Купидон с жареным луком

Купидон с жареным луком
Елена Ивановна Логунова

Смешные детективы
Алиса Пеструхина купила дом в деревне, где живут ее родственники – тетя Вера и двоюродный брат Митяй, местный участковый. Однако и там она не нашла желанного покоя! Однажды утром к ней вломился неизвестный, но Алиса не растерялась и оглушила его шваброй. Ей на помощь пришел брат, и выяснилось, что это недавно освободившийся из колонии Андрей Соколов, осужденный за кражу иконы во время реставрации местной часовни. И это было только начало: у соседей Алисы пропало редкое старинное украшение, женский головной убор – кокошник из жемчуга. Подозрение вновь пало на Соколова, но что-то подсказывает девушке – все не так просто!

Елена Логунова

Купидон с жареным луком

Тетка Вера оказалась права!

– Не бросай ты, Ляська, швабру с ведерком у порожка, – говорила она, укоризненно тряся тугими барашковыми кудельками – голубенькими, по забытой уже в городе моде. – Убьется же хтось!

– Хтось? – смеялась я, умиляясь неизменной теткиной заботливости. – Кот Шуруп? Я ж одна живу, тетя Вера!

– А как явится хтось? – не унималась тетка.

– Как явится? Откуда? – Тут я взмахивала руками, обводя мировые просторы, на которых до сих пор не нашелся тот «хтось», который явился бы ко мне в деревню Пеструхино.

А «хтось» вдруг взял и явился! И ведь что примечательно: как нарочно, именно когда я закончила мыть полы. И – да, конечно же, по привычке оставила швабру с ведром у порожка. Ненадолго – не неряха же я какая – только на то время, пока буду любоваться сияющими мокрыми полами.

Красно-коричневая краска на них, свежевымытых, будто загустела и сделалась глянцевой, как пасхальное яичко, крашенное в луковой шелухе. Заоконное солнце – ставни я уже распахнула – ударилось в мокрую поверхность, разбилось, запрыгало по неровностям слепящими зайчиками…

Мне нравились мокрые деревенские полы – живые и веселые, не то что строгий и скучный городской ламинат. Не нравились бы – я б их не намывала каждое божье утро. Ну, и швабру с ведерком у порожка не бросала бы. А тут вот бросила, как всегда, и вышло неладно.

Сначала на красно-коричневый глянец, разом прихлопнув с полдюжины резвых солнечных зайцев, упала просторная тень. Я не сразу сообразила, в чем дело, но тут появились чоботы – иначе эту обувь было не назвать. Помятые, заскорузлые, грязные! С намытыми полами они диссонировали, как самогон с «Тирамису», – я ахнула, отмерла и прервала свое благостное буддистское созерцание.

И тут же услышала матерок – досадливый и грязный, как… как эти самые чоботы. Под ними на старательно намытом глянце уже расплывались комковатые желто-серые пятна – по характерному цвету, структуре и амбре я мигом признала самодельное удобрение, только вчера рассыпанное на грядках соседки бабы Дуси.

Я вслух подумала:

– Огородами шел! – И при виде грязюки машинально потянулась за шваброй.

А этот, в чоботах, сказал:

– Вот же с-с-с… – И назвал меня – а кого еще, я же одна живу, кот Шуруп не в счет! – собакой женского рода и женщиной легкого поведения.

У меня как раз уже швабра в руке была, и я ее дернула на себя. А этот, в чоботах, слишком резко и внезапно подался ко мне, ну и встретились они – его подбородок и моя швабра.

Эта их первая встреча была совершенно случайной! Могу поклясться, я не хотела. Мужик, понятно, тоже. О швабре и речи нет – той вообще все параллельно.

Но Хтось схватился за челюсть, снова матерно замычал, а на поруганный красно-коричневый глянец со звоном брякнулось что-то железное, мигом воскресившее часть пришибленных было солнечных зайцев.

Я пытливо моргнула, присматриваясь, – а это ножик! Косой, сапожный, в оплетке синей изоленты – дядя Петя таким из моих фасонистых городских ботильонов чувяки вырезал, когда кот Шуруп в приступе необъяснимого буйства в лоскуты подрал кожаные голенища.

И вот на ножик в сочетании с невнятной матерной угрозой я, признаюсь, отреагировала уже сознательно – шарахнула этого, в чоботах, перекладиной швабры, как зловредное насекомое резиновой мухобойкой!

Враг зашатался и присел. Я, развивая успех, бросила швабру, схватила ведро, прицельно выплеснула грязную воду, пустую емкость нахлобучила на чужую мокрую голову и уже по сверкающему оцинкованному железу, как по шлему рыцаря-захватчика, еще разок-другой влупила победоносной шваброй – своей дубиной народной войны.

Ведерно-колокольный звон еще не растаял в воздухе, а я уже летела по деревне, как фурия: в одной руке швабра, в другой массивный, как кочерга, ключ от входной двери – ее я мигом заперла, пленив поверженного вражину в чоботах.

