Немчиновы. Часть 4. Я смогу!

Люся

Мы уже сто раз обсуждали, как будем жить на следующий год. Конечно, после того, что произошло, папа с мамой ни за что не отпустят Соньку с Сережкой в Москву одних. В Москве Мишка с Танькой, бабушка Зина с Дюшкой, но мама с папой все равно будут бояться за старших. Все бы это было ничего, но что делать мне? Остаться в Сосновске с дедушкой, дядей Юрой и тетей Наташей или ехать в Москву? Папа говорил, что в Москве есть специальная художественная школа, где учат рисовать. Вроде как рисование там главный предмет. Было бы здорово, если бы меня туда взяли, а то всякая география и физкультура меня сильно достали. С другой стороны, там же не бу

дет Глебки с Тохой, как же я без них? И главное, как же они без меня?

Все сидели и болтали, как всегда, а Сонька вдруг как заревет. До нее дошло, что она скоро уедет из Сосновска практически навсегда. Работать-то физиком в Сосновске негде. О чем только раньше, спрашивается, думала?

Виталий Петрович

Получилось лечение через обострение. Главное, что все обошлось. В семье воцарился мир. Мишель рассказал мне про письмо Люси. Ну и внучка, ну и умница-разумница! Поумней всех нас будет. Конечно, сегодня мне не уснуть. Слышу, что все пьют чай на кухне. Не буду им мешать. Главное – я услышал Соню, теперь я знаю, что я не сделал для внуков и что я могу и должен сделать.

Мишка

Танька у меня очень сердобольная, сильно расстроилась, что мальчишек убили. Слава богу, ночью выяснилось, что ребята живы, но в тяжелом состоянии. Откровенно говоря, я считаю, что засранцы это заслужили. Сволочи они и зверюги. Я бы их в зоопарке в клетку посадил, чтобы каждый на них мог посмотреть и плюнуть.

Заснуть после такого дня, естественно, практически невозможно. Чтобы отвлечься, мы с Танькой стали писать программу для моделирования нашего эксперимента. Немножко даже поругались, но здорово продвинулись. Закончили, когда уже рассветать стало. Чтобы мы стали делать без тети Зины! Как только Дюшка проснулся, она его забрала, а мы наконец сладко задрыхли.

Спали до середины дня не только мы, а практически все. Вышли завтракать, когда уже обедать пора было. Мелкота подняла вопрос о кладе. Видите ли, все сливки достались мне, а они, бедные-несчастные, совсем не при делах. Опоздали родиться! Дед, молодец, принес рукопись Леонида Львовича. Первую часть мы так и не расшифровали. Как-то все время не до того было. Вот вам и задачка, милые детки. Сонька с Серым все обсмотрели, сразу: «Мама, мама, а что это за буква, по-старинному написано, а здесь стерлось, как это вообще можно понять? А что здесь за шифр, а? Где про это прочитать?». Не все в жизни просто. Я мелкоте посоветовал сначала, для общего развития, прочитать те мемуары, которые мы уже расшифровали. Может в ум, наконец, войдут.

Николай

Все получилось, как в «Спящей красавице». Принцессу охраняли-охраняли, а она все-таки укололась веретеном. Так и мои Катька с Шуркой. Вроде все предусмотрел, все дырки законопатил, а девчонки все-таки вляпались. Второй день ревут. Как же, они со всей душой, со своей чистой любовью, а ребята гадами оказались. Не просто гадами – преступниками. Катьке урок. Нечего ей делать в юридическом. Это уж я по глупости… Всю жизнь со сволотой дело имею. Правда, когда перекроешь кислород очередному уроду, иногда даже душа поет. Кажется, что воздух чище стал, дышится легче.

