Великие авантюры и приключения в мире искусств. 100 историй, поразивших мир

…Ноябрьским утром 1796 года в ворота Гатчинского замка, столь любимого недавно воцарившимся императором Павлом I, въехало сорок (!) карет. Повозки странников были покрыты пылью, но на их дверцах золотом блистали толстые обручи, в которых белели кресты Мальтийского ордена. Возницы осадили коней у подъездного крыльца, и под фанфары трубачей, спрыгнувших с запяток карет, дверцы передней кареты отворились, и возник полномочный министр-посланник Мальтийского ордена – «командор разных командорств» граф Джулио Литта. Склонившись в приветственном поклоне перед российским императором, он начал заранее приготовленную речь: «Странствуя по Аравийской пустыне и увидя замок, мы узнали, кто в нем живет – брат наш во Христе и рыцарстве!»

Низкорослый и малосимпатичный Павел, обожавший лесть и всяческие театральные эффекты, с детства влюбленный в подвиги рыцарей, был восхищен громадным красавцем, склонившимся перед ним в низком поклоне. Ну а уж когда Павел узнал, что Литта имеет полномочия ордена возвести русского императора в звание Великого магистра, кровь бросилась ему в голову, и он тут же пообещал мальтийцу исполнить любое его желание. «Я желаю стать подданным вашего величества! – галантно ответил Литта. – А еще – жениться на вдове графа Скавронского, ежели она даст свое согласие».

В 1798 году на пышной и торжественной церемонии в Георгиевском зале Зимнего дворца командор Джулио Литта возложил на Павла I символы отличия Великого магистра – священную кольчугу, крест Палермской Богоматери и золотую цепь. Павел же обратился к папе римскому Пию VI с просьбой за особые заслуги снять обет безбрачия с Джулио Литты, но оставить его в звании командора Мальтийского ордена. И эта беспрецедентная просьбы была удовлетворена!

Свадьбу Юлия Помпеевича и Екатерины Васильевны сыграли прямо в Зимнем дворце. Литта был поражен переменами, произошедшими с его возлюбленной. В предвкушении свадьбы прелестная Екатерина забыла о своей прежней лени и нелюдимости. Напротив, замуж за графа Литту выходила обворожительная светская львица. Вот что творит любовь! Император осыпал молодых дарами и наградами, в том числе пожаловал Литте чин шефа кавалергардов. Екатерину же больше всего восхитил дар мужа – в спальне прямо над супружеской кроватью она обнаружила «Мадонну с младенцем» Леонардо.

Однако через год картину пришлось снять. Взбалмошный Павел, охладев к мальтийскому посланнику, не желал более его видеть, приказав отправляться в ссылку в имение жены. Литта был в отчаянии. Он метался по своему роскошному столичному дому на Большой Миллионной, не понимая, как скажет красавице жене о том, что отныне их жилищем должна стать простая деревенская усадьба. Но тут дверь открылась. На пороге возникла Екатерина Васильевна с леонардовской картиной в руках. «Мы готовы!» – кротко сказала она и прижала «Мадонну» к груди.

Как ни странно, но и в деревне Литта проявил себя отличным руководителем: не просто управлял имением твердой рукой, но и заботился о крестьянах, за свой счет строил им избы, поощрял их занятия ремеслами – словом, превратился в образцового помещика.

Правда, сельская жизнь оказалась недолгой. После вступления на престол Александра I в 1801 году семейство Литта вернулось в столицу. А с ним – и картина Леонардо, которую в петербургском свете вскоре окрестили по имени владельца «Мадонной Литта».

К тому времени многое переменилось. Нового русского императора более не заботила судьба Мальтийского ордена, тем более что саму Мальту уже захватили англичане. Так что Юлий Помпеевич переключился на насущные проблемы своей новой родины. И весьма в этом преуспел. В 1811 году по представлению Александра I он стал членом Государственного совета. Был всеми уважаем, баснословно богат, жил на широкую ногу. Одно оказалось несбыточным – у Юлия Помпеевича и Екатерины Васильевны так и не было общих детей. Часто по ночам Литта думал: отчего Бог так и не дал ему увидеть, как обожаемая русская Мадонна держит у груди их дитя?..

Однажды в их доме на Большой Миллионной гостила его падчерица – дочка Екатерины Васильевны Мария. К тому времени она уже была замужем за графом фон дер Паленом и совсем недавно родила прелестную дочурку. Литта зачем-то зашел в ее комнату и буквально замер на пороге. Юная мать кормила младенца. Лучи заката золотили комнату. Волосики на головке девочки просвечивали золотым пушком. Увидев вошедшего Литту, она повернула к нему головку и улыбнулась. И ему вдруг показалось, что он снова видит наяву сцену, когда-то написанную Леонардо. Мать и дитя.

С тех пор Юлий Помпеевич стал неравнодушен к своей «внучке». Стал ее крестным отцом и с тайным восторгом слушал в церкви, как любимицу нарекают Юлией в его честь. Видно, Мадонна услышала его молитвы и явила ему дитя. Литта зачастил в дом к Паленам, а по городу поползли гнусные слухи. Растерянная Екатерина Васильевна попыталась урезонить мужа: «Зачем ты так носишься с Юленькой? Уж и так весь Петербург судачит, что она – дочь не Палена, а твоя!» Литта ужасался: «Что ты говоришь? Неужто я мог бы соблазнить собственную падчерицу?!» Но Екатерина Васильевна все вздыхала: «Я не говорю! Но девочка и вправду на тебя похожа. Словом, не стоит самому ходить с ней гулять в Летний сад. Поостерегись сплетен!»

Ошарашенный Литта давал слово, что поостережется. Но сердце не камень. И он опять летел к обожаемой Юленьке. Часто привозил ее к себе – в особняк на Миллионную улицу. Кормил своим самым любимым кушаньем – мороженым. Вот уж к чему он имел истинную страсть! Мог зараз съесть дюжину огромных порций. И Юлию приучил. Часто рассказывал девочке об Италии. «Там, в огромном палаццо Литта, – сотни картин. Но самая прекрасная у меня здесь! – хвастался он, показывал девочке леонардовскую «Мадонну» и обещал: – Когда я умру, она достанется тебе!»

Так и вышло. 24 января 1839 года 76-летний граф Литта потребовал у своего мороженщика Сальватора очередную дюжину порций. Тот принес огромный серебряный поднос, и Литта, крякнув, приступил к поеданию. На десятой порции он блаженно улыбнулся: «Сальватор сегодня отличился!..» – и отдал Богу душу.

Его колоссальное состояние отошло обожаемой Юлии, тем более что супруги Литты – Екатерины Васильевны – уже не было в живых. Да и Юлия к тому времени успела выйти замуж за полковника лейб-гвардии Преображенского полка графа Самойлова, однако вскоре с ним разошлась. Кто знает, но, может быть, именно «Мадонна» Леонардо, на которую она любовалась с детства, по-своему повлияла и на ее судьбу. Сумасбродная красавица, она очертя голову влюбилась в великого русского живописца Карла Брюллова. И стала его Музой. Все самые прекрасные женщины на его картинах написаны с нее. Она – и «Удаляющаяся с бала», и «Вирсавия», и «Итальянская красавица». Ее образ можно увидеть и в «Последнем дне Помпеи». Вслед за Брюлловым Юлия уехала в Италию. И там познакомилась с миланскими родственниками своего крестного отца. Почему она отдала «Мадонну с младенцем» его племяннику – Антонио Литте, доподлинно неизвестно. Но так или иначе, а «Мадонна» вернулась в родное палаццо.

Впрочем, кажется, она уже не считала дворец в Милане родным. Краски начали выцветать, шелушиться, а затем и отваливаться. Как будто картина тосковала по далекой России. И никто из семьи Литта не возразил, когда Антонио в 1864 году предложил продать картину для коллекции русского императорского двора. Правда, тогда на продажу предложили целых 44 картины – семейство Литта нуждалось в средствах. Но приехавший из Петербурга директор Эрмитажа Степан Александрович Гедеонов за сто тысяч франков приобрел только четыре – и первой, конечно, «Мадонну Литта».

12 января 1865 года покупка состоялась, и Гедеонов поспешил в Петербург. Чуть не всю дорогу держал «Мадонну» на руках, согревая как мог, – боялся, что краска от холода и тряски совсем отвалится от доски. Едва приехал в столицу, отдал картину на срочную реставрацию. Однако приглашенные из-за рубежа специалисты наотрез отказались работать с картиной. Выручил простой русский умелец – эрмитажный столяр Александр Сидоров, которому удалось переложить красочный слой с прогнившего дерева на новый холст и тем самым спасти шедевр. За эту уникальную работу он получил серебряную медаль от самого императора Александра II.

«Мадонна Литта» засияла красками и заняла свое достойное место в Эрмитаже. Она стала его жемчужиной, его символом, его Главной картиной. Но вскоре возникла другая напасть – искусствоведы со всей Европы поспешили объявить картину. «безродной авантюрной подделкой». То есть, может, она и творение времен Возрождения, но никак не кисти великого Леонардо да Винчи. Интересно, что все эти сомнения начались лишь после того, как картина оказалась в Эрмитаже. Пока же она висела в Милане, никто не сомневался в ее авторстве. Хорошо, хоть нашлись честные знатоки творчества Леонардо, такие как директор Картинной галереи Берлинского музея Г.Ф. Ваген, автор известной монографии о гении Возрождения, который подтвердил авторство да Винчи.

Впрочем, через несколько десятилетий, уже после Октябрьской революции, отсутствие сомнений в авторстве «Мадонны Литта» чуть было не сыграло с картиной злую шутку. В то время в музеях молодой Страны Советов стали появляться коллекционеры из-за рубежа, и им показывали все самое лучшее: картины Рафаэля, Боттичелли, Тициана, Веронезе, Ван Эйка. Показали и «Мадонну Литта». Особо ценных покупателей, таких как министр финансов США Эндрю Меллон или ловкий промышленник Арманд Хаммер, чиновники от искусства запросто водили по залам Эрмитажа: «Мы продаем все – выбирайте, что вам интересно!»

Работники Эрмитажа, несмотря на угрозу репрессий, пытались сопротивляться. Писали докладные записки и объяснения, перевешивали полотна, уносили их якобы на реставрацию, чтобы запутать следы. Но многие произведения искусства спасти так и не удалось. С пугающей регулярностью по ночам к боковому подъезду Эрмитажа подъезжали машины смерти – «черные маруси», как их звали в народе. Только забирали эти машины не людей, а картины. И по утрам на стенах музея, где еще вчера висели полотна великих мастеров, зияли белые пятна. Пропала «Мадонна Альба» Рафаэля, которую весь мир называл «Петербургской Мадонной». Исчезла тициановская «Венера перед зеркалом» – лучшая работа мастера. А в один памятный день директор Эрмитажа, академик Орбели, обнаружил спецов Внешторга перед «Мадонной Литта». И тогда он решил действовать – не мог же он позволить, чтобы Эрмитаж лишился своей Главной картины. Вечером он вынес «Мадонну» из Эрмитажа, обмотавшись ею под пиджаком. На пиджак надел пальто, чтобы бдительная охрана, ежевечерне строчащая отчеты в «органы», не смогла ничего обнаружить. На всякий случай подготовил отчет, в котором говорилось, что картина находится в плохом состоянии, краски сползли до неузнаваемости. Ну а если представители Внешторга велят-таки предъявить картину, решил показать какой-нибудь старый размытый холст. Такой поступок по тем временам был подвигом. Ведь если бы правда раскрылась, под расстрел пошел бы не только сам Орбели, но и вся его семья.

Но, видно, «Мадонна Литта» всегда хранила тех, кто ее любил. И как все истинные Литты, она всегда была своенравна. Не захотела уезжать из России – и не уехала. Теперь именно она и есть наша «Петербургская Мадонна». И когда красавице с младенцем приходится выезжать на зарубежные выставки, уже никто не говорит, что они «безродные авантюристы». Тем более что среди дневниковых записок Леонардо удалось обнаружить его наброски к «Мадонне Литта». Так что авторство доказано. Хотя страсти, конечно, еще будут бушевать. Но какое же искусство без страстей?..

Сокровище бродячего цирка: легенда и быль

В Леонардовском зале петербургского Эрмитажа висит еще одна картина Мастера – «Мадонна Бенуа». И история ее явления миру столь же удивительна, загадочна и авантюрна, как и «Мадонны Литта». Да и в самом деле, чего еще ждать от созданий волшебной кисти?

В промозглую Масленицу 1824 года на астраханской пристани как-то не ладились гулянья. Уж и купцы, забыв про субординацию, сгрудились вместе в двух трактирах – и степенная первая гильдия, и мелочь торговая в рваных зипунах. Уж и вина-водочки каженный день выпивалось немало. А матросня – опять же вместе – и с больших рыболовецких судов и с крошечных фелюг бродила, подвыпивши, по улицам города всем скопом. Казалось бы, должно веселье начать чувствоваться. Но нет.

