Гроздь рябиновых ягод. Роман

Вернувшись в свой двор, Настя окинула взглядом дом, с такой любовью отремонтированный Гешей, баньку, выстроенную его руками, огород-кормилец, скамеечку, помнящую их задушевные разговоры, и зарыдала в голос, обняв рябину.

Покупатели на дом нашлись довольно быстро. И то сказать – добротный дом с ухоженным подворьем, да за умеренные деньги. Труднее оказалось найти перевозчика, согласного отвезти Настю с детьми и всем домашним скарбом в далёкую Вятскую губернию. Можно было бы ехать поездом, но жалко было бросать всё нажитое, всю домашнюю утварь, одежду, посуду, патефон, и главную ценность – швейную машинку. Слишком трудно всё это досталось. После долгих поисков и расспросов привели к Ивану бородатого мужика из соседней деревни Суфино, назвавшегося Тимофеем. Трудно было определить, какого он возраста. Говорил он не много.

– Кобыла у меня молодая, телега вместительная, опять же, от дождя укрыться – рогожа есть. Сторгуемся – так довезу в лучшем виде.

Из-под кустистых бровей на Настю глянули колючие глаза. Тревожно стало у неё на сердце, однако выбирать было не из кого, лошадей на подворьях почти не осталось.

Иван взял на себя хлопоты с продажей дома, с банком, с оформлением бумаг. Часть денег, оставшихся после расчетов с банком, Настя отдала Сане, поскольку и её труда в дом было вложено немало. Оставшиеся кредитки завернула в тряпицу и спрятала в лифчик.

Наступил день отъезда. Сереньким, ветреным сентябрьским утром груженая подвода выехала с родного подворья. Усыпанная красными ягодами рябина печально махала ветвями им вслед. Настя шагала по грязной дороге рядом с подводой. Перед поворотом последний раз оглянулась на дом, в котором прошло столько счастливых, полных надежд дней, где рождались их с Георгием младшие дети. Теперь он стал чужим. Другие дети будут бегать по двору, качаться на качелях, поставленных Георгием. Чужие голоса, чужой смех будут раздаваться в доме. Другие люди будут провожать закат, сидя на их лавочке.

Настя вытерла слёзы и поспешила за подводой. Дети, как стайка нахохлившихся воробьёв, молча сидели на вещах. Галочка крепко прижимала к груди любимую, уже порядком потрепанную куклу. Рядом с Настей шли Иван и Саня. Живот золовки заметно округлился, и она тяжело опиралась на руку мужа.

Вот и околица. Последнее прощание, последние слова и слёзы, последние поцелуи. Настя села на подводу и долго глядела на оставшихся на обочине родных ей людей, пока дорога не повернула в лесок. Вот и всё. Всего полгода назад она была мужней женой, хозяйкой дома, рядом были родня, надёжная подруга. Но всё рассыпалось, утекло, как песок сквозь пальцы… Нет больше любящего мужа, нет у неё дома, нет подруги, родные далеко. Нет даже права лить слёзы – четыре пары испуганных глазёнок смотрят на неё с надеждой.

Теперь она осталась один на один со своей судьбой.

Глава 14. Кизнер

Подвода неспешно катилась по тракту. Солнечные лучи, пробиваясь сквозь поредевшую золотисто-багряную листву, плясали яркими островками на дороге, на рыжей шкуре лошади. Шел пятый день пути, а конца дороги не было видно. Дети, набегавшись, спали в телеге под мерное поскрипывание оси да позвякивание ведра, привязанного под телегой. Настя шагала рядом с подводой, и казалось, что ей вечно придётся плестись по пыльной бесконечной дороге. Она надеялась добраться до родных Пустынников дня за четыре, но Тимофей так берёг свою коняку (так он называл лошадь), что путешествие затянулось. Большую часть пути он шёл рядом с лошадью, ведя её под уздцы, неодобрительно поглядывая на Настю, когда она, устав, садилась на подводу. Он ничего ей не говорил, но взгляд исподлобья заставлял её вновь спрыгивать на дорогу. Так и плелись практически пешком. Благо, погода держалась сухая и тёплая, бабье лето припозднилось. Только детям путешествие не надоедало. Выспавшись, они затевали беготню вдоль обочины, то зависая кучкой над каким-нибудь жучком, то затевая игру в догонялки. Мимо часто проносились грузовики, проезжали телеги, Настя тревожилась за детей, но их ведь не привяжешь к подводе, как домашний скарб.

На ночёвку просились ещё засветло в какой-нибудь придорожный дом, после наступления сумерек никто не отваживался пускать странников в свой двор. Настя, заплатив Тимофею задаток за дорогу, не рассчитывала, что ей придется расплачиваться за ночлег, за еду не только за себя и детей, но также и за возницу с лошадью, но спорить с ним в дороге не решалась. Потому деньги, отложенные на проезд, быстро растаяли, приходилось вновь и вновь залезать в заветный свёрток. Тревога Насти за свою судьбу и судьбы детей росла с каждым днём, а Тимофей не спешил. Днём он делал остановки, давая «коняке» возможность попастись на травке, а сам дремал в тенёчке. Настя терпела – лишь бы довёз до места. Кроме Тимофея да припрятанного у него под сидением нагана, не было у них защиты в дороге.

Увидев утром пятого дня верстовой столб Вятской губернии, Настя воспрянула духом. Ну вот и Вятчина, родная земля. Ещё день, много два, пути, и они в родном доме. Ей казалось, что там всё изменится. Душа, устав от горя, оживала робкими надеждами. Дорога плавно поднялась на невысокий пригорок, и перед глазами путников раскинулись холмистые дали, бескрайние луга с чернеющими сквозь прощальное золото листвы перелесками, изгиб реки, убегающей за гряду холмов, а над всем этим высокое, бескрайнее небо, бледное, словно вылинявшее, с плывущими высоко-высоко расчёсанными кудельками облаков. И воздух здесь был особый, дышалось легко, привольно. Дети прекратили возню. Стих, не успев разгореться, конфликт между Лизой и Веной. Они во все глаза смотрели вокруг, даже двухлетняя Галочка примолкла.