Марина Жюли. Романтика и приключения

– Раймон, не томите, я этого факта из биографии Эдит не знаю.

– Вы весьма любопытны.

– Не любопытнее вас, – парировала Марина. – Разве не любопытство заставило вас все так подробно узнавать про Пиаф?

– Сдаюсь, – Раймон рассмеялся. – Вы весьма агрессивная мадмуазель. Чуть что, сразу выпускаете коготки. – Марина попыталась встать, но Раймон удержал ее. – Отец отвез Эдит в публичный дом…

– Чтоо-о-оо?

– Все очень просто, – пояснил Раймон. – Мать Луи Гассьона содержала бордель. Малышку Эдит полюбили все девушки. Ее отмыли, накормили, одели, подарили ей кучу игрушек и кукол. Но никакие лекарства не могли вернуть девочке зрение.

Тогда бабушка пошла к святой Терезе из Лизье, которой поклонялись все обитатели борделя, и пообещала пожертвовать десять тысяч франков церкви, если девочка прозреет. Напомню, что в 1921 году это были очень большие деньги. Это было целое состояние. Но ради любимой Эдит бабушка была готова на все. Она очень хотела, чтобы внучка видела красочный мир, чтобы наслаждалась жизнью сполна. О чуде молились все девушки борделя. Чуда ждали 25 августа в день святого Людовика, в день рождения Луи Гассьона – отца Эдит. С раннего утра девушки заглядывали малышке в глаза. Но она по прежнему ничего и никого не видела. Разочарование было всеобщим. В чудеса больше никто в борделе не верил.

– Это очень грустно, когда люди перестают верить в чудеса, – вздохнула Марина.

– Вы правы. В чудеса надо верить, потому что чудо все же произошло, – сообщил Раймон. – Малышку нашли вечером у пианино. Она перебирала клавиши и восторженно шептала: «Как красиво!» Девушки даже не сразу поняли, что Эдит восхищается черно-белыми клавишами. А, когда поняли, то ликовали очень долго. Еще бы, ведь произошло ЧУДО! Эдит прозрела, когда ей исполнилось семь лет.

Ее сразу же отдали в школу. Счастью и восторгам не было предела, но счастье длилось всего лишь год. Только год Эдит была обыкновенным ребенком…

– Почему?

– Потому что, вернувшийся из скитаний, отец Эдит решил, что бордель не место для «невинной души» и забрал дочку с собой. Эдит лишилась не только крыши над головой, но и материнской опеки. Целых семь лет отец таскал ее по улицам и кабакам. Он был бродячим акробатом, а она собирала деньги. Однажды Эдит запела. «У этой девочки все в горле и ничего в руках», – сказал Луи Гассьон. Эти слова стали пророческими. Эдит поняла, что должна петь. Она ушла от отца, забрав сестру Симону, которая была младше на три года. Девочки организовали свою первую труппу. Они пели на Елисейских полях, в Пасси, в рабочих кварталах. Уличная жизнь затягивала их все глубже и глубже. Даже потом, став известной, Эдит любила петь на улице, подняв голову к небесам. Она «выходила в народ», а народ смеялся над глупой чудачкой, которая пытается пародировать «САМУ ПИАФ!» Никому и в голову не приходило, что это сама Пиаф и есть.

– А вы бы поверили, что несравненная Эдит Пиаф поет здесь на Монмартре? – спросила Марина.

– Трудно сказать, – ответил Раймон. – Я не жил тогда, когда Эдит не на что было похоронить своего ребенка малышку Марсель. Девочка умерла от менингита. Эдит собрала последние деньги, но ей не хватало десяти франков. Тогда она вышла на бульвар Шапель и запела. К ней подошел богатый господин и спросил, зачем она собирает деньги таким способом. Эдит все ему рассказала. Он дал ей денег и ушел. Больше у Эдит никогда не было детей…

– Грустно, – Марина вздохнула. – Почему все так устроено? Почему мы непременно должны проходить через страдания?

– Чтобы научиться ценить каждый миг своей жизни. Чтобы уметь радоваться всему: солнцу, дождю, ветру, деревьям, случайному прохожему. Чтобы научиться делать добро просто так, не ожидая похвалы или вознаграждения. Спешить на помощь тем, кто в беде. И не замышлять зла. Зло материально. Каждое слово материально. Но, в конечном итоге, все задуманное и сделанное нами плохое обернется против нас же самих, – с горячностью пояснил Раймон.

– У вас философский взгляд на жизнь. Вам ведь не больше тридцати…

– Двадцать пять. И у меня не так уж много времени, чтобы стать мудрее, чище, лучше.

– Но ведь двадцать пять – это только начало жизни. Почему же вы говорите, что у вас мало времени? – удивилась Марина.

– Потому что, милая моя, никто не знает точно, сколько времени он проживет на этой земле: девяносто семь лет, как мой дед, или два года, как малышка Марсель. Нам нельзя тратить время на зло и распри. Нам надо делать добро. Не отвечать злом на зло, ругательством на ругательство, не завидовать, не желать чужого, а быть довольными тем, что есть. Но мы, к сожалению, этого не делаем. Мы заражены жаждой наживы. Мы лицемерим, обманываем, спорим, строим коварные планы, раздражаемся, ищем выгоды во всем, ничего не делаем просто так. Мы не умеем слушать, считаем свое мнение самым правильным и забываем о том, что всегда есть люди, которые знают больше. Такие люди скромны и интеллигентны. Они не кричат, не лезут напролом. Они говорят всегда мало и всегда в самую точку. Они умеют выслушать других и понять их. Но именно поэтому злые, бесчестные, завистливые люди и обманщики пытаются унизить добрых людей. Им доставляет удовольствие делать зло. Они преуспевают в нем и не желают знать, что за нами наблюдает Господь. Ему дадут ответ в день суда и добрые, и злые, – Раймон посмотрел на Марину, спросил:

– Лучше ведь отвечать за добрые, хорошие слова и поступки, чем за плохие?

