Кровник поставил мешок на пол.
– Там что? – негромко спросил он.
– Спят они там… – Пилотка пожала плечами.
– А там? – он кивнул на другую дверь.
– Там у них ванная…
Кровник приоткрыл правую дверь: две кровати в полумраке. Занавешенные окна.
Приоткрыл левую.
Действительно, ванная комната. С самой настоящей чугунной ванной.
– Это я им подогнала, – Пилотка стояла у него за плечом. – Тяжелая, зараза… Не знаю как они ее сюда заперли…
Пахнет мылом и мокрым деревом. Полотенце на гвозде, вбитом прямо в стену.
– Не гони… – сказала она. – Че ты тут ищешь?
– Ничего…
Он раздувает ноздри – запах немытого тела. Его запах.
– Да все нормально, – Пилотка взяла большую железную кружку и стала наполнять мятый алюминиевый чайник. – Это ж дядя Женя.
– А тот был дядя Савелий.
Пилотка поставила чайник на печь.
– Ты лучше оружием тут не свети, – сказала она, – Они на это дело тут очень нервные.
– Да?
– Да. И так, тут тебя притащила… – она выглянула в окно, прищурилась. – Че он там копается, черт хромой… быстрее валить надо, а он копается…
Кровник убрал пистолет в карман.
– Не нравится тебе здесь? – он усадил девочку на лавку, присел сам и понял, что суставы ног, каждая мышца и даже, кажется, кости ноют от усталости. Между лопатками и в поясницу вбили по большому раскаленному гвоздю.
– Неа… Не нравится…
– Чего?
– Того! – она оседлала лавку напротив него. – Плохие тут места.
– А там, откуда мы прилетели хорошие?
– Там тоже не фонтан, но здесь – вообще беда. Тут народу пропало – просто тьма! И никого не нашли.
– