За кулисами профессии. Сборник рассказов

Самое удивительное, что эти выдающиеся люди, да и многие другие, занимающиеся наукой и здесь неупомянутые, настолько интересные личности, что о них написаны книги, сняты фильмы. Мне повезло дважды посмотреть на сцене БДТ им. Товстоногова чудный спектакль о Нильсе Боре и его любимом ученике Вернере Гейзенберге. Называется пьеса «Копенгаген». Ее написал в 1998 г. английский драматург Майкл Фрейн.

Основная тема спектакля – вина ученого за открытия, которые могут принести человечеству трагедию, гибель. Немец Гейзенберг, занимался исследованиями реакций ядерного распада и двигался к получению урановой бомбы для гитлеровской армии. По одной из версий он сознательно тормозил исследования, чтобы не допустить к применению это страшное оружие в планах Гитлера. Встреча двух великих физиков происходит в оккупированном Копенгагене в 1941 году. О чем говорили датский и немецкий физики, учитель и ученик, мы не знаем доподлинно. Но эта встреча повлияла на исход создания атомного оружия. Немцы не успели до конца войны, американцы вырвались вперед.

Помог ли Гейзенберг перебраться в Америку своему учителю из захваченной Дании, поделившись «урановыми» секретами, этого мы не узнаем. Но в 1943 г. Бор оказался в штатах и присоединился к работе ученых, создававших бомбу для Америки. Они тоже не сделали ее быстро. В августе 1945 года они сбросили свои бомбы на японские города Хиросиму и Нагасаки. Но проекты под кодовыми названиями «Little Boy» (Малыш) и «Fat Man» (Толстяк) американские ученые могли завершить и раньше. И тогда Малыш мог весной 1945 года спалить дотла какие-то города Германии. Гейзенберг ведь именно этого опасался, поэтому колебался, раскрывать ли научные секреты Бору, за которым могла стоять американская разведка.

Этот спектакль очень глубокий, трагичный, психологичный и философичный. Он раскрывает нравственные проблемы, которые сопровождают современные научные исследования.

В естественных науках собственные драмы, детективные истории, кризисы, моменты триумфа. Это и борьба теорий (корпускулярная и волновая теория света), и мировоззренческие войны – сколько поломанных судеб, жизней отдано за становление гелиоцентрической системы мира.

В 2019 г вышел на экраны фильм «Война токов» (The Current war) о работах Эдисона и Вестингауза, которые вели ожесточенную борьбу за право электрифицировать и осветить города Америки. Один продвигал постоянный ток (Эдисон), другой – переменный (Вестингауз). Эдисон, чтобы выиграть конкурентный поединок не гнушался никакими средствами. Его соперник оказался более порядочным, и при этом его проект победил.

Мы используем переменный ток около 150 лет. Потому что у него преимущества над постоянным: переменный ток легче производится и передается на большие расстояния, легче трансформируется (повышается и понижается напряжение), энергия переменного тока легче преобразуется в механическую (работа электродвигателя), меньшие потери при передаче.

История физики полна неожиданных поворотов, и многим физикам нельзя отказать в превосходном чувстве юмора, самоиронии. Возьмите хотя бы вот эту злую, но как по мне – в корне справедливую, ироничную шутку: «Женщина-физик – уже не женщина и не физик». И я на нее не обижаюсь. Что, наверное, и доказывает верность тезиса! Времена меняются, меняются суждения о гендерных отличиях и взаимоотношениях. Скоро, думаю, эту фразу будут воспринимать с позиций сексизма. А пока это всего лишь шутка!

Отто Штерн, лауреат Нобелевской премии 1943 года: «Если этот абсурд, который только что опубликовал Бор верен, я брошу кафедру физики». «Абсурд», оказался верен!

Поль Дирак, Нобелевская премия 1933 г.: «Мы просто замучились с теорией Бора». Альберт Эйнштейн о теории Бора: «Это наивысшая музыкальность в области мысли». И Нобелевская премия 1921 года.

С музыкой у физиков особенные отношения. Это не только посещение концертов серьезной классики. Многие знаменитые физики не в шутку владели каким-то музыкальным инструментом. Гейзенберг прекрасно играл на фортепиано, Эйнштейн – на скрипке, Фейнман – на бонго, Бозе – на флейте.

