Эскейп

– Хорошо, – отрезает отец равнодушным тоном и отводит взгляд в сторону в тот момент, когда наши взгляды пересекаются. Негромко прочищает горло, заводит руки за спину, так что ткань дорого пиджака натягивается складками на объёмном животе, и кивает в сторону двери. – Оливия, переодень её. Мы едем домой.

***

И мы едем домой. На папочкином блестящем, чёрном «Мерседесе» s-класса. Сегодня он сам за рулём. А, ну да – доходы с его бизнеса с некоторых пор больше не позволяют такую роскошь, как личный водитель, как аренда небоскрёба под офисные помещения, равно как и посещение элитных ресторанов во время каждого из приёмов пищи. Со времён реформации папочка вынужден во многом себе отказывать. Бедный-бедный папочка. Денег вот на психушку не пожалел.

От запаха кожаного салона вперемешку с хвойным освежителем воздуха, к горлу подкатывает тошнота. А возможно тошнота подкатывает из-за лекарств, которыми меня напичкали утром. Но скорее всего причина ей – чудовище, сидящее за рулём и бросающее на меня недоверчивые взгляды через зеркало заднего вида: видимо думает, что я способна каким-то образом разблокировать дверной замок и прыгнуть под колёса встречного автомобиля. И он полный идиот, если считает, что я на это способна. Мне дорога моя жизнь… какой бы она ни была. Я не хочу умирать. Я не готова. Но самое ужасное, что и бороться сил не хватает.

– Ханна, нам надо поговорить, – пытается смягчить свой жесткий, прокуренный сигарами голос. А я продолжаю смотреть на проплывающие за окном городские улицы, залитые летним солнцем, наконец наслаждаясь палитрой красок, по которой так скучала. Не то что бы я люблю этот город – я люблю движение. Движение создаёт видимость свободы.

– Ханна? Ты… ты же не держишь на меня зла, верно?

Молчу. И не потому, что ответить нечего, а потому, что моему отцу плевать на любой мой ответ, если только это не: «Конечно, папа», «Я согласна, папа», «Ты прав, папа».

И мало какое значение имеет причина, по которой он отправил своего единственного (по крайней мере, признанного) ребёнка в психушку. Значение имеет лишь то, что это пошло мне на пользу – отца не переспорить, можно даже не пытаться. Да и глупо пытаться переспорить настолько жестокого человека, как он. Когда-то у отца было столько власти, что некоторые его подчинённые боялись дышать в его присутствии. Некоторые его должники попросту пропадали без вести, а некоторые партнёры по бизнесу резко становились банкротами. Единственный добрый поступок за всю его жизнь, тот, когда он вытащил мою мать из грязи, когда узнал, что она беременна, женился на ней и обеспечил всем необходимым.

– Если бы не твоя фобия, я бы и не вздумал прибегать к таким мерам, Ханна. – Видимо думает, что это звучит мягко и сожалеюще, но нет… голос моего отца не умеет так звучать.

Он отправил меня в психиатрическую лечебницу, когда многие из существующих фобий поставили под вопрос угрозы для будущего человечества. Изначально ООН учитывались лишь серьёзные генетические и неизлечимые заболевания. Но чем больше времени проходило, тем длиннее становился «список». И вот не так давно под сомнение попала и боязнь темноты.

Мнения разделились как обычно, но, благодаря тому, что учёными было доказано: «Несмотря на одну из базовых догм классической генетики, приобретенный опыт может наследоваться», под обстрел попали и те, кто меньше всего этого ожидал.

Это и стало причиной тому, почему два месяца моим домой были «мягкие стены». Отец считает, что поступил разумно, и предотвратил вероятность моей ссылки в одну из Новых резерваций. В психушке, по задумке отца, меня должны были избавить от злосчастной фобии и подтвердить это документально. И весь этот процесс по идее должен был длиться около года. Вопрос – почему я еду домой так скоро?

– Я С ТОБОЙ РАЗГОВАРИЮ, ХАННА! ЧЁРТ! – Визг шин. – КУДА ПРЁШЬ, ОСЁЛ?!

– Всё, хорошо, папа, – отвечаю без эмоций. – Я всё понимаю.

– Вот и умница! А теперь сделай лицо попроще, у нас дома гости!

Под словом «гости», отец подразумевал известного и крайне влиятельного бизнесмена, владельца и акционера сети элитных гостиниц и казино, раскинувшихся по всей Северной Америке. И звали его…

– Ханна, это мой друг и будущий спонсор нашего семейного бизнеса – Николас Роуз. Николас… а это моя очаровательная дочурка Ханна.

