Розовый кокон. Следствие ведёт Рязанцева

Розовый кокон. Следствие ведёт Рязанцева
Елена Касаткина

Он экспериментатор. Обладая поверхностными знаниями в области психиатрии, ему удаётся добиться небывалой власти над сознанием людей. К чему может привести ощущение собственной исключительности у посредственности с раздутым эго?В этот раз следователю Рязанцевой предстоит столкнуться с жуткой обыденностью зла.

Розовый кокон

Следствие ведёт Рязанцева

Елена Касаткина

Корректор Галина Васильевна Субота

© Елена Касаткина, 2023

ISBN 978-5-0059-7331-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Этот город сам себе сумрак. Здесь вчера распяли Иуду.

В. Сатурин

Бог посмотрит, дьявол усмехнётся.

Пролог

Это просто какой-то конвейер историй, судеб, лиц. Историй тяжёлых, судеб трагических, лиц разных. Каким может быть лицо мужчины, на глазах у которого сгорела вся семья? Вся – это жена, сын и дочь с семьями и внуками до года. Мозг не выдержал. А у кого выдержит? И тело тоже. Отказали ноги. Сидит теперь в коляске.

Лицо сумасшедшего – он насмотрелся. Уже сам может ставить диагноз ненормальности. Глаза, мимика, взгляд, упирающийся в стену, которой нет. Но это после таблеток, а до… До – лучше не видеть, не заглядывать.

Погорелец был единственный, кого ему было жаль. Крепкий мужик, мог бы ещё жить и жить. В смысле нормальной жизни. Он и будет жить. Долго и несчастливо. Хотя для него может так лучше. Ведь там, за гранью, другая жизнь. И та, другая, возможно, как раз и есть нормальная. А эта…

Он поставил коляску в тень под дерево и вернулся за старухой. Вот уж кого не жаль, так эту бабку. По его мнению, Проня Прокоповна Серкова своё отжила. Восемьдесят с хвостиком – дай бог каждому. Сюда попала со сломанной в двух местах ногой. Врачи «ремонтировать» не стали. Сказали: «пусть лежит». И всё. Она и лежала. А у неё боли. Такие, что хоть на стенку лезь. Кололи обезболивающие. Много. От них ей везде тараканы мерещились и кузнечики. Когда он её на простыне в ванную затаскивал, она визжала и махала руками, отгоняя от себя стаи насекомых. Противно визжала, по-старчески, словно лягушка квакала. Может ей болото мерещилось. Хаотично размахивая костяшками, Проня Прокоповна попадала ему по лицу. Больно. Он сжимал зубы, борясь с желанием утопить её тут же в ванной, чтоб и сама не мучилась и других не обременяла.

Были и особо буйные. Но с теми проще. Накачают транквилизаторами, и они лежат трупами, привязанные к кровати. Спокойные, мирные. Если не знать их историй.

Были и те, что спокойные, и мирные, и совершенно небуйные, даже наоборот, милые и вежливые без всяких транквилизаторов. Как, например, Виктор Иванович Нестеров. На вид мужичок с ноготок, вполне приличный себе интеллигент. Вырубил топором соседей, спрятал всё в холодильник, предварительно расчленив, и питался этим. Долго, медленно, растягивая удовольствие. А посмотришь – обычный, вполне себе нормальный человек. Без заскоков. И поговорить может с тобой о чём-нибудь умном. Но об умном с ним неинтересно. Интересно о том, как это…

– А что? Зато деньги на еду тратить не надо, – говорит не спеша, с ухмылкой. Так же наверно и убивал, и разделывал, и ел. Так же медленно, не спеша, тщательно пережёвывая и ухмыляясь. И кто бы мог подумать? Причина – банальный соседский конфликт из-за забора.

Таких не один экземпляр. И всё как у всех ровно – родился, рос, детсад, школа, университет. Примерный везде и во всём. Травм не было. Ни физических, ни психологических. Где и когда что-то пошло не так?

Страшно с такими. Страшно не оттого, что они и тебя могут съесть, нет. За полгода практики он научился с ними обращаться и даже находить общий язык. Страшно от того, что долго находясь среди них, перестаёшь понимать, где грань нормального. И в чём она.

Он читал их дела, диагнозы, назначения, динамику заболевания и лечения. Старался делать выводы, тогда ещё смутно представляя, зачем ему это. Где и когда полученные знания пригодятся и сыграют решающую роль в его жизни.

Ничто не происходит просто так. То, что поначалу кажется бессмысленным, неожиданно может открыть новые горизонты возможностей. Оказаться определяющим и судьбоносным. Надо только последовательно и чётко двигаться в выбранном направлении, улавливая и впитывая всю подбрасываемую тебе информацию. Переваривая, осмысливая и делая выводы. Это так интересно. Раньше он думал, что открытие – это внезапное озарение, но нет, он ошибался. Это планомерное осмысливание всего, что происходит, тех законов, по которым развивается жизнь. И в первую очередь, твоя собственная. Кто-то сверху ведёт, подсказывает, направляет. Что требуется от тебя? Быть внимательным и вдумчивым. История с Флемингом, забывшим помыть чашку Петри, лишь доказывает его вывод – ничто не случайно, всё закономерно. Может и ему удастся изобрести свой пенициллин. Своё лекарство нормальности.