Падал снег. Месилась грязь под ногами. Потрескивали на ветру сараюхи, приспособленные под склады. Астрахань ведь ключевой торговый город, перевалочный пункт дорог – из Самарканда в Казань, из Бухары в Нижний Новгород, из Персии к Белому морю. В Астрахани всегда множество народу – и своих жителей, и торгового люда. Да вот незадача: в эту Масленицу все, как сычи, сидят по своим домам да торговым приютам. Только и говорят: «Паршивая погода ноне!» Ну а нет праздника – нет и выгоды купцам. Откуда ж ее взять, коли никто ничего не покупает?!

Леонардо да Винчи. Мадонна Бенуа

Купец первой гильдии рыбопромышленник-миллионер Сапожников тоже месил астраханскую грязь в Масленицу 1824 года. И чего сюда заехал из своего привычного Петербурга? Конечно, дела были. Но ведь думал погулять вдали от дома. Дома-то образованная супруга Пелагея Ивановна, не купеческая дочь, а дочка действительного статского советника, директора всех санкт-петербургских училищ Ивана Ивановича Ростовцева. Дома разговоры о возвышенном – искусстве, литературе, гости дворянских кровей. Конечно, купец Сапожников изо всех сил «аристократическую жизнь» налаживает. Дворянам свои «дурные купеческие» деньги ссужает. Но ведь душа-то простая своего праздника требует. Вот и думал Александр Петрович Сапожников поразвлечься на Масленице в Астрахани. Хотел, как в детстве, погулять по улицам, цепляя попадающихся навстречу прохожих, потом собрать команду да, послюнявив рукавицу, ринуться стенкой на стенку, утешив душу в кулачном бою. Еще грезил о бродячих музыкантах, под чью развеселую музычку можно и поплясать прямо на какой-нибудь площади, лихо бросив шапку наземь.

И вдруг – чу! – ужель музыка?! И вправду – труба, а вон – скрипка вроде. Зазывалы музыкальные. Куда же зовут? Купец повернул на звуки. Эва – балаган раскинут. Разноцветный, круглый. Бродячие циркачи!

«Всемирно известная труппа Франческо Пикколомини! – надрывается зазывала, тряся бубном. – Танцы на канате! Прекрасная наездница! Невероятные чудеса! Две копейки за вход! Женщинам и детям копейка! Представление начинается! Спешите, а то мест не хватит!»

Куда уж там – эка загнул. Купец даже сплюнул от такого обмана. Да зрителей-то всего ничего. Прогорают циркачи-то!

Сапожников вздохнул – жаль бедолаг. Что с того, что циркачи, – тоже ведь люди. Вынул из кармана монету, кинул в кружку зазывалы, не требуя сдачи, и вошел в шатер. Там сразу бросалась в глаза не просто бедность – нищета. Вокруг посыпанного песком круга всего-то четыре чадящие плошки. Полог весь дырявый – вон, небо видно. Скамеек нет. Публика на ногах толпится. Да и представление так себе. Девчонка-наездница поехала на тощей коняге. Обеих, видно, не кормят – у обеих ребра торчат. Потом другая девчонка, постарше, залезла на канат, подвешенный к куполу полога, и начала там раскачиваться. Это небось и есть танцы. Хоть бы не упала! А то голова с голодухи кругом пойдет. Нет, обошлось.

Сапожников хрустнул зубами и вышел из балагана. Какой интерес переживать за циркачей?! На их представление с радостью и весельем глядеть надо. Да вот не выходит.

Купец пошел к своим складам. Проверил, все ли в порядке. Покалякал со сторожами. Проверил замки. «Не беспокоят ли соседи?» – спросил. Да и услышал: «Не, хозяин. Тута же все сараи наши. А в не нашем старик с девчонками». – «Кто таков?» – «Сам глянь! Они тихие».

Сапожников и пошел взглянуть. Приотворил дверь. Да и разглядел у печурки старого зазывалу с внучками – наездницей и гимнасткой. Все они быстро и жадно ели что-то из мисок. Голодные. Не понимая зачем, купец-миллионщик вошел в сарай. Старик поднялся. Заговорил что-то, коверкая слова. «Действительно итальянцы, – понял Сапожников. – Как же их сюда-то занесло?» Машинально нащупал в кармане купюру и протянул старику. Тот благодарно прижал руку к груди, поклонился, обвел рукой свою нищую обитель, словно приглашая купца присоединиться к еде – чем богаты. Сапожников огляделся и… его как бичом по сердцу хватанули – над набитыми по стене нарами висела небольшая, но поразительная картина: юная Богородица, по возрасту ничуть не старше девчонок-циркачек, держа на коленях Младенца, показывала ему цветок. И эта девочка-Богородица и ее Младенец были такими реальными.