Навестил сегодня в больнице Генку с Олегом. Пришлось охрану рядом с палатой выставить. Мамалыкин отомстил, но ведь не до конца. Может попытаться замочить ребят, а мы, полиция, должны это предотвратить, уродов защищать. Генка с Олегом, гады, как только меня увидели, сразу одеялами с головой закрылись, боятся, сволочи. И правильно делают! Не будь при исполнении, я бы им много чего поотрывал. Изуродовали ребят знатно. Олег, ко всему прочему, заикаться стал. Ясное дело, страшно, когда с бандитами дело имеешь и снисхождения не заслуживаешь.

Утром ко мне приходили родители Генки, просили допустить их до сына. Генкин отец, Клюев-средний, пришел совершенно трезвый и в костюме. Долго давил на жалость, мол, отец его сына лишил, отобрал в детстве и по-своему воспитал. Обещал сделать из сына если не честного строителя коммунизма, то уж честного строителя капитализма, это минимум. Только просил не сажать, тем более что доказать причастность Генки к изнасилованию трудно. Клюев-старший всю свою собственность давно на сына переписал. За свои безобразия не хотел отвечать, а с сына, с алкоголика, чего спросишь. Теперь Клюев-средний на коне. Хозяин заводов и пароходов. Клялся, что все продаст и вместе с Генкой куда-нибудь уедет. В Сосновске им не жить. Это он очень хорошо понимает. Родители Олега тоже собираются уезжать, но в другую сторону, чем Клюевы. Я никакого ответа не дал – решает начальство. Мне главное – чтобы уроды с моими девчонками больше никогда не пересекались.

Дома мать шепнула, что Катька теперь в исторички решила податься, раз в юридический я не разрешаю, а Шурка – в артистки намылилась. Скажите, ну за что мне это? У всех дети как дети, а у меня кто? Ладно, историчку я еще переживу, тем более что на историчку можно в Педе у нас в областном центре учиться. А артистка, скажите, на кой хрен она мне сдалась? Все Манька с Юркой виноваты. Манька любит представления устраивать, я не возражаю, это для работы нужно. Манька же оперативница. Юрка тоже хорош, все какие-то спектакли в школе ставит. Шурка у него Джульетту играла. Вроде с успехом. Матери очень понравилось, а мне недосуг был посмотреть, время на ерунду тратить права не имею. Теперь расхлебываю. Манька на все смотрит философски. Хочет в артистки – пусть идет, если возьмут, конечно.

У нас с Манькой полный завал на работе. Схема наркотрафика понятна, а детали? Кто, что, почем? Надо ведь все концы обрубить, а то отрубишь одну голову – десять новых появятся. Самому соваться в монастырь мне стремно, не мой контингент. Пришлось обращаться к нашим старцам-аксакалам Виталию Петровичу с Пантелеем Ивановичем. Они стрелку с настоятелем монастыря забили, и мы втроем туда поехали. Виталий Петрович с Пантелеем в монастыре как дома, где надо, перекрестятся, где надо, поклонятся, а я дурак дураком, что надо делать, не знаю, как обезьяна за старшими повторяю.

Вошли к настоятелю, у меня сердце упало. Настоятель – старенький, сухонький, ему стрессы явно противопоказаны, а тут такое… Виталий Петрович сразу предупредил, что разговор у нас сугубо конфиденциальный и очень неприятный. Я дал прослушать запись. Настоятель весь побледнел. Наркотики, где? Рядом со святым местом! На весь монастырь грех, как его отмолить? Я объяснил, что прежде всего негодяев, которые все это устроили, вычислить надо. Для этого надо проследить, как муку из монастыря забирают. За пределами монастыря мы сами разберемся, а здесь помощь нужна. Настоятель попросил дать ему час, чтобы все обдумать, с ближайшими помощниками посоветоваться. Я заволновался, не будет ли утечки информации. Настоятель аж руками на меня замахал, в монастыре люди Божии, языком просто так не болтают. Через час нам представили монаха, на которого возложили обязанность мне помогать. Вроде это у них в монастыре послушанием называется. Монах показал мне место, куда приносят муку, и объяснил, что к чему. Я прикинул, где расставить ребят, чтобы проследить, как и кто погрузкой занимается. Рядом с каноном, куда муку приносят, я решил поставить Маньку, хотя она еще меньше меня в опиуме для народа разбирается. В воскресенье Манька оделась так, как будто всю жизнь в церковь на службу ходила. Где только все узнала. Пришли в храм. Манька расположилась рядом с каноном, а я – чуть подальше. Началась служба – поют красиво, я даже заслушался, а как все кругом запели «Верую», совсем охренел – прямо мурашки по коже побежали. Вот не думал, что меня так заберет, надо будет как-нибудь на службу не по делу, а так, для души зайти и девчонок, конечно, взять. Глебка пока еще маловат. С божьей помощью мы курьеров вычислили. Какой же сволочью надо быть, чтобы рядом с такой красотой и чистотой черное дело делать.

