Эльге, до востребования

– В следующем году снова пойду в свой седьмой, а пока работать устроюсь. В 14 лет уже берут на завод. Карточка будет рабочая. Мы же на твою не проживем.

– Это я тебя должен кормить, – оборвался посреди фразы.

– Ну ты же понимаешь, война, – сказала Эля серьезно. – Все не так. Ты не переживай, проживем. Мама в этом уверена, потому меня к тебе отправила, а то как ты тут один, совсем пропадешь.

Папа рассмеялся: слишком основательной Эля вернулась.

– Знаешь, почему я тебя так назвал? Эльга!

– Знаю, скандинавские саги любишь. – вздохнула, потому что ее злило два раза объяснять каждому и первому, что она Э-льга, а не О-льга.

– Эльга значит – святая, дева-воительница, неподкупная, надежная, верная, сильная. Ты знаешь, что княгиня Ольга на самом деле Эльга. – папа увлекся, – «Эльга, Эльга! – вопили древляне с волосами жёлтыми, как мёд, выцарапывая в раскалённой бане окровавленными ногтями ход».

– Через тысячу лет написал Гумилев, – мрачно повторила слышанное не один раз. – Он запрещен, а ты все читаешь.

– Если бы сейчас не было затемнения, пошли бы мы с тобой по Варварке на бульвары!

– А пошли в скверик, туда, к Юргенсону, – махнула она рукой, – Может, нас не заметят?

Папа был легок на подъем, и скоро они стояли у цветущих вишен. Эля изменилась, стала старше, строже, осторожнее.

– Ты в Москве, мы вместе, не бомбят. Скоро вернутся наши. Люба пишет, с ней все хорошо, а она все же со своим санитарным поездом на передовой. С остальным мы справимся, значит, все хорошо. О! Совсем забыл тебе сказать, тебе приходили письма. Их уже целая стопка.

Он не сказал, что письма из Ленинграда приходили только до сентября.

Понятно – какие сейчас письма из блокадного города.

Она бежала домой, схватила пачку, спряталась в комнату теток, знала, что папа не войдет, но все же перетащила лампу на подоконник, села там, задернула за собой штору, так надежнее, никто не увидит, что он пишет, а вдруг он пишет совсем не то, что она хотела услышать. Распечатала сразу два. Мелкий, мелкий бисерный почерк, от самой кромки, с двух сторон исписал лист. Да какое же из них первое? Надо же последовательно читать, а не просто так – вдоль и поперек. Ну вот слова: «Ты не ответила на мое пятое письмо». Значит, не первое…

А вот и первое. Смеется, как всегда, дурак. «Дорогая Эльга, как дачные каникулы? Как Алек? Я все смотрю на фотографии, где мы в Кратово, и потом в Переделкино. Мечтаю, в первую вакацию опять побывать с вами на дачах. Но пока даже и минуты на мечту нет». Что он пишет? Она же знает, что Ленинград в блокаде. Зарядка, прогулка в Таврический сад, сейчас гимназистки побегут или и вовсе смольнянки, и балы начнутся.

«Дорогая Эльга!

