие с телефоном в руках. Жаль, в метро Кати не было.

Маша энергично почесала сквозь толстую шапку взопревшую голову. Гладкая плитка похлеще застывших на улице луж манила разогнаться посильнее и скользить, но тёмный провал туннеля казался слишком опасным. Лучше вцепиться что есть мочи в маму.

– Маш, ты чего? – мама простыла и осипла, поэтому шептала.

Девочка зажмурилась от нарастающего рёва электрички. Мощные воздушные потоки яростно дёрнули полы её курточки.

Внутри вагона моргал уютный тёплый свет. Грохоча колесами, гигантская электричка-червь потащила Машу вместе с мамой в свою нору. Замелькали за окном чёрные тросы коммуникаций, сливаясь на скорости в трассы гоночных болидов.

На стекле за спинами слепых взрослых красовалась новенькая наклейка, обозначающая пожилых людей, беременных женщин и инвалидов – тех, кому принадлежали места на удобных кожаных скамеечках. Так однажды сказала мама. Странно, но меньше всего сидящие дяди напоминали пожилых или инвалидов. "А вот Кате бы точно место уступили, с её-то болезнью", – подумала Маша. И вздохнула.

Протяжный гудок заставил девочку встрепенуться. Почему долгие перегоны между станциями не освещаются? В таинственных потьмах вне вагона может прятаться кто угодно. Это машинист послал сигнал или перекликаются в недрах земли древние динозавры? Не могли же исполинские ящеры в самом деле все до единого исчезнуть. Наверняка зарылись поглубже, подальше от любопытных граждан.

На "Мякинино" некоторые вышли. Пассажиры больше не загораживали от Маши другой интересный знак  – перечёркнутую фигуру.

– Мама, что означает человечек?

– Ну какой такой человечек? – устало переспросила мама.

Маша молча тыкнула пальчиком.

– К дверям прислоняться нельзя.

Взрослые в метро были непослушные. Пишут им: нельзя. Нет – прислоняются. И ведь не падают, когда двери на станциях разъезжаются. Чудеса.

Маша и мама ехали уже долго – целых три станции. Интересные случайные попутчики кончились. Рассматривать остальных становилось скучно.

– Смотри! Мамочка! Смотри! – вдруг крикнула девочка.

Во мраке туннеля Летучим Голландцем проплывала слабо мерцающая станция-призрак. Платформа белела как саван мёртвой невесты меж редких колонн. Народу – никого. Маша упёрлась носом в холодное стекло. Матовое облако тут же заволокло часть окошка.

– Смотри, смотри, – не глядя хлопала она маму по пальто. Отвлечёшься на миг – и морок развеется.

Напрасно Маша продолжала бороться с желанием моргнуть. Наваждение исчезло.

– Это техническая станция, – тихо пояснила мама. – Пассажиров туда не пускают.

– Почему?

Мама молча возвела глаза к потолку.

Катя непременно бы ответила. Она почти взрослая, многое знает.

Поражённая мелькнувшим видением, Маша не могла даже думать о чём-то другом, а подъезжая к "Площади революции" всё позабыла. Они вышли из вагона на тёмную платформу. Страшновато здесь было, как у приоткрытого шкафа в сумерки. Полноводные людские потоки растекались по станции. То затихали, то били ключом, пересекались, но не смешивались.

– Мама… – восторженно выдохнула Маша.

Гигантские статуи замерли на постаментах как живые. Не одна, не две – целая галерея. Мама спрятала улыбку:

– Пойдём.

Они торопились – заканчивалось время посещений в Катиной больнице, ворота закрывались – но уйти просто так не могли.

– Если потереть собачий нос, случится что-нибудь хорошее, – прошептала мама в самое девочкино ухо. Гул подземки почти заглушил её севший голос.

Бронзовую собаку Маша заметила издалека по блестящей натёртой морде.

Люди спешили по своим делам, не забывая исподволь коснуться статуи.

– Можно?

– Конечно.

Маме пришлось поднять Машу на руки, иначе девочка не дотягивалась. Красивая жилистая пёсья морда смотрела вдаль.

Вот кто обожает собак – так это Катя. У сестры всюду собаки: и на рюкзаке, и на облезлом брелоке от ключей.

"Собаченька, пусть она поправится и вернётся", – всем сердцем загадала Маша.

– Давай быстрее.

Маша как раз раздумывала, не усилить ли магию собаки, поцеловав ту в сияющий кончик носа. Решила не рисковать. Мама раздражённая, заругает.

Хотя не сама ли мама строго-настрого запрещала трогать разные вещи в метро? А сегодня – на-те, пожалуйста, Машу подсаживает. Ворчала ведь: "подхватишь заразу". А теперь тереть статую – к удаче. "Подхватить заразу" не похоже на выигрыш в лотерею.

Бронзовый петух глядел с укором. Не одобрял людское суеверие.

В переходе встретили Чудо-в-перьях. Так мама и бабушка называли печальную беременную девушку, дни напролёт стоявшую у стены, опустив глаза.

"Никак не разродится бедная, уж года два," – сочувственно качала головой Ба. Мама соглашалась, а Маша тщетно пыталась выяснить, почему ребёнок до сих пор не появился. Взрослые отнекивались, Катя хохотала. Поди, разбери.

Они перебирались целую вечность на красную ветку. Ножки у Маши устали, колготы под толстыми штанами сползли, собрались неудобными складками.

– Долго ещё?

– Нет.