Пауль Эренфест: «Работа Бора… приводит меня в отчаяние: если формулу Бальмера можно получить таким образом, то я должен выбросить всю физику на свалку и сам отправиться туда же». Да, и так бывает! Десяток людей долгим кропотливым трудом, эмпирически получают целую серию формул излучения, а потом находится один умник – Бор, который пишет красивую теорию, из которой легко получаются все предыдущие формулы на счет раз-два!

О красоте физической науки можно говорить бесконечно. Только подумала о бесконечности, сразу выстроилась цепочка ассоциаций: бесконечность – Вселенная – Эйнштейн – о человеческой глупости. Это очень известная фраза: «Есть две бесконечные вещи: Вселенная и человеческая глупость. Впрочем, насчет первой я не уверен».

Идут года. Вращается Земля. Растят учеников учителя

После университета все физические лаборатории остались от меня в стороне, и свой профессиональный путь я начала со средней школы, с должности преподавателя физики. К этому моменту окончательно созрело решение – стать учителем.

Мне хотелось стать блестящим учителем, и, как я считала, у меня есть для этого хорошее образование и подготовка. Мне нравилось делиться всем тем, что я знаю и умею. Еще в восьмом классе наш учитель математики, когда болел учитель другого предмета, вручал мне книжку с дидактическими материалами и поручал целый урок решать на доске примеры и задачи. Так оставляли меня за старшую в роли учительницы.

Мне это нравилось, и я могла решать часами. Удивительно, но в классе было довольно спокойно. Все списывали с доски. Иногда что-то спрашивали, и я объясняла. Мой авторитет в классе возрастал. Ну еще бы! Ведь, решив свой вариант контрольной работы, я быстро делала и второй для подружки, а она снабжала этим ценным продуктом всех остальных. Потом учитель просек это, и после того, как я сдавала тетрадь, меня выпроваживали в коридор.

Домой ко мне приходили мои одноклассницы, соседские дети, я занималась с ними физикой, математикой и химией в придачу. В принципе, учительские задатки у меня были с детства.

Огромное влияние на меня оказала моя тетушка, учитель химии. И хотя она жила в другом городе и виделись мы с ней только летом, за неимением своих детей, она занималась моим воспитанием.

Мне нравилась ее начитанность, эрудированность, чувство юмора. На любой мой вопрос она знала ответ. Поразительно, но она вела себя очень естественно и уверенно в любой ситуации! Ах, как ее любили и уважали бывшие ученики! Они часто ее навещали, звали на свадьбы, юбилеи. Собираясь со всех концов страны на редкие встречи выпускников, непременно встречались с Раисой Степановной Соловьевой. Какой-то юношеский задор, умение радоваться и самой организовывать маленькие приятные моменты, она сохраняла до последних своих дней. Ей было 80 лет, когда она умерла. Полгорода пришло ее проводить в последний путь. Море цветов, венков. Похоронная процессия заняла всю улицу. Встречные прохожие, удивленно спрашивали, кого хоронят. Так провожают настоящего учителя!

Да, были такие времена, когда слово Учитель, звучало совсем по-другому. Вот и я, произнося это слово, чувствовала глубокое почтение и благодарность к тем прекрасным учителям, которые повстречались на моем пути. В азербайджанском, возможно и в других тюркских языках, слово «муаллим» означает учитель и, одновременно, уважаемый человек! Представляете, как здорово?! Ты говоришь «учитель» и тут же признаешь, что для тебя это авторитет, образец! Но дело я думаю не только в этом. Время, эпоха были другими. Образованных людей было мало, источники информации не были в такой степени доступными.

И, мне кажется, здесь еще сыграл роль такой фактор. Остатки царской интеллигенции и аристократии, сумев выжить в годы красного террора, сменив фамилии, переехав на бывшие окраины российской империи, пошли в учителя. Мою маму, действительно, учили дворяне и дворянки. Это было сразу после войны. Учителя русского языка и литературы, математики, химии. Конечно, никто об этом вслух не говорил, но это было понятно по манерам поведения, речи, одежды. Мама рассказывала об них, и в моем воображении рисовались какие-то боги, сверхлюди! Всегда подтянуты, скромно, но элегантно одеты, очень сдержаны. Никогда не поднимут голоса. Но могут осадить ученицу (тогда было раздельное обучение, школа была женской) даже взглядом. Носили шляпы и перчатки, непременно. Были всегда корректны и вежливы со всеми, кто бы перед ними ни стоял: первоклассник, директор или дворник.