Люся

Клад – это даже интереснее, чем расследования Флавии. Я так и знала, что Леонид Львович был большой выдумщик, недаром его портрет мне подмигивает. Папа признался, что из хранилища, которое устроил Леонид Львович, практически ничего не достали. Хотели передать в музей, только начали зал готовить, а тут Сонька с Сережкой родились, не до музея стало, а потом часть музея взорвали. Какой смысл что-то отдавать, когда настоящей охраны нет. Старшие аж подпрыгнули, хотели бежать сразу в хранилище лезть. Папа их остановил, объяснил, что надо подготовиться. Ясное дело, что надо. Хотя бы Глебку с Тошкой позвать, без них никак нельзя.

На следующий день, когда все ребята пришли, папа с дядей Колей открыли Сезам. Меня сто раз предупредили, чтобы я ничего не боялась. А чего бояться то? Скелет? Кто сейчас скелета не видел? А пауки мне даже понравились, только уж очень пыльные, надо их пропылесосить. Папа открыл двери в хранилище, включил освещение, и я даже ахнула, сколько там всего.

По правой стороне шкафы с китайским фарфором. Вот это да! Катька с Шуркой стразу заверещали, что надо опись составить, каждый предмет со всех сторон сфотографировать. Это их дядя Юра научил, они у него в кружке первые ученицы. Девчонки даже про какие-то китайские династии стали распространяться. Я не разобрала. Динь-динь какие-то. Мне лично на опись и на династии плевать, а вот от живописи я в полном восторге. Чувствую, в ближайшее время буду рисовать одних драконов. Нет, не только. На вазе пейзаж: гора, дерево, туман и река. Как лаконично и красиво! Я пока весь фарфор не рассмотрю, ни за что отсюда не уйду. Папа предупредил, что в хранилище прохладно, хорошо, что я тепло оделась, а то Сонька уже замерзла – побежала одеваться. Чувствую, что она на посуду запала. Ее здесь столько! Мама говорит – кузнецовский фарфор. Это уже наш российский, дореволюционный. Тоже очень красивый, но совсем не такой, как китайский. Дедушка говорит, что на китайских вазах рисуночки не просто так, там зашифрована вся китайская философия. Это чувствуется, хотя я пока в этом совершенно не разбираюсь, но обязательно разберусь… со временем.

Мальчишки стали шкафы и сундуки обследовать и нашли ящики с картинами. Папа не хотел их трогать, а я его очень попросила, чтобы ребята их перетащили в нашу с папой мастерскую. Я потом все картины пересмотрю, а если что понравится, по дому развешу. Слава богу, дом у нас огромный. Катька с Шуркой вдруг завизжали от восторга. Открыли шкаф, а там старинные платья. Даже у меня сердце дрогнуло: оборочки, цветочки, вышивка. Голова пошла кругом. В шкафу рядышком оказалась мужская одежда. Все мальчишки, даже Мишка, сразу же нацепили цилиндры, их почему-то в шкафу оказалось очень много. Вдруг Сережка спросил у папы, где находится «святая святых», о которой пишет Леонид Львович в своих мемуарах. Я даже подпрыгнула, когда папа ответил, что кроме этого хранилища, где мы все сейчас находимся, больше ничего не нашли. Мы все, даже я, не сговариваясь, закричали: «Ура!!!». На нашу долю тоже что-то интересное осталось. Будем искать, читать и расшифровывать мемуары. Жить стало куда веселее. Жаль только Мишка с Танькой завтра уезжают, у них эксперимент «стынет». Хорошо хоть Дюшка недели на две останется. Мама и бабушка Зина считают, что ему надо больше бывать на свежем воздухе, а где взять в Москве свежий воздух? Мы сегодня с Дюшкой целый час с горки катались, воздух у нас самый лучший, сосновский. Дюшке очень понравилось, завтра я начну учить его рисовать. Пора уже!