– Ми-и-итя! Митяй! Мить, Мить, Мить! – тревожно высвистывала я на бегу, держа курс через три двора на четвертый – к Митяю, Дмитрию Палычу, здешнему участковому и моему двоюродному брату по совместительству.

Даже не знаю, что для Митяя хлопотнее и утомительнее – служба или наше с ним родство. Хотя родни у Митяя и без меня немало. То ли наша с его матушкой фамилия дала название всему населенному пункту, то ли наоборот, но факт есть факт: мы с теткой Верой Пеструхины из деревни Пеструхино! Хотя тетка, выйдя замуж, фамилию сменила и стала Синеглазовой. А я в браке еще ни разу не состояла и потому до сих пор зовусь, как отчая деревня.

Не то чтобы я видела в этом повод для гордости – мне бы больше понравилось быть тезкой городу Парижу, например… Алиса де Пари, а? Звучит ведь? Это, кстати, мой псевдоним в интернет-журнале «Тренды-бренды», у меня там авторская колонка про всякую-разную гламурятину…

Только не подумайте, что я работаю в «Трендах-брендах» – нет, там я всего лишь подшабашиваю. Официально я трудоустроена в солидном СМИ – газете «ФинансистЪ», но там не очень хорошо платят. Хуже, чем в несерьезных модных «Трендах».

И вот зачем я сейчас об этом, а? Побежала я, стало быть, по деревне к брату-участковому. А Митяй сидел под яблонькой во дворе и ел борщ. Он всегда по утрам ест борщ, глазунью с салом, пироги – основательно так трапезничает. Тетка Вера, маманя Митяя, как раз спускалась с крыльца с парящим чайником и при виде бегущей и вопящей меня – со шваброй! – уронила руки и едва не ошпарилась.

– Митяйчик, ко мне там влез один, а я его бац, бац – и заперла! – лаконичненько доложила запыхавшаяся я и обессиленно упала на лавочку.

– Ох ты ж господи! – Тетка Вера перекрестилась свободной от чайника рукой и поторопилась спуститься с крылечка. – А ну отдыхивай, отдыхивай! Щас тебе чаю налью, а мож самогоночки сразу?

– А заперла-то чего? – утерев ладонью залоснившиеся от жирного борщеца губы, лениво поинтересовался Митяй-участковый. – Шоб не сбег? Ему ваше бац-бац не понравилось, а ты не прочь повторить?

– А ну умолкни, охальник! – Тетка Вера сдернула полотенце, используемое вместо фартука, и привычно погрозила им сыну. – Вишь, не в себе девка! Пожалей, зря не выспрашивай.

– Не, не, пусть спрашивает. – Я обмахнулась ладошкой. – Значит, так. Здоровый мужик, как медведь какой, в жутких чоботах…

– Мог бы и их снять, – хохотнул неугомонный Митяй.

– Цыц! – Тетка Вера хлестнула-таки его полотенчиком. – Не мешай слушать! Ляська, рассказывай!

– Я только полы помыла, и тут он! Вломился в дом, обматерил меня, нож уронил, а я его шваброй, шваброй… Или нет, сначала я его шваброй – случайно, потом он меня обматерил, и тогда я его снова шваброй, а он выронил нож… Или опять нет: сначала он выронил нож, а уже потом я его снова шваброй? – Нервничая, я никак не могла восстановить последовательность событий и очень от этого огорчалась. Обычно у меня с изложением проблем не возникало, акула пера как-никак! – Ох, что же было раньше – курица или яйцо?

– Слышь ты, курица, – построжал Митяй-участковый, откладывая ложку. – Соберись. Я пока не понял, ты кого-то убила, что ль? – И он покосился на швабру.

А тетка Верка опять боязливо перекрестилась.

– Надеюсь, что не убила, – ответила я и прислушалась к своим ощущениям. – Нет, точно не убила. Когда я убегала, он ворочался, ведром о стену бился… Что? – Я обвела обиженным взглядом вытянувшиеся лица непонятливых слушателей. – Да, вот представьте, он в ведре был!

– И в жутких чоботах, – слабым голосом припомнила тетка Вера, тоже села, подперла голову ладошкой и с прискорбием воззрилась на меня.

Я же при упоминании чоботов возмущенно вскинулась:

– Он огородами шел! Грязюки мне натащил торфяной! С-с-собака… мужского рода…

– Стоп, Ляся, Ляся! – Митяй вдруг приподнялся, сунул руку в карман домашних штанов-трикошек, выудил оттуда мобильник и полез смотреть сообщения.

Он что-то нашел, взволновался, выругался, схлопотал от строгой мамки за сквернословие полотенчиком, подорвался и побежал в дом. Вернулся в брюках и при табельном оружии.

– Свят, свят, свят! – Тетка Вера закрестилась размашисто и часто – рука аж расплывалась в воздухе, как разгоняющиеся лопасти вертолета.

– Сидите здесь! Ни с места! – Митяй помчался к калитке по прямой, топча морковные грядки – цветочков во дворе практичная тетка Вера не признавала.

С полдороги он вернулся, вырвал из моей закаменевшей руки ключ-кочергу, погрозил им: