Довольно слышно захрустела ветвь.
Разнёсся эха звук, будя живое,
Иль призрачное… Как на то смотреть!
И двигаться уже не нужно было.
Пред ним мгновенно расступился лес,
Являя необычную поляну.
Вот, с дерева к нему разбойник слез,
За ним другой, ещё… Уже казалось
Не будет их количеству конца.
Обросши, злы, оборваны, беззубы…
Ни одного приятного лица.
Они Давида быстро окружили,
Безвыходно и плотно обступив.
Глаза их не по-доброму блестели,
В руках виднелись острые ножи.
Сначала музыканту показалось,
Что им хотелось просто его съесть.
Но если они голодны, он может
Отдать съестное – всё, что в сумке есть.
А те к нему зловеще потянулись.
Давид уж ощущал касанье рук.
Чем, в общем-то, конечно же, пугали,
Сужая роковой, ужасный круг.
Но просто так стоять, как столб безвольный,
Чтобы позволить растерзать себя,
Хоть как-то защищаться не пытаясь –
Не по-мужски и потому, нельзя!
Захваченный вскричал: «Остановитесь!
Хочу спросить: Главенствующий есть?
Мне нужно с ним немного пообщаться.
Иль все равны, кто обитает здесь?»
«Ну как не быть? А что ты мне расскажешь?» –
Сказал наипротивнейший старик,
«Всё, что в мешке лежит, не сомневайся,
Возьму и сам, без спроса, как привык!
С ребятами бороться бесполезно.
Их много, да и ты не богатырь.
Тут голодно живётся. С покаянием,
Ограбив, мы не ходим в монастырь».
Давид прервал его: «Не нужно грабить!
Уменьшив грех ваш, я всё сам отдам.
Прошу ветвь, камень, тряпочку оставить,
Да скрипку, что едой не станут вам,
А остальное просто забирайте.
Я сам дарю вам это от души.
Боюсь, однако, этого не хватит,
Да и пожитки стоят лишь гроши».
Вожак ответил грозно: «Разберёмся!»
Ножищем срезал тонкий ремешок,
Висящей на плече дорожной сумки,