Сегодня канун моего дня рождения и я решил урвать немного времени для писем. Должен тебе сказать, что настроение у меня далеко не блестящее. Нельзя сказать, что оно плохое, но и хорошим его назвать нельзя. Беда еще в том, что стоит чудесная погода и все время клонит ко сну. Как видишь, мне довольно трудно угодить: дождь – плохо, ведро – еще хуже. Да, завтра мой день рождения. Передо мной лежит фотокарточка, снятая в 1938 году на даче в Краскове-Малаховке. В голове теснятся воспоминания, мысли о хороших, к сожалению, давно прошедших днях. Нет! Все это не то. Как можно заниматься такими глупостями, как воспоминания, когда я уже курсант. И должен блестяще сдать математику и строительные материалы. Вообще, у нас довольно весело. Если бы ты смогла один день побыть в нашей среде, то тебе хватило впечатлений на всю жизнь. Хочу рассказать тебе подробности о нашей веселой жизни. Встаем в 7 утра. Для подъема существует удивительный музыкальный зверь, который зовется Горн. Этот горн ровно в указанное выше время заводит свое пение, которое мы проклинаем и не желаем слушать. Между прочим, самые остроумные ребята делают вид, что ничего не слышали. Должен тебя предупредить, что в нашей системе недодуманных до конца положений почти нет. В данном случае к кровати со спокойно спящим и ничего не слышавшим агнецем подбегает Некто. Этот Некто является и карателем, и вообще, чем хочешь. Он, правда, мало отличается от нас, грешных, но он только на год раньше начал учиться и от этого он является этим Некто, а не кто-нибудь из нас. Как известно, сильнее кошки зверя нет, и потому Некто пользуется почти неограниченными правами. И вот мирно отдыхающих малюток заставляет вздрогнуть и начать быстрее двигаться зычный голос: «Вы почему не встаете?!» Ответа мы не слышим, но твердо уверены, что через мгновение раздастся «Молчите! Знаю!». Еле успев надеть брюки и ботинки, мы опять слышим милый горн. Он зовет нас на зарядку. Эта зарядка дается нам каждое утро и по расчетам должна хватать на целый день., но уже через час глаза начинают слипаться и нос упорно стремится проникнуть сквозь книгу или тетрадь и достать стол (на столе ему, наверное, удобнее покоится). Итак, мы выскакиваем по пояс голыми на улицу и несемся стройной колонной мимо спящих домов в один из замечательных садов города – Таврический сад. Там мы начинаем кривляться все вместе, как макаки в зоопарке, когда они в хорошем настроении. Это удовольствие длится не долго – всего 10–15 минут. После этого в том же грохочущем порядке мы возвращаемся в свои апартаменты. На туалет времени очень мало, если учесть количество желающих умыться и количество водопроводных кранов. К счастью, количество желающих намного отличается от общего числа ребят, т. к. некоторые умываются после утреннего чая, а порой и совсем не умываются. Ровно без двадцати восемь мы отправляемся в наше основное здание – учебный корпус. Он расположен шагах в пятидесяти (с учетом довольно широкой, как и все в Ленинграде, улицы). Мы попадаем в подвальное помещение, именуемое столовой. Здесь бывает холодно или жарко. Умеренного климата там не существует. Наскоро (по возможности, так как не хватает приборов, которыми можно нарезать хлеб и из которых можно пить горячий, а иногда холодный чай) покончив с приятной трапезой, мы поднимаемся немного выше и попадаем в свои классы. Опять грозный Некто командует, осматривает с головы до ног, а иногда заглядывают и глубже. После всех этих церемоний остается еще минут двадцать до начала занятий, которые мы употребляем по своему усмотрению: курим, болтаем (травим), смотрим в окна, а их у нас в классе не больше, не меньше, а целых пять штук. Они выходят на улицу и там многое можно увидеть. В 8 часов 30 минут начинаются занятия – во время учебного года лекции, а сейчас – подготовка к экзаменам. Вместе с этим (параллельно) идет борьба со сном. Через каждые 45 минут нам дают 10-минутный перерыв. Все просыпаются и идут в конец коридора курить. Так проходит время до 12 часов. Ровно в полдень кончаются занятия, вернее, прерываются на 50 минут– мы идем завтракать. Томительное ожидание между двумя последующими блюдами не может испортить аппетита, но буквально выворачивает все внутренности. Далее занятия идут до половины третьего, а потом (в зависимости от дня недели) занимаемся физкультурой, строевыми, общественными и очень редко самостоятельными делами. В 17.00, в переводе на гражданский русский язык – пять часов – мы обедаем и ужинаем. До 7 часов отдыхаем, а потом до 11 занимаемся самостоятельно – кто чем. В учебном году готовимся к спихиванию заданий, читаем, корпим над изучением мудрых книг. Окончив занятия, отправляемся на вечернюю прогулку. Если погода хорошая и настроение приличное, то идем с песнями, а то, опустив голову, получая ежеминутно замечание «Выше подбородок!». Приходим в свои дортуары в половине 12го. За эти 30 минут до отбоя нужно успеть умыться, поболтать, сделать несколько физкультурных упражнений на койках, лечь в койки и в 12 начать (у меня часто бесполезно, от переутомления, наверное) попытки уснуть. Лежа часа 1,5–2 можно изучить довольно обстоятельно несколько предметов. Дело в том, что существует определенная категория лиц, которые предпочли бы отвечать во сне, чем на яву. У тех, которые «не могут связать двух слов» – речь течет гладко, мирно и очень толково. После отбоя и до самого подъема спящие напоминают немного, именно немного, встревоженный улей. Где-то в дальнем углу несколько человек соревнуются, кто громче храпит, в другом месте разговаривают во сне, подо мной один из моих лучших друзей, о котором расскажу в следующий раз, имеет привычку очень уморительно хрюкать. Когда он засыпает в классе, случается даже не 2 раза в день, то его не будят (а у нас вообще спать не разрешается), а он просыпается уже через несколько минут сам от громкого, часто слышного на улице хохота. Что значит луженая морская глотка – ты, наверное, знаешь. Время подходит обычно к часу или к половине второго, когда я уже не в силах выдержать бесполезного лежания в койке и отправляюсь развлечься – поухаживать за женой. Чур, не пугаться! Вспомни суворовскую поговорку – «наши жены – ружья заряжены». Теперь понятно?! А ведь ты покраснела! Нехорошо, надо уметь скрывать свои чувства. Больше писать нельзя – письма больше этого посылать нельзя. Скоро напишу еще. Жду и твоих писем. Крепко жму руку. Целую. Валерий. 2 июля».