За ужином папа попросил всех нас сохранить в тайне все, что мы увидели в хранилище. Он боится, что хранилищем могут заинтересоваться воры. Я выразительно посмотрела на Тоху, он явно слабое звено, уж очень любит прихвастнуть.

Виталий Петрович

Потихонечку страсти улеглись. Соня с Сережей ушли с головой в учебу – все-таки выпускной класс. Сережа окончательно решил, что будет поступать в архитектурный. Вадим, Валечка и я вздохнули с облегчением. У меня, наконец, появилась возможность заняться своим проектом. Я решил вложить деньги в организацию научной лаборатории в Сосновске, где могли бы трудиться Мишель с Танечной, а потом и Соня. Конечно, первым человеком, с которым я посоветовался, был Вадим. Он, как всегда, взял время на раздумья. Вадим – мой сын, и мне до сих пор кажется, что он еще очень молод. Однако когда он пришел ко мне и изложил свои соображения, я понял, что имею дело «не с мальчиком, но с мужем». Во-первых, сын попросил меня пока сохранить мой проект втайне от Валечки и детей. Он боялся, что если что-то сорвется, то Валечка очень расстроится. Это разумно, пока все должно быть только между нами. Во-вторых, Вадим настоятельно порекомендовал найти коммерческие проекты, над которыми могла бы работать лаборатория в Сосновске. Одних фундаментальных исследований для нормальной работы лаборатории недостаточно. Мы можем вложить деньги в помещение, в приборы, в зарплату для сотрудников, но только на первых порах, а вот дальше лаборатория сможет выжить, только если научится зарабатывать сама. Эту проблему надо обсудить с Елизаветой Андреевной, научным руководителем Мишеля, и Анатолем. Может быть, Анатоль сможет помочь найти проекты. В-третьих, надо поговорить с Елизаветой Андреевной о Мишеле. Логично, если Мишель станет во главе сосновской лаборатории, однако достаточно ли у него опыта и знаний. Вадим опасается, что Мишель может потерять веру в себя, если что-то пойдет не так. Груз ответственности будет очень большой.

Откладывать в долгий ящик беседу с Елизаветой Андреевной мы не стали и собрались в Москву очень быстро. Встреча должна была быть конфиденциальной, поэтому мы организовали ее в ресторане, которым заправляет сын Анатоля – Борис. Анатоль отнесся к нашему проекту с большим энтузиазмом и обещал всяческую поддержку, включая спонсорскую. Единственное – он попросил, чтобы куратором проекта с его стороны был Борис, которого он считает абсолютным лоботрясом, но не теряет надежду заинтересовать каким-либо стоящим делом.

По возрасту Елизавета Андреевна находится где-то между мной и Вадимом. Мне кажется, что это хорошо. С одной стороны, она уже не девочка, с другой – еще вполне работоспособна. Я изложил суть наших предложений. Мы организуем лабораторию в Сосновске, которая должна стать филиалом ее лаборатории. Мы с помощью Анатоля постараемся найти финансирование фундаментальных и коммерческих проектов, которые должны дать возможность лаборатории быть самоокупаемой.

Елизавета Андреевна очень внимательно меня выслушала.