– Да, – ответила Марина.

Раймон прикрыл глаза и негромко запел «Жизнь в розовом свете».

– Эту песню Эдит написала для своей подруги Марианны Мишель. А потом не удержалась и стала петь ее на своих концертах, – сказала Марина, когда Райсмон открыл глаза.

– Да, это так. «Жизнь в розовом свете» одна из любимых песен Эдит. Теперь, Марина, ваша очередь продолжить рассказ, а я буду не менее внимательным слушателем.

– Начну с того, что немолодой уже господин Луи Лепле, хозяин кабаре «Жернис», предложил Эдит выступать у него. Он сказал ей…

– Эдит Джованна Гассьон – такое имя совершенно не годится для сцены. Нет, нет, не годится. Мы должны придумать новое имя, которое принесет тебе известность. А что, если мы будем звать тебя… Пиаф – воробышек? Да, решено! Пиаф, Пиаф, малышка Пиаф! Никто не скажет, что ты долговязая Пиаф. Именно малышка, воробышек. Все, решено, ты станешь воробышком, голос которого услышит весь Париж!

– Э-Д-И-Т П-И-А-Ф! Мне нравится мое новое имя.

– Но ты должна запомнить одно важнейшее правило, мой воробышек. Никогда не угождай зрителю. Великий секрет заключается в том, чтобы быть собой всегда! Всегда!

– Всегда, – повторила Эдит. – Тогда я выйду на сцену в черном вязаном платье без одного рукава. А голую руку прикрою фиолетовым шарфом.

– А куда денется твой второй рукав? – поинтересовался Лепле.

– Его просто у меня нет. У меня нет больше шерсти, чтобы связать второй рукав, – ответила Эдит.

– Вот как? – Лепле ее ответ понравился. – Это прекрасно, Пиаф, у тебя сразу будет свой стиль. Ты поселишься в гостинице Бельвиль здесь, на Пляс Пигаль…

Марина замолчала.

– Я знаю, знаю, о чем вы сейчас подумали, – сказал Раймон. – Что в жизни Эдит важную роль сыграл Раймон… Именно Раймон Ассо научил ее грамотно писать и создал «стиль Эдит», основываясь на многочисленных историях из ее прошлого. Он писал для нее песни. Он заполучил для нее контракт в «АВС» – самом большом мюзик-холле на Больших бульварах… Уже после войны Эдит Пиаф стала петь в «Мулен Руж». А попав на гастроли в Афины, Эдит поняла, что на земле есть не только Сакре-Кёр…

– Я подумала совсем о другом, – Марина вздохнула.

– О том, что период Раймона Ассо быстро закончился? – спросил Раймон, положив руку на скамью.

– Нет. Я подумала о том, что Эдит всегда была в состоянии влюбленности. Любовь нужна была ей, как воздух, как… – Марина улыбнулась.

– Интересно, продолжайте, мадмуазель, я весь внимание…

– Я читала, что встретив нового избранника, Эдит всегда восклицала: «Какие у него глаза, совершенно голубые!» это означало, что она влюблена. Каждому своему мужчине она непременно дарила голубой костюм. Однажды все ее бывшие любовники пришли на вечеринку в одинаковых костюмах. Кто-то пошутил, что у Эдит целая футбольная команда. А она рассмеялась: «Я не слишком ломала себе голову, выбирая подарки!»

– Жаль, что мой темно-синий костюм мне подарила не Эдит Пиаф, – сказал Раймон. – Я купил его себе сам у… Впрочем, это совсем неважно, у кого я его купил. Думаю, Пиаф бы меня похвалила. Я бы ей понравился. А вам?

Марина смутилась. Раймон встал.

– Знаете, что… Я должен вас проводить. Уже поздно.

– Уже? – вырвалось у Марины. Она почувствовала, как краска стыда залила лицо. Ей совсем не хотелось расставаться с Раймоном. Ей хотелось еще говорить про Эдит Пиаф, про всех её мужчин: Ива Монтана, Шарля Азнавура, Луи Барье, Жака Пилса, Тео Сарапо и Марселя Сердана, единственного мужчину, которого по настоящему любила Эдит.

Марина посмотрела на Раймона и подумала:

– Неужели я уже увлечена этим голубоглазым красавцем? Нет, не может быть. Еще вчера я готова была растерзать его. Я сочинила целую обвинительную речь в его адрес. А сегодня краснею от слова «любовь», которое никто не произносил, которое промелькнуло в моей голове…

Марина встала. Черные волосы рассыпались по плечам.

– Вперед, – скомандовала она скорее себе, чем Раймону, и пошла прочь от площади Пигаль.

Всю дорогу они молчали. Она шла чуть впереди, он чуть сзади. Со стороны казалось, что это случайные прохожие, которые просто оказались на одной улице в одно и то же время.

– Я живу здесь, – сухо сказала Марина, остановившись у своего дома. – Спасибо за вечер.