Часть первая

Глава первая

Ключ проблемы. Так говорят, когда не могут понять суть происходящего, не знают, как выйти из трудного положения. А он знает!

Или вот ещё – к любому можно найти подход. К каждому есть свой ключ. Есть в этом что-то криминальное, вроде как из лексикона домушника-медвежатника, но на деле это правильно. Ключ можно подобрать к любой двери. Просто не все знают как. А он знает!

Знает и применяет эти знания. И у него получается. Опыт – великое дело! А опыт, помноженный на знания – это… верный путь к успеху, к достижению поставленной цели и тому, что к успеху прилагается.

Итак, конференция! Есть ли благородней задача у воспитателя, чем защита детства. Да! Пожалуй, именно с этой фразы он и начнёт своё выступление.

Теперь немного развить эту мысль красивыми фразами.

Он вынырнул из-за стола и подошёл к зеркалу. Нужен костюм. Но без галстука. И ворот расстегнуть, чтоб не слишком сухо, не слишком помпезно выглядело. Но и не чересчур фамильярно. Скажем – по-свойски, но в рамках. Вроде как он и тут, и там. Промежуточное звено между воспитанником и педагогом. Нет, промежуточное звено – звучит не очень. Он – не «между», он – «над».

Но ничего кроме звена в голову не лезло. Ладно, над определением надо будет поработать.

«Я сумел полюбить их и дать им столько… Столько… И они смогут дать мне… Нет… „Мне“ – плохо. Дать обществу».

Он быстро вернулся к столу, схватил ручку и записал пришедшие в голову слова. Насчёт «столько» потом додумаю и вставлю.

Снова вернулся к зеркалу. Нет, не годится, лицо слишком напряжено, надо расслабить, чтоб выглядело так, будто ты не на конференции с докладом выступаешь, а делишься опытом с приятелями. Чтоб располагало и вызывало доверие. Можно ещё слегка улыбаться в паузах.

«Я сумел превратить учебный процесс из обычной зубрёжки в игру».

Да, так хорошо. Про зубрёжку – звучит весело, по-детски, по-школьному. Это должно понравиться, не дать им уснуть.

«Я разработал собственную методику по обучению отстающих детей, детей со сложной психикой, детей, которые были не в состоянии освоить программу средней школы, детей, на которых махнули рукой даже собственные родители». Очень хорошо. Трогательно. И благородно.

Так. Что дальше? Можно немного подробностей, например, про дополнительные занятия, и вообще деталей должно быть достаточно, чтобы создать впечатление научного подхода к вопросу. Его метод – это синтез дисциплины и психологии, теории и практики, медицины и образования. Это будет самая объёмная часть его выступления. Тут он развернётся.

Ладно, что в конце? В завершении надо рассказать о достигнутом результате. А результат такой: даже самые безнадёжные из его воспитанников, благодаря выработанной им методе, в короткие сроки успели догнать своих сверстников. Отстающие стали вровень с успевающими. Эксперимент удался! Виват! Он автор прогрессивной методики обучения трудных детей.

***

Круглый зальчик с выходом в зимний сад. Назвать это зимним садом язык не поворачивается, но у заведующей учебной частью школы интерната для трудных подростков повернулся. Три кадушки. В одной фикус Бенджамина, в другой бесплодный лимон, «если листочки потереть – пахнет» – звучит убедительно, в третьей – огромная диффенбахия с листьями-лопухами. Стоящий в углу на футляре баян выглядит устрашающе. Может потому, что сам футляр напоминает гроб. На стене доска с фотографиями воспитанников, над ними чьё-то высказывание про открытые любящие сердца, про жизнь, которая никогда не кончается. Совершенная ахинея.

Заведующая учебной часть – Мириам Авесаломовна усаживается в квадратное, местами истёртое до дерева кресло, рукой предлагает гостье такое же рядом.

– А это не опасно? Диффенбахия – ядовитый цветок, после него надо руки мыть, а у вас детки… Ну, такие… – Алёна Одарёнова подбирает определение потактичней, – непослушные. – Они знают, что он ядовитый?

– Нет, конечно. Если я им скажу, что он ядовитый, то они тут же это проверят. Начнут обдирать, жевать и друг другу в еду подкладывать.

– А если случайно… Кто-нибудь лист сорвёт… – Одарёнова тоскливо посмотрела на плотно закрытую форточку. – «Эта старая кошёлка нафигачилась дезодорантом, будто ассенизатор. До такой степени, что даже запах собственных любимых духов раздражает».

– Ой, я вас умоляю, ну даже если сорвёт, даже если руки после этого не помоет, ну что случится? Живот поболит и перестанет. Наука будет. Да и не так уж он ядовит, как говорят. У меня дома кошка его ест постоянно и ничего, носится по квартире, как угорелая. – Заведующая сунула руку в карман, порыскала, не нашла, сунула в другой. – Очки… Чёрт возьми! Надо было взять их с собой. Без них я слепа как крот. Ну да ладно. – Поправила вырез синего кардигана, пригладила жиденькие, немытые волосёнки. – Хотите знать, что это было? – продолжила начатый ещё в коридоре и прерванный диффенбахией разговор. – Зависть! Вот что это было. Натуральная зависть!

– Кого?

– Коллег, разумеется. Менее одарённых, менее удачливых.