«Продай! – выдохнул Сапожников. – Сколько хочешь?» Старик итальянец понял, замотал головой: «Нельзя! Святая Мадонна. Благословение матери. Невозможно…» Старик даже попытался закрыть картину тряпицей, не знал, бедолага, с кем дело имеет. Того, что купец Сапожников хотел, он всегда добивался. Вот и теперь он стал ходить к итальянцам чуть не каждый день. Видел – дела у циркачей идут все хуже. Ну и дождался – после окончания Масленицы настал пост. К циркачам вообще перестали заходить зрители. Денег не хватало даже на то, чтобы тронуться в другой город. Вот и продал старик итальянец картину с Мадонной.

Ошалевший от счастья Сапожников привез картину в Петербург. Всю дорогу на руках сам держал, аки младенца, видел, что доска, на которой написана картина, разваливается. В столице первым делом начал искать, кто помочь сможет. В Академии художеств нашел реставратора, работающего над картинами в Эрмитаже, – Евграфа Егоровича Короткого. Тот и совершил художественный подвиг – перевел «Мадонну с цветком» (как ее стали называть) на холст.

Через три года, в 1827-м, купец Сапожников умер. Но благородной родне остались не только миллионы, но и богатая коллекция картин, которую он успел собрать. Сын его Александр Александрович уже не носил ни бороды, ни зипуна, а выглядел горожанином-денди. Внучка же Сапожникова Мария, слывшая уже не просто образованнейшей барышней, но и любительницей искусств, вышла замуж за известного петербургского архитектора французско-итальянских кровей – Леонтия Николаевича Бенуа. В приданое Марии Александровне и досталась жемчужина собрания деда – «Мадонна с цветком».

В 1908 году в Петербурге состоялась выставка картин западноевропейских художников из частных коллекций. «Мадонна» Сапожниковых-Бенуа оказалась там на почетном месте. Вот тогда-то академик живописи, хранитель Эрмитажа, искусствовед Эрнест Карлович Липгарт и обосновал свою догадку – «Мадонна с цветком» принадлежит кисти не кого-либо, а величайшего гения живописи – самого Леонардо да Винчи. Невероятно! Ведь картины гения все известны наперечет, а тут вдруг шедевр, найденный в нищем цирковом балагане…

Картину решили атрибутировать за границей. В 1909 году она отправилась в Европу. Самый признанный авторитет живописи Возрождения, профессор Бернард Беренсон, был вынужден, хоть и нехотя, признать авторство Леонардо. Еще бы не признать – в рисунках да Винчи обнаружились точные наброски «Мадонны с цветком». Выяснилось, что это – одна из первых картин молодого Леонардо, выполненная где-то в 1478–1480 годах. Еще в 1591 году о ней написал исследователь М. Бокки: «Дощечка, расписанная маслом рукой Леонардо да Винчи, превосходная по красоте, где изображена Мадонна, в высшей степени искусно и старательно. Фигура Христа, представленного младенцем, прекрасна и удивительна, его поднятое лицо единственное в своем роде и поразительно по сложности замысла и тому, как этот замысел удачно разрешен».

Словом, авторство Леонардо оказалось признанным. Это же не одна слава, но и огромная стоимость! А между тем семейство Бенуа нуждалось в средствах, и Мария Александровна решила продать картину. Покупатели нашлись незамедлительно. Лондонский антиквар не задумываясь предложил полмиллиона франков, примерно 200 тысяч тогдашних рублей. Но Мария Александровна не хотела продавать шедевр за границу. Она была патриоткой и хотела оставить картину в России. Она же понимала, что это – народное достояние. И тогда директор Эрмитажа граф Д.И. Толстой обратился с просьбой к императору Николаю II, чтобы кабинет его величества специально отпустил нужную сумму. Отечественные радетели искусства, конечно, объявили о скудости средств и предложили только 150 тысяч, и то в рассрочку. Мария Александровна вздохнула и… согласилась. Что не сделаешь ради того, чтобы картина осталась на Родине.

