Проводник

Проводник
Елена Мариныч

Даже имея возможность убежать, мы остаемся с теми, кто нам дорог. Идем до конца, пусть шанс на победу – один из тысячи. Только так.

Проводник

Елена Петровна Мариныч

© Елена Петровна Мариныч, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

1

Какого лешего вы тут делаете!

Звонкий голос девушки разнесся по лесу, заставив вздрогнуть троих мужчин, возившихся с трупом лисы.

– Вот зараза! И как она нас унюхала!?

С досадой проговорил здоровый детина и сплюнул себе под ноги. На мгновение все трое замерли. За их спинами стояла девушка, невысокого роста, с растрепанными волосами до плеч. Темно карие глаза сверкали от гнева, брови сошлись у переносицы. Спортивные штаны были заправлены в удобные полусапожки на толстой подошве. Поверх шерстяного свитера, штурмовка защитного цвета. В руках лишь веревка.

– Шла бы ты отсюда.

Прошипел мужик и медленно поднялся на ноги. Развернув плечи, он с угрозой посмотрел на девушку.

– Жорик – погоди.

Второй из компании, не таких внушительных размеров как Жорик, вклинился в начавшуюся перебранку.

– Пашка, давай так: мы тебя не видели, а ты нас. Разойдемся по-тихому.

– Да не уж-то! Миротворец ты наш! Сезон охоты на лис еще не начался, а значит что?

– Да брось. Сама ведь знаешь, что впустую весь этот кипишь. Максимум штраф выпишут.

Глаза девушки сузились до щелочек. Она была так зла, что с трудом переводила дыхание. Конечно, он прав. Даже до штрафа дело не дойдет. Проставятся местному участковому и дело с концом. Не в первый раз. А её еще и отчитают за излишнее рвение. Пашка смотрела на троих здоровых мужиков у ног, которых лежала убитая ими лисица и понимала, что вся ее злость бессильна. Она не сможет добиться наказания. Не сможет? Что ж, тогда она сама накажет.

Гнев захлестнул разум. Веревка стала оружием. Пашка умела пользоваться веревкой. Та послушно изгибалась в ее руках, нанося хлесткие удары по рукам, лицам, ногам. Подойти к ней близко не было никакой возможности. Глаза девушки горели, а рот искривился в оскале. Веревка со свистом рассекала воздух, вновь и вновь нанося удары, пытающимся увернуться мужикам.

– Ты сдурела? Пашка прекрати! Блин! Стерва!

С такими восклицаниями, перемешанными нецензурной бранью, браконьеры отступали. Пока и вовсе не обратились в бегство. Пашка не могла остановиться. Она преследовала их до опушки леса, хлестая веревкой по спинам.

– Только попробуйте в лес сунуться – уроды!

Прокричала Пашка глядя вслед удаляющимся мужикам.

Стол был накрыт скатертью с вышитыми цветами. Где ее взял дедушка Яков, Пашка не знала. Дедушка считал, что в кухне стол следует накрывать скатертью, а никак не клеенкой. И есть нужно деревянными ложками. Нечего железо в рот тянуть. Пашка с ним не спорила. Она любила деда Якова, который вырастил ее и стал самым родным человеком. Своих настоящих родителей она и знать не хотела. Они оставили ее в лесу, у корней дуба совсем крохой. И если бы дед Яков случайно не наткнулся бы на нее, она умерла бы там, даже не осознав, что живет. Чем им помешал ребенок!? И распашонка была на ней дорогая и одеяльце, даже бант, которым был перевязан конверт, был из дорогой ткани. И еще, в одеяльце дед Яков нашел подвеску, старинную. Две головы ворона, смотрящие в разные стороны, опирались голову сидящего кота. А кот в свою очередь упирался лапами в расправившую крылья птицу. Подвеску Пашка носила. Лишь для того, чтобы не забыть о предательстве. Ведь так легко простить, когда ты ничего не помнишь, а прощать она не собиралась.

– Полюшка, тебе бы по кинам бегать, да парням головы кружить, а не по лесу мужиков гонять. Этак ты всю жизнь Пашкой проживешь.

Дед Яков нарочито суровил брови.

– Ну, деда! Если суждено мне замуж выйти, то жених и на печи найдет.

– Вот ведь заноза! На все ответ есть.

Дед Яков с улыбкой качал головой, глядя на Пелагею. Полюшкой называл ее лишь он, для всех остальных она была Пашкой. Ни девчонка, ни мальчишка. Школу окончила, что говориться со скрипом. Нельзя было сказать, что ей трудно давались школьные предметы. Пашку возмущал тот факт, что все преподаваемые учителями премудрости надо было принимать на веру, так как они есть. А почему собственно! Почему нельзя усомниться в законах физики, или химии? А биология? Да о человеке далеко не все известно, не говоря уже об окружающем мире. И ни один преподаватель не ответил, почему у ящерицы хвост отрастает, а если человеку ногу оторвать то не отрастет? За этот вопрос Пашку не только из класса выгнали, но еще и дедушку в школу вызвали. А сколько возмущений было, когда дед Яков, усмехнувшись в бороду, сказал.

– Так ведь ребенок интерес проявил к предмету, рази ж учитель, не должен ответить?

Переиначить себя Пашка не могла, да и другие дела ее больше волновали. Лес, в котором дед всю жизнь был лесником. Вот там была наука настоящая. И преподавал ее дед Яков лучше, чем в школе физику. Так и стала Пашка дедушкиной преемницей. Хоть и хотел он, чтобы она другую профессию выбрала да в город перебралась. Но спорить с Пашкой не мог. Она всегда настаивала на своем, при этом умудряясь не обидеть. Да вправду сказать и дед Яков, не очень-то хотел расставаться с внучкой. Одиночество его страшило. Да и Полюшка его под присмотром будет. Болела душа у него за девчонку. Все беда мерещилась. Хоть и понимал, что от старика проку мало, но все-таки на душе спокойней, когда она перед глазами.

