Вся правда о

– Откуда, откуда… – Доминик закатила глаза. – От верблюда! Сама с ним… В общем, пару раз была. Эй, ты чего? Да это все несерьезно было.

Дарио заморгал, вовлекая в зажмуривание все лицо, как это делают дети. Щеки стремительно пунцовели, губы то сжимались в нитку, то надувались, как будто он пытался задержать во рту слова. Но они все равно вырвались:

– Как вы могли?

А больше ничего не произнес. Развернулся и пошел, сгорбившись, к выходу, оставив Доминик наедине с молчаливыми свидетелями необдуманно раскрытого греха. Напротив глаз зловещей черно-красной обложкой вперед стоял кирпич «Инферно». Доминик вздохнула и резко крутанула ручку уборной – бегом из этого ада, домой.

Но бегом не получилось. После пяти заходов в женскую кабинку и двух – на всякий случай – в мужскую, стало ясно, что никакого моста в нормальную реальность здесь нет: творение Дэна Брауна, переставленное для проверки реальности на нижнюю полку, не сдвинулось ни на миллиметр.

Да еще, как назло, приехал автобус с туристами, поэтому проверка помещений растянулась во времени. От расстройства даже кофе пить не стала. Казалось, если ее опять назовут Лаурой, она расплачется. А единственный в этом мире человек, который знал ее настоящее имя, не горит желанием его произносить.

Но главный ужас отсутствия дыры в уборной заключался в крахе теории увеличительного стекла. Эти два мира – никакие не стекла, теперь это было абсолютно ясно; это зеркала! Данная мысль озарила Доминик при размышлении о Серджио. В том мире он изменяет жене Аличе, а в этом – жене Лауре.

Другое доказательство теории зеркал – Алессандро. Там он безответно влюблен в Доминик, а здесь по нему так же безответно страдает Лаура. Или вот взять ювелира Пирелли. В первой реальности жена с ним разводится, во второй – он уходит от жены. Все идеально подходило. Осталось лишь ответить на один вопрос – самый важный. Какой мир из двух – настоящий, а какой – отражение? И для этого совершенно не требовалось много времени: уже усаживаясь в машину, Доминик знала ответ.

Сострадательный мозг, как обычно при наличии страшных ответов, пытался отвлечься изо всех сил. Он сфокусировал глаза на вспорхнувшей с куста птице (может, кошка-Миро подкралась?), велел предательски подрагивающим пальцам включить зажигание (намекая, что управление в наших руках) и настроил уши на радиофонический голос диктора:

– Хорошая новость для тех, кто готовится к выпускным и вступительным экзаменам: кинорежиссер Дэвид Линч прибыл в Италию с целью открыть у нас филиал своего благотворительного «Фонда для идеального образования и всеобщего мира». Фонд занимается сбором средств для подростков, желающих обучиться трансцендентальной медитации, которая, по словам Линча, направляет практикующего к океану чистого знания и дает ощущение счастья…

«То, что надо!» – горько выдохнула Доминик и вернула спасающийся бегством мозг к нелицеприятной реальности. Правда, даже ужасная, лучше слепого неведения… хотя бы тем, что активизирует на борьбу.

Сейчас, конечно, не вспомнить, в какой день бывшая жена ювелира стала клиенткой «Всей правды о», но как минимум год прошел точно. Лаура же выполняла ее заказ только сейчас. А это значит, – женщина завела машину и повернула к себе зеркало заднего обзора – из вытянутого овала на нее смотрели распахнутые голубые глаза, – это значит, что решения принимаются там. Глаза в зеркале закрылись, и мир сжался в тишину салона и шершавость сиденья. «Следовательно, проход может быть только оттуда».

– In fact Transcendental Meditation… – английская речь увлекла не сдающийся правде мозг за собой и тут же была перекрыта итальянским переводом: – Фактически Трансцендентальная медитация – это медитация на мантре, специально подобранной последовательности звуков, которая при произношении оказывает определенное воздействие на организм. Не опасно ли это? – Как смешно: переводчик переводит и мистера Линча, и его интервьюера, не меняя интонации, как в пиратских копиях фильмов! – О, абсолютно безопасно, конечно, если не забывать об общих правилах безопасности, более релевантных для состояния медитативного полета, к сожалению, недоступного для начинающих. Например? – Это, наверное, реплика корреспондента. – Важно держаться в одной среде – в водной, допустим, или воздушной. Также нельзя пересекать границу святилищ: церквей, храмов, кладбищ…»

Кладбищ! Доминик открыла глаза, но вместо разноцветной ограды дома увидела травертиновый монумент. Мост точно там. Если следовать логике Дарио, два человека из ста тысяч никогда бы не нашли свою дыру, если б она просто висела в воздухе. Нет, дыры – это места-магниты, к ним точно подойдешь, не промахнешься. Жаль, что мистер Линч не объяснил, почему именно нельзя заходить на кладбища, в медитативном смысле, конечно. Может, из-за большого скопления людей места эти обладают каким-нибудь особенным энергетическим зарядом? И поэтому там образуется мост Эйнштейна-Розена?