Зато теперь полотно гордо именовалось «Мадонна Бенуа» и висело в лучшем зале Эрмитажа. Вот только искусствоведы решили изучить ее историю поглубже. Цирковое появление шедевра в нищем балагане и неожиданный визит миллионера-купца выглядели как-то неубедительно. Слишком уж авантюрно, театрально, напыщенно.

Однако история явления Мадонны еще долго оставалась тайной. И только в 1974 году в Государственном архиве Астраханской области был обнаружен «Реестр картин г-на А.П. Сапожникова, составленный в 1827 году». Не понятно только, до смерти самого Сапожникова или уже после. Но первой в описи числилась «Божья Матерь, держащая предвечного Младенца на левой руке… Вверху с овалом. Мастер Леонардо да Винчи… Из коллекции генерала Корсакова». Получается, что авантюрная история находки «Мадонны» в цирке – всего лишь легенда, семейное предание. Только вот отчего оно возникло и почему сам Сапожников настойчиво рассказывал именно версию про нищих итальянцев сыну-наследнику, а тот передал своим детям?

По здравом размышлении это можно понять. Сапожников хоть и был миллионером, но «собираниями коллекций» в то время занимались дворяне, а никак не купцы. Генерал же Алексей Иванович Корсаков был сенатором и завзятым коллекционером. Однако, скорее всего, продавая купцу-миллионеру картину на сгнившей доске, он и не подозревал о ее ценности. Ну а история, рассказанная купцом всему Петербургу, говорит о многом. Во-первых, о том, что сам Корсаков не хотел афишировать, что продал картину. А во-вторых, о том, что, понимая, сколь ценно его приобретение, Сапожников постарался сделать так, чтобы оно осталось у него навсегда. Ведь если помнить, что ее продал Корсаков, так в один прекрасный день можно получить требование вернуть ее обратно. Ну а коли знать, что ее хозяева – некие нищие итальянцы, так они назад не потребуют. Да и где их искать-то? Это ж все равно что ветра в поле. А Мадонна – вот она. Улыбается, протягивает цветок, играет со своим Сыном. Сама еще дитя.

Кража века: дела и случаи

22 августа 1911 года во вторник в 9 часов утра хранитель Луврского зала Леонардо да Винчи, который называют Квадратным салоном, проходя по залам музея, заметил, что на своем почетном месте отсутствует «Джоконда» – самая знаменитая «портретная дама» мира. Хранитель не обеспокоился: вчера, 21 августа в понедельник, Лувр был закрыт для посетителей – проводился санитарный день. Именно в такие дни музейные сотрудники и работают с картинами, в обычное время представленными для посетителей. Так что хранитель зала Леонардо решил, что «Джоконду» снял фотограф или реставратор. «К открытию в 11 часов вернут на место», – подумал хранитель и поспешил по своим делам.

В полдень, впрочем, хранитель решил проверить, правильно ли повесили картину, ведь «Мона Лиза Джоконда» – дама почтенного возраста и обидчивой натуры. Она должна висеть под определенным углом и наклоном к солнечному свету, проникающему в Квадратный салон. Иначе с картиной происходит нечто мистическое – посетители жалуются, что она зло насмехается над ними, а то и корчит обидные и даже страшные гримасы. Так что хранитель вошел в «Квадратный салон» и застыл на месте. Никакой «Джоконды» на стене не было. Там зияла пустота. А под ней как ни в чем не бывало восседал служитель, которому было поручено охранять картину. Ну и что же он охранял?!

«Где Мона Лиза?» – охнул хранитель. «Не было с утра, – проговорил заспанный служитель. – Думаю, фотограф забрал…»

Уже предвкушая нечто кошмарное, хранитель кинулся к фотографу, потом к реставраторам, потом по другим службам. Никто не брал «Мону Лизу». Но не могла же она уйти сама – значит, ее похитили?!

Дело о похищении национального шедевра

В ужасе хранитель Леонардо кинулся к главному хранителю Лувра Жоржу Бенедиту. И вот как месье Бенедит описал это впоследствии: «Вчера в музее был санитарный день, и он был закрыт для публики. Поэтому никто не заметил, что картина исчезла».

Леонардо да Винчи. Мона Лиза (Джоконда)

Вот такой бардак был, оказывается, всегда. Полтора дня зияла пустота на стене, но никто не заметил, что там нет картины! Дальше – больше: «Хранитель Квадратного салона прибежал ко мне, заявив, что никто не знает, куда подевалась картина».