– Ты бы поосторожней была в лесу. А ну как кто из обиженных тобой отомстить захочет!?

– Деда, не волнуйся. Хотел бы кто отомстить, то уже отомстил бы. Они только ругаются, когда меня видят, а с меня как с гуся вода. Ты же знаешь.

– Так-то оно так, да только вдруг кто злобу копит? Да часа своего выжидает?

– Хорошо дедуль. Буду осторожной. Обещаю.

Пашка понимала опасения дедушки. Сама не раз думала о возможности мести. Особенно от Жорика. Мужик он здоровый и задиристый. А как лишнего хватит, так и вовсе «крышу» сносит. Его Пашка опасалась. Ей бы попридержать свой норов, да не выходит. Всякий раз, лишь только гнев овладевает ею, так идет напролом. И неважно кто перед ней.

– Деда, я в село смотаюсь! Тете Вере корень солодки отнесу. Она просила меня накопать.

Дед только кивнул. Пашка вышла за калитку, а дед Яков наблюдал за ней стоя в дверях дома. Смотрел вслед, словно куда далеко провожал. И снова тревога сжала сердце. Что-то частенько в последнее время. Солнце клонилось к закату. Весеннее тепло пугливое, чуть сумеркам время настает, так и нет его. Пашка в черной курточке и непременных штанах походила на мальчишку. Даже походка у нее была мальчишеской. Дед продолжал стоять в дверях, глядя на пустую дорогу.

Пашка не планировала задерживаться у тети Веры надолго. Но уйти, не выпив чая с домашним печеньем не получилось. Хоть времени на чаепитие ушло не так уж и много, Пашка узнала все новости. Тетя Вера говорила быстро, много и при этом жестикулировала. Наблюдать за движениями ее рук во время разговора было забавно. Пашка пропускала мимо ушей сельские сплетни, лишь кивая головой делая заинтересованный вид. На самом деле ей были безразличны страсти жителей деревни Столбы. Здесь, как и в любой другой деревне, все были на виду. Казалось бы, откуда взяться сплетням, если ты как на ладони? Но всегда находятся люди, которые предпочитают домысливать очевидное, придавая, даже самым заурядным событиям скандальную окраску. Этого Пашка не понимала. Потому и пропускала мимо ушей «важную» информацию.

Домой пришлось возвращаться в сумерках. До темноты еще оставалось время, и потому, Пашка шла не спеша. Не потому, что она боялась темноты, просто не хотела волновать дедушку. Погрузившись в свои мысли, Пашка не заметила троих мужчин, стоящих у забора, под старым ясенем. Они подождали, когда она пройдет, и последовали за ней, стараясь не шуметь. Один из них нагнулся, поднимая увесистый камень. Пашка не успела ничего понять, лишь почувствовала сильную боль в затылке. В глазах сверкнуло, ноги подогнулись, а руки свело, на мгновение. Она рухнула на дорогу. Сознание еще не покинуло ее, когда посыпались удары ногами. Сапоги вонзались в живот, спину, выбивали воздух из легких. Она ничего не видела кроме сапог. И последнее – подошва с кусками грязи. Прямо перед глазами. Больше ничего.

Дед Яков сидел на табуретке у открытой двери, и смотрел на дорогу. Он уже не оправдывал себя тем, что ему хочется подышать свежего воздуха. Что он вовсе не Полюшку дожидается. Может это из-за старости он стал таким беспокойным? Ночь наступала быстро, а Пелагеи все не было. Позади него послышался шум. Дед Яков прислушался. Из кухни. Кряхтя поднялся. Войдя в кухню, он увидел лежащий на полу нож. Как он мог скатиться со стола? Страх закрался в душу, обдав холодом.

– Полюшка!

Проговорил дед. В тот же момент в калитку влетел соседский парнишка, и закричал, не успев даже в дом войти.

– Дедушка! Дедушка! Там Пашку! Ее в больницу увезли. Избили!

Перед глазами поплыло. Дышать стало трудно, даже повернуть голову стало невозможно. А парнишка все добивал словами.

– На ней места живого нет! Голову проломили…

Дальше он не слышал. Старое тело со стуком упало на пол.

2

Тьма и тишина. Как же хорошо не чувствовать боли. Ничего не чувствовать. Нет ни земли, ни неба. Нет ничего. Как хорошо. Туман? Откуда здесь туман? Такой белый. Откуда-то пришло беспокойство. В тумане кто-то был. Она чувствовала чьё-то присутствие. Но оно не пугало, лишь беспокоило, как беспокоит скорая встреча с близким человеком, которого давно не видел. Из глубины тумана начал проступать силуэт человека. Зависнув в бесконечном пространстве темноты, она наблюдала, как неясный силуэт приобретал очертания. Вот он приблизился, и она смогла рассмотреть его. Резкие черты лица, словно у каменной статуи смягчала теплая улыбка. Но она не вязалась с той печалью, что наполняли его глаза. Широкие плечи и руки с мозолистыми ладонями. Она отчетливо увидела, эти мозоли. И небольшую родинку между указательным и средним пальцем. Она успела рассмотреть все это в то мгновение, когда он протянул к ней руку и толкнул с тихим шепотом, – «Еще, не время». А потом долгое падение.