Срочно захотелось поделиться открытием с Дарио, однако юный друг на телефон не отвечал. Скорее всего, потому что больше не хотел быть другом. Так что самую горькую часть зеркальной теории пришлось додумывать в одиночестве.

Доминик не может вернуться в свой мир физически, ибо нельзя запрыгнуть на третий этаж. Остается лишь ждать, пока с балкона спрыгнет Лаура, и тогда, словно на качелях, Доминик вознесется «наверх». Но Лаура не прыгает. Хотя, если она – отражение Доминик, значит, давным-давно выяснила и где машина, и где башня-туннель. Она не возвращается сюда, потому что не хочет. Ей хорошо там.

Глава 7. Я знаю, что вы задумали

Первая в этот день маленькая радость, за которую удалось уцепиться, была почти пустая парковка возле собственного дома, который теперь был домом Аличе. Пока заехала в кулинарию за любимыми кокосовыми печеньями подруги, пока на своем мамонте постояла в утренних пробках, время приблизилось к девяти. Доминик так и рассчитывала – трудовой день в детективном бюро начинался в 11, а Серджио, как она знала по опыту, уже должен был убежать на студию. У свежеокрашенного торца еще стояло ограждение – пока не подсохло, в воздухе витал слабый запах ацетона.

Дверь в подъезд, так же как и в прошлой жизни, несла на себе следы пинков и царапины ключей. Правда, бронзовой таблички домофона с именами жильцов тогда не было, только написанные от руки наклейки на почтовых ящиках. Теперь напротив квартиры номер «23» значилось – Вазари.

Предупреждать о своем визите Доминик не стала – если Лаура вела себя неадекватно, ее могли просто не пустить из страха внезапной агрессии. Но открывшая дверь Аличе вряд ли чего-то опасалась. Она стояла, скрестив руки на груди, отчего от призыва «?No pasarаn!»[23 - ?No pasarаn! (исп.) – политический лозунг, выражающий твердое намерение защищать свою позицию.] на черной футболке остался только кулак, и выжидательно смотрела на Доминик. За ее спиной простирался знакомый до боли коридор, штукатурку которого и в этой реальности пора было обновить.

– Привет, – улыбнулась гостья и протянула объемистый сверток с логотипом кулинарии. – Это тебе. Печенье. С кокосом.

Взгляд Аличе сделался подозрительным.

– А я уж думала, с цикутой. Что тебе нужно, Лаура?

Доминик вздохнула. Еще вчера утром она полагала, что последующие слова – не сразу, конечно, через несколько дней – произнесет Аличе. Но это было в другой жизни. В этой – по зеркальному закону – придется говорить ей.

– Прости меня. Пожалуйста, – прошептали непослушные губы, и эта сбежавшая из заключения фраза словно открыла затворы и выпустила остальных узников. – Я не думала, что тебе будет так больно, я вообще об этом не думала, – объясняла Доминик совсем другому человеку совсем другую вину. И не могла остановиться. Перед глазами мелькали сцены и образы: вот заботливое лицо Марии, на подносе янтарная бутылка и ключи; вот на фоне книг Рыжик с благодарными глазами: «Спасибо, что возвращаетесь! Она так страдает»; а еще Серджио: «Я устал от тебя, Лаура». Бедная Лаура. То есть бедная Аличе!

– Больше никогда, Аличе, – обещала Доминик, но на самом деле клялась самой себе, ибо в этот момент совершенно ясно поняла, что глупый роман с Серджио – закончен. Впрочем, здесь он, конечно, уже и так закончился, однако даже если бы она могла каким-нибудь чудом вернуться назад – все равно закончен.

– Я желаю вам счастья, обоим! Вы – мои самые близкие люди, – сказала правду Доминик. И добавила: – Но ты ближе, конечно.

В глазах стояли слезы. Мир смазался за колышущейся плотиной воды, которая щипала глаза, нос и немного сердце. Когда же плотина рухнула, заливая щеки, стало видно Аличе, утирающую рукавом свое мокрое лицо.

И дальше подруга переключилась на пшеничную блузу Доминик, рисуя неровные пятна.

– Это ты меня прости, Лаура-а-а, – подвывала она, – не хотела я, но сердцу прикажешь разве? Уж как могла противилась, сколько раз себе говорила, что нельзя, что у меня вон сколько мужиков было, а тебя только он за всю жизнь и любил. А пришлось выбирать – я и выбрала его. Прости-и-и…

– Да ладно, что уж там, – махнула рукой Доминик, шокированная количеством «своих» романов. И натолкнувшись на изумленный взгляд Аличе, поправилась: – В смысле, постараюсь. Должно все-таки время пройти. Но мы вместе ждать будем, – успокоила она подругу. И еще больше – себя.

Вместе с Аличе и Зазеркалье не страшно! Однако рассказывать правду о своих вселенских приключениях Доминик все-таки решила погодить. А то так вновь приобретенную подругу и потерять недолго – сочтет еще, что у Лауры крыша поехала, и сдаст, куда не надо. А печенье да извинения сочтет за симптом. Нет уж, пусть пока с Лаурой дружит, а там посмотрим.