– Что ж, что и говорить, предложение заманчивое. Интересные приложения, которые могут быть использованы промышленностью, у нас есть. Но вы сами знаете, у нас в промышленности никому ничего не нужно. Это первая трудность. Вторая трудность – кадры. Как я понимаю, вы все это затеваете, чтобы Миша с Таней уехали работать в Сосновск. Они у меня коренники. Ребят талантливых много, но зарплаты у нас такие, что прожить на них просто невозможно. Ребята вынуждены уходить работать черти куда.

– Думаю, что с помощью Батищева мы проблему внедрения разработок в промышленность решить сумеем. Зарплата тоже, естественно, должна быть достойной. Мы это прекрасно понимаем. Мы опасаемся другого: справится ли Мишель. Можем ли мы рассчитывать на вашу помощь?

– Пока жива и в уме, на мою помощь рассчитывать можете. Конечно, каждому ученому необходимо общение, надо обсуждать результаты и планы работ. Всегда кто-то подкидывает дельную мысль. Миша – способный парень, и он – ученый. Он и Таня, они смотрят в корень, у них склад ума ученых. Наша тематика не лишена своего очарования, но она, как бы это сказать, не резонансная. Нобелевской премии не ждите. Но с руководством лабораторией Миша, надеюсь, справится. Миша потянет, несколько раз ошибется, не беда. Главное, жить по правилу: «Упал, отжался!» – Елизавета Андреевна улыбнулась.

Мы с Вадимом вздохнули с облегчением. Дальше обговорили детали. Елизавета Андреевна пообещала с помощью Мишеля подготовить несколько проектов, конечно, не раскрывая Мишелю, зачем они нужны. Мы с Вадимом взяли на себя подготовку бизнес-плана. Насчет помещения для лаборатории в Сосновске все уже решил Пантелей.

Дальше разговор принял неожиданный и очень интересный для меня оборот. Выяснилось, что в детстве и юности Елизавета Андреевна жила на Сретенском бульваре в доме «Россия», именно там, где мы приобрели большую квартиру, когда Мишель поступил на физфак. Вадим очень удивился, что Елизавета Андреевна уехала из этого дома. Вадиму очень нравится старая Москва, бульвары. Все очень благородно и красиво!

– Совершенно с вами согласна. Именно благородно. Вы обращали внимание на ограду бульваров? Какая красивая ковка. Конечно, ностальгия по прошлому иногда мучает. К сожалению, не часто получается, но, когда выбираюсь в центр Москвы, получаю огромное удовольствие. А уехала из центра, потому что жила в коммуналке в одной комнате с родителями. У нас было шесть семей соседей. Громадный коридор. Одно из моих первых детских воспоминаний – ребята-соседи катают меня на коляске по коридору. В квартире одна громадная кухня, три плиты, конфорки поделены. Утром на кухне очередь в туалет. Все-таки в отдельной квартире, хоть и на окраине, – лучше.

Мы с Вадимом переглянулись. Во Франции нас пугали русскими коммуналками. Нам казалось, что коммуналка – это почти концлагерь, где выжить совершенно невозможно. Я бы точно не выжил. Я как-то привык к индивидуальному туалету, куда я могу пройти при необходимости без очереди.

– Вы часто ссорились с соседями? – поинтересовался Вадим.

– Мама рассказывала, что до моего рождения часто, а потом как-то решили, что надо жить дружно. Трения, конечно, были, как без них. Я отношусь к соседям, к сожалению, сейчас уже в большинстве покойным, как к родственникам. Нас, детей, воспитывали все. Попробуй выйди на кухню и не поздоровайся. Маленьких детей купали на кухне, почти все приходили на это посмотреть. Если кто пек пироги, обязательно угощали всех. Жили все бедно. Помню, одну зиму соседка вообще не выходила на улицу – не было зимнего пальто, но как-то в те времена не было принято плакать по этому поводу. Может быть, кто-то плакал, но я, ребенок, этого не замечала.

Жить и все время воевать невозможно. Я удивляюсь на свою маму. Она не была религиозна, но она считала, что людей надо прощать, и искренне прощала. Ее первый муж был арестован в тридцать седьмом году. Он работал в Министерстве путей сообщения. Однажды пришел домой и сказал, что все начальство арестовали, на следующий день было арестовано начальство рангом ниже. Мама поняла, что ночью настанет его очередь и придут за ним, и действительно, пришли. Мама всю жизнь до моего рождения болела туберкулезом, поэтому не работала. Она осталась одна, совершенно без средств к существованию, еле-еле нашла работу в аптеке. Однажды у нее произошла дома какая-то авария с электричеством, пришел электрик. Так вышел сосед и предупредил электрика, что у мамы муж – враг народа. Электрик ушел, ничего делать не стал. Я не уверена, что смогла бы простить соседа, а мама простила. Недолюбливала соседа, но простила. Была еще одна жуткая история. Отца должны были послать в командировку в Америку, он уже должен был уехать, как вдруг поездка сорвалась. Его друг, имевший знакомых в органах, узнал, что командировка отца сорвалась из-за доноса соседки. Отец с тех пор ни разу с соседкой не поздоровался, а мама в конце концов простила, хотя мне все рассказала. Как-то дочка соседки-доносчицы стала мне выговаривать, что отец невежлив, я хотела объяснить почему, а потом решила, что не надо, не надо ей знать о подлостях матери.

– Ваша мама, вероятно, не любила советскую власть?

– Напротив. Такой вот парадокс. Мама меня родила, когда ей было сорок лет. Я поздний ребенок. Ее мама, моя бабушка, умерла, когда маме было шесть лет, отец умер еще раньше. Мамино детство и юность пришлись на первые годы после революции. Мама всегда считала, что она всем обязана советской власти. Образованием, бесплатным лечением, жильем. Все плохое, что было при советской власти, она относила на человеческие недостатки наших лидеров. Ей казалось, что всеобщее счастье, как в «Сталкере»: «Счастье всем даром, и чтоб никто не ушел обиженным» – может обеспечить только советская власть.

–– Елизавета Андреевна, у вас в семье кто-нибудь был физиком? Ваша мама, как я понял, была далека от науки. Почему вы пошли на физфак? Вы же женщина. Вам было очень трудно? Моя дочка Соня хочет летом поступать на физфак. Мне немножко страшно за нее. – Вадим перевел разговор в другое русло. Может быть, и правильно, что он это сделал. Мне надо было обдумать все, что рассказала Елизавета Андреевна. Как все в нашей жизни непросто и неоднозначно.

– Знаете, Вадим Витальевич, я фаталистка. Видимо, мне на роду было написано стать физичкой. Иногда приходилось прорастать через асфальт, но, как видите, жива и ни о чем не жалею. Если наука – Сонина судьба, то все будет в порядке, не волнуйтесь. Правда, никаких гарантий, что будет легко, нет. Думаю, вы сами это прекрасно понимаете.

