7 кругов яда

– И давно тебе этот поезд снится? – спросила Маша, выслушав его очередной рассказ.

Она подняла на Иисуса глаза, зрачки в которых стали похожими на две бешено вращающиеся черные дыры.

– Давно, я еще подростком был, – ответил он, не вдаваясь в подробности своего молниеносного взросления.

– Понятно. Мне тоже, бывает, какой-то поезд снится. Он едет по пустыне, а пустыня такая, знаешь, как в вестернах. С красным песком и такими тупоносыми скалами. Так вот он едет, а им управляет машинист, на голове у него черный цилиндр, он одет в черную одежду, и она вся текучая, словно клей, представляешь? Он задирает руку, машет мне, а рукав у него стекает черными струями к его ногам.

– А ты там что делаешь, в этой пустыне?

– А я там просто иду. По всей видимости, я потеряла память, не помню, откуда иду, куда, и кто я вообще такая. А он мне машет, мол, сядешь ко мне в поезд или нет? А я не сажусь никогда.

– Может надо сесть, как думаешь?

– Я думаю, что тебе пора в палату, – почему-то резко произнесла Мария, вскакивая с места, – я с тобой совсем забыла о времени.

Иисус не понял причину такой быстрой смены настроения.

– Так пойдем вместе.

– Ты тупой? Спускайся в палату, кому говорят. Мне туда больше не нужно.

Кусто резво запрыгнула на парапет, а с него сделала еще один прыжок. Иисус подавил желание зажмуриться от ужаса, высунулся с балкона и увидел, что она стоит на пожарной лестнице, прикрепленной к стене чуть правее от балкона.

– Ты решила валить? – недоуменно спросил он.

– Ну да. Ты думаешь, я просто так с тобой за жизнь поговорить решила? Я ждала, когда внизу все уснут.

Иисус чуть не задохнулся от ярости.

– Круто, а если бы нас здесь спалили, наверное, на меня бы все повесила? Типа, это я надумал бежать?

– Конечно, ты же новенький, к тебе доверия пока никакого.

Иисус сжал вспотевшие кулаки, действие таблетки набирало обороты, дышать становилось все труднее, волнами накатывал жар, а в голове совсем все смешалось.

– Либо я иду с тобой, либо спускаюсь вниз и бужу всю клинику.

– Ла-а-адно, – смилостивилась она, – запрыгивай на лесенку, только не психуй.

***

Злой, холодный дождь, который уже давно нарывал на небе, наконец-то созрел для того, чтобы вырваться на волю и начать хлестать все подряд. Автомобили плелись по шоссе еле-еле, словно пробираясь наощупь сквозь ливневые потоки.

Иисус и Мария бежали по темной чаще леса, стараясь держаться возле шоссе, которое служило им ориентиром, но не очень высовываться на свет фар. Мокрые ветки хлестали Иисуса по лицу, ног он уже не чувствовал, то ли от холода, то ли от усталости, а одежда и волосы тяжелым мешком повисли на теле. Домашние тапочки, в которых приходилось совершать это трудное путешествие, не давали ровно ставить ногу, так как она каждый раз скользила по подошве. Но розовый жар, подаренный маленькой таблеткой, все еще продолжал трепыхаться в теле, не переставая гнать Иисуса все дальше и дальше сквозь лес и не позволяя останавливаться.

Маша, видимо, испытывала похожие чувства. Она бежала чуть впереди, а свет от проезжавших машин то и дело выхватывал из тьмы ее стройный силуэт.

Иисус, какое-то время любовавшийся этой картиной, почувствовал, как вся кровь, которая до этого жаркими потоками омывала организм, вдруг переместилась в низ живота. Во всем остальном теле исчезло живительно тепло, но зато оно все сосредоточилось там. Он ощутил дикое, просто животное желание этой женщины, и Иисус схватил Машу за руку. Ему пришлось с силой дернуть за нее, чтобы остановить девушку и притянуть ее к себе. Но та не стала сопротивляться, просто молча впилась губами в его губы, их обоих затрясло, то ли от холода, то ли от возбуждения, а розовый свет внутри каждого словно указывал им дорогу в гуще леса, машин, людей и чувств.

