Яшка яростно набивал текст в окошке своей соцсети, где он жил в режиме двадцать четыре на семь, кажется, «Собеседник». Надо будет, кстати, глянуть, есть кто новый или все старые-знакомые. Я лично не испытывал ни малейших угрызений совести, читая переписку своего ненаглядного сыночка. В свое время я, конечно, начитался разных книг и статей о том, как важно приучать ребенка к самостоятельной жизни, давая ему свободу и право на личное пространство. Но мир слишком изменился с тех пор, как педагоги-гуманисты родили эту светлую мысль. Очевидно, тогда еще не было глобальной сети с ее соблазнами, а сын у меня один. Так что я, плохой папочка, плевал на идеи великих просветителей, злобно и язвительно пробегая глазами историю сообщений Яшки. Разумеется, я никоим образом не выдавал своего всезнания о Яшкиных событиях и контактах. Но также и не мог сам себе гарантировать, что Яша не знает о слежке за ним.
– Так тебе новость сказать или прислать сообщением в твой проф? – я потянулся в мягком кресле, посмотрел на длинные, не утратившие прежнюю стройность ноги. Надо будет привести в порядок свой внешний облик, раз уж случилось такое приятное знакомство.
– Щас, пуль, – Яшка еще некоторое время не мог отлипнуть от экрана, затем все же подошел ко мне. – Ну чего там у тебя?
– Хорошая новость, – торжественно объявил я.
– Заинтриговал, – Яшка уселся напротив моего кресла.
– Занятия музыкой отменяются. Я понял, что это не твое, – я посмотрел на вытянувшееся от удивления лицо Яшки и улыбнулся.
– Серьёзно, папуль? – Яшкино счастье сменилось настороженностью. – А почему?
– Видишь ли, Лилия Сергеевна сказала, что музыка – это не твой конек. Что нужно потратить время и деньги на что-нибудь более тебе интересное и нужное.
– Папуль, а ты не стебешься? – Яшка внимательно всматривался в мое лицо.
Я честно попытался убрать с него язвительное выражение.
– Нет, конечно. Я выслушал доводы твоей учительницы и пришел к выводу, что она права.
– Так я ж тебе уже сколько об этом говорил! Зачем мне игра на пианино!? Ты б еще на арфе или виолончели заставил меня брынькать! Или на клавесине!
– О, ты знаешь, что такое клавесин? Похвально, сын. Идеи твои на счет арфы и прочего экзотического инструмента, кстати, неплохие, но уже мне не интересные. Я внял совету Лилии Сергеевны, – поспешил я успокоить Яшку, потому как на его лице уже начала проступать паника.
– Папуль, спасибо тебе! – искренне обрадовался Яшка.
– Так что выбери себе другое занятие. Подумай, чем бы ты хотел заниматься, я оплачу.
– Неужели Лиля отказалась от таких денег, что ты ей платил? Я думал, она в меня зубами вцепится и будет говорить тебе, что я Ференц Лист, а ….
– О, мы знаем, кто такой Ференц Лист, – я поаплодировал сыну, сарказм снова вернулся в мой голос, в мое выражение лица и в мою изогнувшуюся бровь. Люц, внимательно наблюдавший за мной в течение всего этого разговора, удовлетворенно прикрыл глаза.
– Сынок, тебе очень повезло: Лилия Сергеевна оказалась честной женщиной и совершенно правдиво охарактеризовала тебя, сказав, что ни Листа, ни иного великого в музыкальной сфере из тебя не выйдет. А деньги… что ж, не все в этом мире продается за деньги. Лилия Сергеевна ставит на первое место свои принципы.
– Пулик, спасибо, – искренне поблагодарил меня Яшка. – Я придумал, чем хочу заниматься.
Я приподнял бровь.
– Я серьёзно, – обиделся Яшка.
Я приподнял бровь еще выше, хотя казалось, что это уже невозможно.
– Я фотографировать хочу. Мастерски!
– Неплохое занятие, постараюсь найти тебе хорошего учителя. Может, ты в журналисты уже надумал идти?
– Может, и в журналисты. Не знаю. Я знаменитым хочу стать, денег много зарабатывать. Да, а почему нет? Зато честно, признаюсь.
– Все это очень похвально, сынок. Постараюсь помочь.
– Ты не шутишь?
– Нет.
– И не будет никакой язвительной шутки насчет того, что я хочу быть знаменитым?
– Все мечтают быть знаменитыми в осьмнадцать лет, – всепонимающе зевнул я.
– А вот и нет. Сын Лилии Сергеевны не хочет! – ох уж это злорадство на физиономии сыночка. Много ты понимаешь в этой жизни, юнец.
В реальности я снова поднял бровь.
– Да-да, она мне сказала, что ее любимый как там его, Иннокентий или Макарий, не хочет быть знаменитым и трезво оценивает свои жизненные позиции.
Я расхохотался.
– Спорю на сто рублей, что это так наивно полагает твоя милая учительница музыки. Просто Мефодий, – я сделал акцент на имени, – не признался мамочке, о чем мечтает, и мама домечтала за него сама, – я погладил хихикающего Люца.
– Иногда я тебя обожаю, папуль, можешь же быть нормальным человеком! – обрадовался Яшка.
– Я всегда нормальный, просто тебя зеркалю. Ты – нормальный, я – нормальный.
– Ага, да ладно, ты все только облаиваешь на пару с Люциком.
– Ладно, сын, ты прав, я слишком увлекся стебом, пора придать своей жизни немного пафоса и… – я выдержал эффектную паузу, – романтики!
Глаза Яшки прищурились.
– Ты чего? На Лилю запал что ли?
– Бинго! Согласись, красивая женщина.
– Ну да, такая… на любителя, – дипломатично ответил Яша. – Для меня старовата. Но тебе пойдет. А шансы есть?
– А разве я не интересный, обворожительный мужчина ее мечты? – я чувствовал, что меня несет волна прекрасного настроения.
Неужели я правда влюбился? Или просто рад, что с Яшкой нормально разговариваю впервые за Бог знает сколько времени.
– Ты-то да, парень что надо, просто она какая-то, – Яшка неопределенно покрутил у виска. – Я вообще думал, что она девственница, упавшая с облаков.
– А Мефодий? – вот же мелкий шельмец, четко охарактеризовал. Эх, Яшка – моя кровь.
– А что Мефодий, я думаю, она его сочинила, или он тоже прилетел откуда-то с небес или звезды, – Яшка рассмеялся. – Он же идеальный!
– Посмотрим-посмотрим, – ответил я, улыбаясь.
***