Мишка

Черт, черт, черт! Все как всегда! Источник питания сгорел на самом интересном месте. Вчера мы с Танькой полночи писали программу и посчитали, что должно получиться в эксперименте. Сначала все шло именно так, как надо. Мы с Танькой были на седьмом небе. Все-таки что-то можем. И вдруг кривая пошла совсем в другую сторону. Мы, естественно, решили, что это ошибка эксперимента. Мы-то ошибиться в расчетах, ясное дело, не могли. Но для спокойствия совести собрались померить еще одну точку, и тут этот чертов источник питания сгорел! Полный капец! Танька начала менять предохранители, но я сразу понял – дохлый номер, дымком здорово пованивает. Сгорел, сволочь. Танька побежала по соседям, может, кто одолжит прибор на время бедным мэнээсам, а я стал раскручивать корпус. Надо посмотреть, что сгорело, вдруг повезет и можно починить. Вскрытие показало: дешевле купить новый. На факультете денег на новый источник, не ходи к гадалке, нет. Придется клянчить деньги у деда. Наша научница, Елизавета Андреевна, конечно, поворчит. С одной стороны, новый прибор – это для нее именины сердца, с другой стороны – бумаги оформлять и ходить по начальству придется ей. Она этого очень не любит, что мне лично вполне понятно. Позвонила Танька, у Сани Пирогова, аспиранта из соседней лаборатории, источник с нужными параметрами нашелся. Но он еще советский, поэтому дотащить его Танька, естественно, не может. Мы с Саней еле вдвоем доперли. Главное, что эта рухлядь работает. Все-таки умели раньше приборы делать. Мы засели за эксперимент. Что-то мы с Танькой в программе не учли. Не туда полезли точки, не туда! Изменили давление, и опять, сначала все так, как мы сосчитали, а потом совсем не в ту степь. Танька приуныла, а я считаю – так даже лучше, будет над чем голову поломать. Мы выключили насос и быстро побежали домой – надо еще успеть полялякаться с нашим Дюшкой, прежде чем будет пора укладывать его спать. Дед с дядей купили небольшую дачу рядом с Москвой. Уже конец июня, и Дюшке в городе плохо. Ему давно пора в Сосновск, но Танька очень скучает без Дюшки. Слава богу, до отпуска осталось немножко. Надо только дописать два проекта. Елизавета Андреевна очень просила. Она уже этих проектов написала – целую гору, и все без толку. И все равно пишет, говорит, вдруг Бог решит, что нам пора выиграть в лотерею, а мы билет не купим. В общем: «Делай что должен, и будь что будет». В этом Елизавета Андреевна солидарна с дедом.

Завтра утром из Сосновска приедут все наши. Сонька собирается поступать к нам на физфак, Серый все же решил пойти по стопам отца. Ехать учиться в Париж он категорически отказался, будет поступать в Москве в архитектурный. Благо от дома до института 15 минут пешком. Дядя, конечно, волнуется, поступит Серый или нет. Это чисто интеллигентское слюнтяйство. Во-первых, дядя в дружеских отношениях со всеми профессорами, а во-вторых, Серый – талантище, не хуже дяди. Люська тоже будет поступать, конечно, не в институт, а в художественную школу. Здесь тоже вариант беспроигрышный.

Валя

У меня когнитивный диссонанс. Я не представляю себе жизнь вдали от детей и не представляю себе жизнь без работы. Работу в моей родной сосновской школе я оставила, найду ли я себе дело в Москве, не знаю. Сейчас главное – дети. Пришлось поволноваться, но Соня и Сережа поступили туда, куда хотели. Сейчас в эйфории, собираются повеселиться в Москве на всю катушку. Остались вступительные экзамены в художественную школу. Люся их очень ждет. Завтра – первый экзамен.

Люся

Наконец настала моя очередь поступать, а то я уже устала от охов и ахов по поводу Сонькиных и Сережкиных экзаменов. Что спросили? А что ты ответил? – без конца с утра и до вечера. Я совсем не боюсь экзамена. Провалюсь, подумаешь, пойду учиться в обычную школу. Рисовать-то мне никто не запретит.

Учитель по рисованию, Петр Николаевич, мне сразу понравился. Задание оказалось совсем не трудным. Кувшин на фоне тряпки со складками. Мне папа такие задания много раз давал. Мы рисовали, а Петр Николаевич ходил и смотрел, что у нас получается. Просто смотрел и ничего никому не говорил. А мне сказал, вернее, показал на одно место, которое у меня плохо получилось. Я все без слов поняла и сразу исправила. Получилось вполне прилично. Я закончила рисовать, а время еще осталось. Я посмотрела на подоконник – там стояла банка из-под пепси, на нее очень красиво падал свет. Я решила банку нарисовать, тем более что бумага и краски были. Банку я быстро нарисовала. Но как-то скучно получилось. Я пририсовала одуванчик, который стоит в банке. Стало веселее. А потом я представила себе, что сижу на одуванчике, и нарисовала себя. Только на одуванчике трудно удержаться, и я вот-вот упаду. Мне стало себе жалко, и я нарисовала еще Глебку с Тошкой, как они подушку тащат, чтобы я на подушку упала, и мне не больно было.