Наплакавшись, Аличе развернула нарядный сверток – и чуть не выронила из рук. Доминик специально вложила сюрприз сюда – не хотела, чтобы подруга увидела его раньше. Казалось, так будет эффектнее. И вообще честнее – после важных слов. Хотя насчет честности вопрос спорный. С одной стороны, не очень хорошо за других решать, даже если эти другие – твоя копия, но с другой – копия домой уже не вернется, а ей, Доминик, здесь жить. Так что согласие на развод Доминик дала, считай, на свой.

Аличе принялась рыдать по второму кругу и названивать Серджио. Бывший-будущий муж сетовал, что из-за проклятых предвыборных программ не может прибыть для празднования великого события.

– Для него работа на первом месте, – объяснила Аличе Доминик, вешая трубку. Та понимающе улыбнулась. – Дебаты-фигаты, исполнительный продюсер должен круглосуточно пахать. Слушай, я отпрошусь пораньше, отметим вдвоем вечерком, а?

Доминик захлопала глазами. «Отпрошусь?»

– Сегодня не могу. Иду на прием к сенатору, – покачала она головой.

– О-па… Добилась все-таки приглашения? Поздравляю! Ладно, тогда завтра посидим. Ой, черт, завтра не могу – начальство приезжает, так что у нас образцово-показательный цирк. Давай послезавтра – я наш ресторанчик закажу. А сейчас кофейку. У меня еще целый час есть до смены. – (До смены???). – Господи, хоть немного с тобой поболтать, знаешь, как я соскучилась!

Теперешняя хозяйка квартиры увлекла Доминик на кухню. Плита и шкафчики были идентичны «родным» – видимо, Аличе тоже ремонт не сделала. Но изменения все-таки наличествовали: полосатые шторы вместо жалюзи, раскладывающийся стол и жесткие стулья, привезенные с родины Аличе – Сицилии. С ними Доминик еще по прошлой реальности была знакома.

Под магнитами на гигантском холодильнике проходила выставка фотографий счастливой пары. Однако главное, что отличало аскетичную кухню прошлого мира от этой – неистребимый подругин бардак. Мойка страдала перенаселением, на стульях в несколько слоев громоздились предметы одежды, косметические мелочи равномерно покрывали все горизонтальные пространства. Даже плиту. Видела б это Мария, не чехвостила бы их с Лаурой почем зря!

– А у меня ведь тоже есть подарок, – сообщила Аличе, разливая кофе по фарфоровым чашкам, подаренным Доминик подруге на прошлое (во всех смыслах) Рождество. – Не такой королевский, конечно, как твой, но, надеюсь, порадует.

Она подошла к подоконнику и, порывшись среди исчерканных красным карандашом газет, извлекла прозрачную папку.

– Папашка на своей территории посторонних не жалует, – видимо, апеллируя к содержимому, прокомментировала Аличе, – поэтому идею с горящими сонетами придется забыть. Охранников нет, но зато на ночь выпускают собак – сожрут твоего Ромео за пять секунд, даже первую букву зажечь не успеет. Может, конечно, кровью чего-нибудь написать. «Я из-за вас стал пищей для червей», например.

И засмеялась весело. Доминик тоже улыбнулась, хоть ровным счетом ничего и не понимала.

– Я там тебе на всякий случай расписание всех домашних прикрепила. Кроме Джульеттиного. Девка, кстати, тот еще цветочек. Три привода, представляешь? И все за «хулиганку». Купалась в фонтане, – разогнула большой палец[24 - Итальянцы при счете разгибают пальцы из кулака.] Аличе, – это еще по детству, потом в монастырь залезла, – понятное дело, в мужской! А недавно флешмоб устроила в честь Дэниэла Крэйга. Ну помнишь, в феврале тут очередного «007» снимали? Ну вот, можешь себе представить: полночь, абсолютно пустая виа Номентана, двести полицейских обеспечивают тишину и покой, – вещала подруга, тряся растопыренными пальцами. – Один-единственный несется «Астон Мартин», и тут выскакивают эти, с позволения сказать, девушки – все с плакатами «Чао, Джеймс!». Как только машина никуда не врезалась – чудо из чудес. В общем, если хочешь знать мое мнение, лучше пусть твой Цуккерберг в кого-нибудь другого влюбляется. Понормальнее. Кстати, он там с Тайгером Вудсом разобрался? Заявление не поступало еще.

– С кем?

– Ну с этим, как его, который машину на дружеские бабки купил. Которую Дарио должен был на аукционе продать.

– А-а-а-а-а, – излишне медленно протянула Доминик, в то время как шестеренки в голове вертелись, словно сумасшедшие. Вот, значит, как он Лауре с компьютером помогает! Ничего себе! А двойняшка-то хороша! Под статью несовершеннолетнего подводит!

– Нет еще. В смысле, передумала я насчет аукциона. Хочу теперь машину навозом завалить, ну как в «Назад в будущее», помнишь?

Аличе секунду молчала, а потом захлопала в ладоши: