Смертельная красота

– На Покровском на скамейке лежит мертвая женщина. Между домами одиннадцать и двенадцать. Вы приедете?

Ее губы дрожат, но лишь от холода. Сырой промозглый ветер, кажется, лишь сейчас стал иметь какое-то значение.

– Вы уверены, что она мертва? В «Скорую» звонили? – допытывается лейтенант Свиридов.

– Она точно мертва, ее, походу, зарубили. Она лежит голая на скамейке, и я вижу ее сердце.

– Кхм, продиктуйте свои данные. Я к вам наряд отправляю.

– Ну ок, записывайте.

Своему кавалеру, потерявшему всякий кураж и крутость, она уйти не дает. Глядя на его жалкий вид, девушка лишь поджимает губы и внутренне содрогается, вспоминая его пальцы на своем теле.

Минут через десять, когда она напрыгалась, чтобы согреться, а он, повернувшись спиной к чудовищной находке, два раза покурил свою «парилку», подъезжает экипаж. Проблесковые маячки празднично освещают пространство.

Один из патрульных осматривает труп.

– Да е-мое! Давай оперов вызывай.

Его напарник тут же связывается с дежурной частью и подтверждает, что вызов совсем не ложный. Парню и девушке предлагают сесть в машину погреться. Все равно ни одному из них нельзя покидать место.

– Родители дома? Или кто-то взрослый? Вас же допрашивать нельзя.

– Мне восемнадцать, – говорит парень.

– Давайте классуху вызовем. Она тут где-то живет. Родаков нет дома.

Девушка с удовольствием садится на переднее сиденье.

– Это, а мы потом к тебе? – неуверенно спрашивает парень с заднего сиденья, когда они остаются вдвоем.

– Знаешь, настроение что-то ушло, – отвечает девушка.

Через полчаса Покровский переулок наполняют полицейские. Машина судебно-медицинского бюро паркуется почти вплотную. Вытаскивают прожектора, добавляя освещения. Мертвая женщина со страшной раной на груди оказывается в конусе света. Будто актриса, играющая главную роль в постановке.

Впрочем, можно сказать, так оно и есть. Все в этот поздний мартовский вечер собираются в Покровском переулке исключительно ради нее. Даже в окнах домов и на балконах, выходящих на проезжую часть, толпятся праздные зрители. Им, по большому счету, безразлична убитая женщина. Им хочется увидеть что-то интересное перед сном, чтобы было что рассказать наутро тем, кто ничего не видел.

* * *

Черный отвлекается от бумаг. В тонкой папке стандартный набор документов. Таких каждый следователь видит за свою карьеру не одну сотню. И составляет таких не меньше. А то, что за каждой бумажкой стоит чья-то искалеченная, обрубленная, пережеванная и выплюнутая жизнь – слишком пафосно, чтобы об этом имело смысл говорить.

Николай с удовольствием встает и делает несколько махов руками, наклоняется, разгоняя кровь по телу. Встает у окна, заложив руки за спину. Большой палец правой руки поглаживает шрам на левой.

За окном начинают сгущаться ранние сумерки, раскрашивая облака в причудливые розовато-сиреневые тона. Город гудит, не планируя еще укладываться спать. Несколько раз рыкнув для проформы «сигналкой», несется куда-то патрульная машина. Через приоткрытую форточку слышатся голоса и смех.

А перед глазами Черного стоят фотографии с места преступления. Лариса Авакумова, двадцать пять лет, продавщица в продуктовом магазине. Именно ее тело нашли двое молодых людей в Покровском переулке. Причина смерти – остановка сердца. Но вот остановилось сердце до того, как ей надрезали и завернули кожу на груди, или во время этого – не установлено. Николай долго всматривался в снимки, сделанные экспертом на месте и в морге. Почему сразу не привлекли к этому делу Центральный комитет? Хотели поднять своими силами? Боялись огрести? Или боялись контроля? Просто не придать значения такому происшествию местные не могли, это не банальная поножовщина и не пьянь, которая умерла от переохлаждения. Ни один здравомыслящий – можно ли так вообще говорить об убийцах? – человек не станет вытворять такое.

Закрыв глаза, Николай перекатывает голову от одного плеча к другому. В шее что-то пощелкивает, но пока не беспокоит.

Беспокоит Черного другое – время смерти Ларисы Авакумовой. Почти сутки прошли до момента обнаружения. Покровский переулок – хоть и, скорее, спальный район, чем проходное оживленное место, но все же не тупик, не заброшка и не придорожная канава. Чего уж проще – вывезти тело подальше и выкинуть так, чтобы его никогда не нашли. Но ведь нет! Кто-то убил женщину, выждал довольно большое количество часов и лишь тогда кинул ее тело на всеобщее обозрение. В этом тоже кроется что-то определенно важное. Важное именно для убийцы.

Николай сплетает пальцы в замок и, выворачивая кисти, выпрямляет руки. Расцепив пальцы, бросает руки резко вниз. Пару раз аккуратно приседает, чтобы не порвать брюки. От движения в теле появляется привычная легкость.

С момента обнаружения бездыханного тела женщины в Покровском переулке прошло почти полтора месяца. Вроде как местные следователи что-то делали. В деле есть и результаты назначенных экспертиз, и допросы свидетелей, и допрос подозреваемого. Свидетели, кроме парочки, нашедшей труп – родня, друзья и коллеги. И все по канону – никто ничего не знает, не видел, ни о чем подозрительном рассказать следствию не может. Будто бы Лариса Авакумова была совершенно серой личностью, не нажившей мало-мальских конфликтов и неприязненных отношений. А подозреваемый, ее бывший муж, хоть и является отличным кандидатом с двумя судимостями за воровство, имеет стопроцентное алиби.

Время потрачено безрезультатно. И скорее всего, дело со временем перешло бы в архив, потерялось бы там на полках среди скучных папок себе подобных.

Если бы не одна деталь, о которой так вовремя вспомнил Борис Петрович Андреевский. Фотография. Ее извлекли из-под тела Авакумовой, когда дежурный судмед производил осмотр. Фотография была приложена к делу. Измятый листок размером с обычную книжку, с замятым верхним правым уголком, перепачканный кровью самой убитой.

Лариса была сфотографирована лежащей на полу. Ее руки спокойно лежат на немного рыхлом животе, ничего не прикрывая. Левая нога чуть согнута в колене и прислонена к правой. На груди треугольником рана. Еще свежая, потому что кровь от нее потеками «украшает» плечи и груди Авакумовой. Один, самый широкий и насыщенный, мазок крови идет от острого края раны вниз к пупку, наполненному кровью доверху. Руки женщины будто поддерживают пупок, не давая крови потечь дальше. Жуткая инсталляция, наполненная каким-то дьявольским смыслом. Черный никак не может его разгадать.

Но он прекрасно видит, что пол, на котором лежит жертва, точно такой же, как на фото Алины Браун. Кажется, это даже то же место, вплоть до сантиметра.

– Так, интересно…

Николай возвращается за стол и вынимает из дела фотографии. На снимке, оставленном убийцей, Авакумова испачкана своей кровью. А на снимке, сделанном на месте, она чистая. Даже вокруг разреза нет подтеков. Черный перечитывает протокол осмотра места преступления. Получается, что убийца сначала сделал этот снимок, а уже после привел мертвую женщину в относительный порядок и подкинул на скамейку.

– Что ты хотел этим показать? Для чего это сделал? Почему это тебе так важно? Зачем ты ее вымыл?

За Черным водится привычка бубнить себе под нос, когда требуется над чем-то серьезно подумать.

* * *

– Вонючка! Вонючка! Блохастая вонючка! – дикие крики сопровождают мальчика.

Он давно уже понял, несмотря на юный возраст, что людям некомфортно рядом с ним. Что им откровенно брезгуют. И терпят лишь потому, что деваться некуда. Дети вокруг – его одноклассники, другие ребята – гораздо быстрее поняли, что можно и не скрывать своего отношения. Они дразнят его, швыряют камешки и бумажные комки. Они плюются, а Генка даже умудряется с каким-то залихватским удальством сморкаться так, что сопля летит прямо в цель. Эта цель – он.

Мальчик, давно выросший из своей одежды. И если из-за вечно голодного впалого живота брюки застегиваются, хотя и впритык, то длину их никак не исправить. Свитер тоже становится маловат. Приходится одергивать рукава, ползущие вверх. Это чуть ли не единственные его вещи.

– Фу! – орут ему. – Грязный бомжок!

– Вонючий таракан!

– Иди под дождиком погуляй!

– У него бешенство, он воды боится!

И если дети жестоки, но от них сразу понятно, чего ждать, то взрослые воротят нос как бы невзначай. И по их лицам мальчик прекрасно читает немую просьбу: «Отойди от меня! Не прикасайся! Ты мне противен!»

Что может сделать маленький мальчик, оказавшийся один на один со всем миром? Он закрывает щербатую неровную дверь ванной и стаскивает заскорузлые вещи. Вечно подтекающий кран оставляет на поверхности ванны ржавые отметины. Открывая воду немного сильнее – напора все равно нормального нет, – он принимается стирать. Кусок мыла, каким-то чудом доставшийся ему почти целым, всегда ждет припрятанным на трубах под ванной среди паутины и сухих тараканьих трупов.

Мальчик скоблит свои тряпки и глотает слезы. От обиды на такую судьбу. От жалости к себе. От того, что некому его просто обнять.

* * *

– Ты знаешь, а ведь он хорош, – говорит Смородинова.

– Кто? – не понимает Тихомиров.