– Не вставайте, вам нельзя, – у кровати появилась молодая медсестра. – Только очнулись и уже сбежать от нас хотите?
– Где Пиксель, где моя собака?
– Какая собака? Вас привез мужчина накануне вечером.
– Какой мужчина?
– Не знаю, вам лучше знать, – в голосе медработника слышалось кокетство.
Яна познакомилась с ним в тот же вечер, он пришел в ее палату с пакетом фруктов и букетом цветов.
– Вижу, вам лучше?
– Вы кто? – твердо и даже немного сердито спросила Яна, удивляясь этой своей твердости.
– Константин. А вас, красавица, как величать?
– Яна…
– Прекрасное имя. У вас чудесный пес, вы обязаны ему своим спасением.
– Где он? Где мой Пиксель?
– Пиксель, – засмеялся мужчина. Смех удивительно шел ему, озаряя мужественное лицо внутренним светом. – С его-то размерами…
– Где он?
– В автомобиле моем сидит, его сюда не пускают. Мы поладили, он у вас удивительно воспитанный.
– Но как…
– Как я нашел вас? Ставил машину во дворе, когда ко мне подбежал Пиксель. Лаял, скулил, тянул за брючину, пока не привел к заброшенному общежитию. Вы лежали без сознания, медики сказали, еще пару часов – вас бы не спасли от переохлаждения. Что вы там делали?
– Искала Пикселя.
Через неделю Константин и Пиксель встречали Яну у дверей клиники. Встречали, чтобы никогда уже не расставаться…
А к лету пугающее здание, наконец, снесли. Тогда Яна и услышала от соседок историю юной девушки, выбросившуюся из окна третьего этажа от несчастной любви.
Рисующий смерть
– Мы можем разработать индивидуальный дизайн гостиной. Наш художник учтет все ваши предпочтения, – девушка очень старалась не упустить клиента. – А вот, кстати, и он. Знакомьтесь, наш художник Кирилл.
Дмитрий не мог поверить – перед ним стоял Кирилл Седов, известный художник. Еще несколько лет назад его картины выставлялись на лучших площадках не только их города. Писать портрет у Седова было престижно, его работы закрепляли статус. Лучшие дома города встречали гостей портретами кисти Седова. За короткий срок художник сколотил неплохое состояние, его загородный дом превзошел даже дом губернатора. Ходили слухи о недвижимости в Италии и Черногории.
Но пару лет назад Седов неожиданно исчез. Кто-то говорил, что сбежал после скандальной истории, кто-то додумывал романтичный флер. Известно лишь, что в один из дней портретист покинул свой особняк, предварительно позаботившись о его продаже. Не предупредил даже своих заказчиков, а их было очень много, очередь к Седову расписывали на год.
Картины перестали выставлять, хотя портреты так же висели в домах местного истеблишмента, но больше не приковывали к себе жадных взглядов.
И вот теперь в этом скромном сотруднике мебельного салона Дмитрий узнал выдающегося художника. У Седова весьма нетипичная внешность: тонкое лицо, высокий лоб, глубоко посаженные глаза какого-то редкого оттенка темного. Иногда казалось, что они черные, иногда принимали цвет шоколадной глазури, но в редкие моменты они вдруг искрили изумрудным глянцем. И еще одна деталь, исключающая совпадения – родимое пятно странной формы на левой щеке. Именно это пятно и запомнил Дмитрий, впервые увидев художника на какой-то выставке. А еще низкий бархатный голос, вызывающий некий диссонанс с обликом художника.
– Здравствуйте, вы предпочитаете индивидуальный стиль, – его голос. Сомнений не осталось.
Разыгравшееся любопытство привело к дополнительным тратам, пришлось согласиться на авторский дизайн.
Кирилл приехал на дешевом автомобиле, а ведь некогда он демонстрировал свой роскошный парк при любом удобном случае, даже передача вышла на местном телевидении о коллекции дорогих авто.
Какое-то время осматривал гостиную, просил включить освещение, а потом достал альбом и стал быстро делать наброски. Дмитрий удивился, что работает дизайнер не в программе, а по-старинке, простым карандашом.
– Чай, кофе? – проявил гостеприимство хозяин.
– А… что? – оторвался от листа Кирилл. – Нет, спасибо. Воды, если можно.
– Разумеется.
– Вы ведь Седов, известный портретист, – решился Дмитрий, протягивая стакан.
Рука художника дрогнула. Он не ответил, лишь залпом выпил воду и вновь склонился над листом.
Закончив, открыл принесенный ноутбук и стал вводить параметры.
– Смотрите, я разработал черновой проект. У окна легкий, светлый, будто парящий шкафчик в классическом стиле. Разумеется, лучше «разбить» пространство. Предлагаю три зоны, площадь гостиной позволяет это сделать.
Кирилл еще много говорил, а хозяин демонстрировал заинтересованность. Даже черновой проект, вышедший из рук такого художника, был безупречен. Дмитрия мучило любопытство, и он думал вовсе не об интерьере гостиной, а о том, как «разговорить» гостя.
– Могу я попросить чай? – прервался художник.
– Черный, зеленый?
– На ваше усмотрение.
– Вижу ваше нетерпение, ну что ж, возможно, пора приоткрыть завесу тайны, тем более что меня скоро не будет.
– Как? Что вы говорите?
– Если желаете слышать правду, не перебивайте. У меня только одна просьба – подождите с обнародованием моего рассказа еще месяц. После моей кончины вы можете его опубликовать. Я верю в вашу порядочность.
– Разумеется…
Рассказ Седова
«Знаю, что вы редактор одного из СМИ, поэтому скорее верю в профессиональный интерес, нежели в участие. Некогда я был медийной персоной, вы правы. Тогда это было значимо, поэтому трезво оцениваю ваше любопытство. Но я настаиваю, история может быть обнародована только после моей смерти. Как видите, разные цели иногда приводят к единым результатам.
Вернемся к событиям почти пятилетней давности. В то время я был известен, богат, в очередь на портреты записывались загодя, в городе не осталось богатого дома, в котором не было бы моей работы. Да что там в городе, росла популярность и в столице, и даже за пределами страны, мой продюсер работал сразу над несколькими проектами. И именно в это время мне в руки попалась та злосчастная книга…»
Художник замолчал, всматриваясь в густеющие сумерки за окном. Хозяин не перебивал, терпеливо ждал, когда Седов соберется с силами.
«Знаете ли вы о мистическом шлейфе, который сопровождает некоторые полотна? – продолжил он, наконец. – Одна из самых известных – история Марии Лопухиной. Известный портрет девушки знатного рода был написан художником Боровиковским, когда Маше было всего восемнадцать лет. Жить ей оставалось шесть лет, прекрасная девушка умерла от чахотки. Поползли слухи, множимые газетчиками, что художник «сглазил» свою модель. Молодые дворянки боялись даже смотреть на полотно, считая, что проклятие может перейти даже через созерцание портрета.