Шурочка и Александра

Она должна была поговорить с Альфредом и узнать, чего же он хочет, а уже потом предпринимать какие-то шаги.

– Но она спасала его, репутацию его семьи, как ты это не понимаешь? – рассердилась Санька. Илья расхохотался:

– Вот я и говорю: женские заморочки.

Глава 7

Стрижовы жили уединенно. За долгие годы холостяцкой жизни Илья Александрович привык к одиночеству и чувствовал себя комфортно. Появление Саньки гармонию жизни не испортило, а вот Наталья Юрьевна и Любава мешали спокойствию и расслабленному отдыху. Однако Илья терпел, осознавая, что мать и дочь – необходимый довесок к Саньке. Шли месяцы, дочь подрастала, но свое отношение к ней Илья не изменил. Отцовский чувства не проснулись, он продолжал их играть.. Как-то ночью Санька разбудила его:

– Илюша, встань, посмотри Любаву. Она вся горячая, температура зашкаливает. Посмотри, пожалуйста.

В Илье проснулся врач. Он вскочил с постели и быстро прошел в комнату дочери. Там он застал Наталью Юрьевну. «Значит, давно уже все тянется. А меня только сейчас разбудили». Он взглянул на ребенка: девочка тяжело дышала.

– Давно она так?

– Вечером началось.

– Почему не сказала сразу?

– Не хотела беспокоить. У нее зубки сейчас идут. Думала, обойдется.

Илья вернулся к себе, тщательно вымыл руки, взял фонендоскоп и начал работать.

– В легких чисто, скорее всего, инфекция. А стул как у нее?

– Поносит третий день.

– Аля, почему ты ничего не говоришь сразу? Почему я вытаскиваю из тебя информацию? Покажи подгузник.

Наталья Юрьевна протянула грязный памперс.

– Ну, дорогая моя, это не просто жидкий стул. Это вымывание натуральное. Почему молчали? Эх, женщины. Стафилококк у нее. И у тебя наверняка. Буду колоть обеих. И не спорь. Через свое молоко ты ей заразу передаешь. Очень частое явление у детей на материнском вскармливании.

Илья поставил уколы обеим и пошел спать:

– Тоже ложись, сейчас ей легче станет. Чего сидеть-то зря?

Женщины посмотрели вслед Илье и переглянулись: «Разве можно сейчас уснуть?»

– Мама, приляг на мою кровать. Мне спать совсем не хочется. А ты ложись, я разбужу тебя, если что.

Наталья Юрьевна не спорила. Она, конечно, не разделяла олимпийского спокойствия Ильи, но поощрять панического настроения Александры не собиралась.

Санька смотрела на спящую дочь. Любава задышала спокойнее, очевидно, температура спала. «Лишь все с ней было хорошо. Господи! Лишь бы дочь моя была здорова. Об одном прошу: за нее. Для меня ничего не надо. Только доченька». Мольба сопровождалась потоком слез. «Я что, молюсь? Разве я верующая? Ну чего еще я о себе не знаю?»

Санька плакала. Слезы очищали. Вместе с ними уходила тревога. Любаве явно становилось лучше. Мысли Саньки переключились с дочери на себя. «Мне понятно, что мама с Ильей что-то скрывают. Значит, в моем прошлом есть тайна, которая разобьет мне сердце. Они не хотят, чтобы я о ней вспомнила и страдала. Но они не понимают, что ч не могу жить без прошлого. Это убивает меня и делает несчастной».

*****

Утром Илья застал жену сидящей у кроватки. Санька так и не ложилась.

– Ты совсем не спала?

– Да мне и не хочется. Давай я тебе завтрак приготовлю, пусть мама поспит. А я днем прилягу.

– Аля, я сейчас сделаю укол, а днем пришлю медсестру, она поставит. Приду сегодня пораньше. Будут ухудшения – сразу звони.

– И мне уколы?

– Обязательно. Видимо, ты свой стафилококк Любаве через молоко передаешь через молоко. Обе лечитесь.

Девочке действительно было лучше, антибиотики делали свое дело, Любава оживала. Санька видела-чувствовала малейшее изменение в состоянии ребенка. Милая улыбка – ямочки на щечках – дарили ей настоящее счастье.

Илья ушел на работу, а Санька задумалась: «Докопаюсь до правды сама. Не отстану от матери, пока все не выведаю». С этой мыслью Санька принялась за уборку кухни. А когда проснулась Наталья Юрьевна – сразу приступила к расспросам.

– Мама, мне кажется, вы что-то скрываете от меня, поэтому не говорите о прошлом. Что, у меня была какая-то постыдная тайна?

– Дочь, я глаза открыть не успела – ты нападаешь. С чего тебе взбрела в голову эта ерунда?

– Это не ерунда, мама. Это моя жизнь. Я не могу больше обходиться без своего прошлого. Понимаешь? Я хочу все вспомнить, а вы мне не помогаете, наоборот, уходите от разговора, отделываетесь общими фразами. Я должна знать детали своей жизни. Может быть, какой-то малюсенький штрих откроет целый мир. Мой мир, мама. Мир моей жизни.

– Я и так тебе все рассказываю.

– Почему ты не говоришь о моих друзьях? У меня что, не было друзей? Я была нелюдимой?

– Вы с Ильей дружили. Жили в соседних дворах, учились в одном классе. Вы всегда были вместе.

– А что, одноклассники не приходили к нам в гости? У меня не было подружки?

– Мы тогда жили с бабушкой. Она болела часто и не переносила шум. У Ильи была просторная квартира, вы собирались там. Его мама тебя очень любила.

– А потом?

– Когда?

– После школы? Илья поступил в университет, а я? Почему не стала поступать? Я плохо училась?

– Училась ты средне. А поступать не стала – за бабушкой нужно было ухаживать. Она после инсульта лежачей была, вот ты за ней и ходила.

Наталья Юрьевна озвучивала в который раз версию событий, придуманную Ильей. И всякий раз убеждалась: Санька ничего не помнит. И никогда не вспомнит, потому что все было ложью.

Наталья Юрьевна видела, как мучается дочь от невозможности обрести опору под ногами, которую дает жизненный опыт; понимала, как тяжело ей принять на веру то, что противоречило ее сущности; но отступать было поздно. Наталья Юрьевна знала: Санька никогда не простит ее. Вот и приходилось врать-выкручиваться, добавляя каждый раз несуществующие детали.

– Мама, хочу съездить в нашу квартиру. Может, я там что-то вспомню? В родных стенах?

– Давай попробуем. Вот Любава поправится, тогда и поедем.

Но поездку пришлось отложить. Узнав о Санькиных планах, Илья затеял у тещи ремонт.