Яд №6. Героин

После побега прошло больше месяца, но они продолжали безвылазно сидеть в недостроенном доме, на одном из верхних этажей этой тупой бездушной громады, состоящей из одного лишь бетона, питая надежду, что здесь-то их точно не найдут. Иисус притащил откуда-то старый, но еще хороший спальный мешок, который они с Машей стали делить на двоих. Несмотря на то, что окна дома представляли собой зияющие дыры, спать пока что было не очень холодно, хотя с каждым днем все отчетливее слышалась шуршащая поступь осени.

И все могло бы быть не так плохо, если бы их поиски вели одни лишь санитары. Но так уж вышло, что администрация наркологического диспансера в кои-то веки решила обратиться за помощью в правоохранительные органы. Те повесили на пропавшую пару еще с десяток нераскрытых преступлений, свора сорвалась с цепей, и охота началась.

В тот день в компании с Ваней и Лукой я выходила из подъезда недостроя после того, как в очередной раз отнесла Иисусу с Машей нехитрую еду. Я периодически носила им продукты или что-то еще из предметов первой необходимости, хотя в последнее время стала осознавать, какой они для меня являются обузой. Мои личные сбережения, и без того немногочисленные, таяли на глазах, перевариваясь в желудках этих двух молодых здоровых организмов.

Улица встретила нас серым светом предосенних небес и серыми формами у подъезда: дорогу нам преградили трое полицейских. Один из них, молодой, короткостриженный, процедил, жуя жвачку:

– К кому ходили? – он обращался именно ко мне.

Я сглотнула густую слюну.

– Ни к кому, гражданин начальник, мы просто так, гуляли.

– Врешь поди, – он хитро сощурил глаза. – А знаешь, что у меня есть?

Не отводя от меня взгляда, он залез в небольшую сумку, которая висела у него на плече и достал шуршащий целлофаном сверток. Оттуда он извлек еще один пакет, теперь уже прозрачный, в котором перекатывалось множество белых комочков. Было трудно не узнать расфасованный по пакетикам белый порошок. Вот только, какой именно это был порошок?

– Героин нынче дорогой, не знаете? – кривляясь и играя роль простачка, спросил полицейский. – Значит так, – перешел он на серьезный тон, – у меня здесь ровно тридцать «чеков» с героином. Если скажете, где ваши друзья, отдам вам все. А дальше, что угодно делайте. Хотите – сами обдалбывайтесь до усрачки, хотите – продавайте другим нарикам.

В моей голове бешено закрутились шестеренки. А он пришел подготовленным. Тридцать «чеков»! Даже если кто-то из наших захочет приобщиться к этому «добру», большую часть мы, все равно, сможем продать и при этом хорошо навариться, даже поделив добычу. Да это же просто шикарно, мне ведь так нужны деньги!

– Ну что, дубль два? – измывалась «серая форма». – Вы только что посещали этот недостроенный объект. К кому вы ходили?

Я протянула трясущуюся руку к заветному пакету, но он поспешно убрал его.

– Награда – потом. Говори!

Я проблеяла срывающимся голосом:

– К друзьям ходили.

– Та-а-ак, уже лучше, протянул он. – Сколько их?

– Двое, – ответила я.

– Кто? Два мужика?

– Нет. Парень и девушка.

– Красавица ты моя, – мент потрепал меня по щеке, после чего победоносно обернулся к своим сослуживцам, – я же говорил, тут они сидят.

Я почувствовала, как из моих глаз брызнули горячие, просто обжигающие слезы. Мент руку от моей щеки так и не убрал, и слезный поток частично пролился и на нее. Он широко улыбался и почти ласковым голосом произнес:

– Этаж нам сказала. Быстро.

– Восьмой.