Думаю, что такие люди задали тон и создали ту атмосферу, которая продержались в школе до моего школярства. В 1968 году я пошла в первый класс и застала директрису, которая заступила на этот пост еще при моей маме. Софья Борисовна Милованова, именно она держала школу образцовой несколько десятилетий. Это она создала сильный коллектив. Школа славилась на территории всего Советского Союза тем, что все достижения отечественной педагогики успешно претворялись. Несколько школьных музеев: краеведческий, боевой славы, интернационализма, политехнический. Кабинетная система введена была в нашей школе сразу, как только о ней заговорили. Школьный сад, школьный огород, бассейн, футбольное поле, баскетбольная площадка. Это в 60—70 годы!

Если Софья Борисовна появлялась на другом конце коридора, все резко выпрямлялись, доставали руки из карманов, стояли по стойке «смирно», провожая ее взглядом. Это делали все: от мала до велика! В этом не было какого-то страха. А было бесконечное уважение, пиетет, почтительность к личности директора. И главное, школу любили все, кто в ней учился или работал. Гордились, что учились в ней!

Когда Софья Борисовна ушла с поста, я перешла в 6 -й класс. Ее место заняла менее интересная как личность женщина. Она значительно уступала Софье Борисовне. Помните, как Нонна Мордюкова в фильме «Председатель»: «Хороший ты мужик, но не орел!» Здесь то же самое. Хотя речь идет о женщинах, но образно. С приходом нового директора в школе появилось много учителей, которые просто пришли «давать уроки». При этом – занудные и скучные уроки. Но было видно, что новые кадры – учителя не «по призванию»! (Взяла в кавычки, вспомнив нашего премьера). В школе даже внешне пропал тот лоск и идеальный порядок, который поддерживался при старом директоре. Исчезла особая атмосфера, дух, потихоньку школа становилась заурядной. В ней, как и в стране, наступил поздний застой. С уходом старой директрисы, наш класс также понес «невосполнимую утрату». Наш любимый классный руководитель, Роза Гусейновна Аксянова, уволилась, перевелась в центральную школу, а мы осиротели.

Наш буйный класс долго не мог смириться с потерей обожаемого учителя. А новая классная, мне кажется, сильно ревновала и злилась. Ей лучше было бы сразу признать поражение, ведь все сравнения были не в ее пользу. Она нам, кажется, так и не простила, что мы ездили всей гурьбой поздравлять Розу Гусейновну с Днем учителя. Это было так здорово, наш самостоятельный марш – бросок через весь город: электричка, метро, пешком. Мы смогли найти, где она живет, увидеть и поздравить учительницу.

Всегда вспоминаю с особенными чувствами нашу Розу Гусейновну, она учила нас русскому языку и русской литературе. Красавица, интеллигент, умнейшая и образованная женщина. Слушать ее и любоваться ею можно было часами. Какие интересные она проводила классные часы, яркие, незабываемые праздники, викторины, пионерские сборы, возила на экскурсии. Как жаль, что она была с нами только два года. Всё потухло, поникло и никогда таких чудесных школьных часов у нас не случалось более, класс, что называется начал «расползаться», упала хуже некуда дисциплина, успеваемость. Новая классная не справлялась.

Есть еще два имени, которые греют мое сердце. Это – Вапшинская Валентина Емельяновна, учитель химии и классный руководитель. В ней словно было что-то аристократическое. В разговоре, посадке головы, взгляде столько благородства, самообладания и выдержки, что хватило бы на всю школу. Но главное, какие она давала уроки. Я химию можно сказать совсем не учила, а всё знала. За урок успевала всё усвоить и запомнить. Дома – только решить задачи. Я даже страдала, кем становиться – химиком или физиком. Валентина Емельяновна, агитировала за физику, я так и сделала.

А еще мой незабываемый любимый математик – Вартан Шмавонович Вартанян. Я училась у него 6 лет. Очень добрый, но строгий и справедливый. Ах, как легко он объяснял математику. Разжевывал всё до невозможности. Сейчас я поняла, кого он мне напоминал. Винни-Пуха. Нашего, Советского. Вся школа его звала просто Вартан. Он был невысокого роста и полноватый. Жил очень далеко от школы и добирался до нее на нескольких автобусах. Всегда забегал в класс в последние секунды, вечно какой-то помятый, взмыленный, немного пыльный. Бросал свой толстый и бесформенный портфель на стул и издавал звук: «Пуфф!». Ну, точно Винни-Пух. Благодаря Вартану математика стала моим любимым предметом. Потом и с физикой было легче.