Оказалось, что не так давно, Николас Роуз стал вдовцом, и чисто случайно (разумеется, случайно!) увидев в кабине отца мою фотографию, не смог не восхититься необычной красотой девушки, которая в дочери ему годится, и попросил её в жёны. Не за просто так, конечно же, а взамен на спонсирование бизнеса моего отца, повышение социального статуса нашей семьи до высшего и смену бронзовых ID-карт на золотые.

Долго мой папочка думать не стал.

– Ваша свадьба состоится через год – летом. Ввиду того, что жена Николаса скончалась не так давно, мало кто поймёт такую скоропостижную женитьбу, – со счастливой улыбкой на устах, какой я давно не видела, сообщил нам с матерью отец уже после того, как Николас покинул порог нашего дома, так и не услышав от меня ни слова. Я просто молчала, пока тот распинался о прелестях моей будущей жизни, даже в лице не менялась, а плакать и не думала – какой смысл? Я лишь смотрела на него бездушным взглядом и мысленно желала своему отцу самой мучительной смерти из всех возможных.

А потом я сорвалась…

– Да пошёл ты! – Коллекционная ваза с кофейного столика полетела в стену и дождём из осколков обрушилась на пол. – Сам женись на этой свинье и продолжай в своё удовольствие целовать его в зад!

– Ханна… Ханна… не надо, доченька, – мама, точно зная, что сейчас случится, обхватила меня за плечи, прижала к груди, и принялась умолять, чтобы я немедленно извинилась.

– Не буду! – заорала я ещё громче, круто развернувшись к монстру, готовящемуся разорвать меня в клочья за неподчинение, за протест. – НЕНАВИЖУ ТЕБЯ! СДОХНИ УЖЕ, НАКОНЕЦ! ОСТАВЬ НАС С МАМОЙ В ПОКОЕ! СДОХНИ! СДОХНИ!!!

Уже спустя секунду, пальцы отца сомкнулись на моей шее, а лопатки ударились о стену. Налитое кровью лицо с огромными бешеными глазами нависло над моим, и свирепо зарычало, брюзжа слюной:

– Ты сделаешь это, маленькая дрянь, ПОНЯЛА?! Я – твой отец! Где твоя благодарность за всё, что я для тебя сделал?! А?!! За всё, что Я тебе дал?!

Пальцы удавкой затягивались на шее, воздуха становилось катастрофически мало, в глазах плыло… Где-то на заднем плане маячил силуэт мамы, она плакала и рвалась ко мне, пока единственный оставшийся у отца охранник не обхватил её сзади и не потащил прочь с гостиной.

– Так… так вот… зачем… Вот зачем… я была нужна тебе?.. – прохрипела едва слышно, но он услышал…

– Николас Роуз одним щелчком пальцев способен решить все мои проблемы! Все наши проблемы! – склонился надо мной ещё ниже, так что в нос ударил застоявшийся запах сигар. – А ты глупа, как и твоя мать, раз не способна понять этого! Когда станешь его женой, никто и вспомнить не посмеет, о какой-то там чёртовой фобии!

– Пле… плевать мне.

– Дрянь! – отшвырнул меня в сторону, и я рухнула на ковер, с громкими свистящими звуками пытаясь насытить лёгкие кислородом.

– Даже если не сделаешь этого, – огромной тенью силуэт отца вырос надо мной, – не-е-е-ет, я не отправлю тебя в резервацию, Ханна… Я верну тебя туда, откуда сегодня вытащил!

«И я буду счастлива такому исходу», – хотелось ответить мне, но отец добавил:

– В случае отказа Роузу… в резервацию отправится твоя мать! И будет жить там пока с голоду не подохнет!!!

На этом была поставлена точка.

Спустя год я вышла замуж за ещё одно чудовище сродни моему отцу – пятидесятилетнего Николаса Роуза.

Спустя две недели после свадьбы, отец рассказал матери, что всё это время шантажировал меня ею.

Спустя три дня моя мать покончила с собой, веря, что её смерть избавит меня от обязательств и вернёт мне свободу.

Спустя три месяца после свадьбы я убила собственного мужа. И уже на следующий день вновь оказалась узницей, так и не успев распробовать вкус свободы… Моя свобода слишком эфемерная, непостоянная… Она убегает от меня, а я за ней не поспеваю.

Я родилась узницей.

Моя свобода – всего лишь миф.

Прости, мама… у меня всё равно не было шансов.

? ?? ?? ***

Белые стены. Сознание, словно в тисках.

Запертый воздух давит нещадно на грудь.

Место, что временно мой притупляет страх,

Свободы желанной глоток не дает вдохнуть.

Место, откуда не вырваться, не уйти.

Если бежать, то только ломая стены.

– Ханна, – прошепчут, – мы можем тебя спасти!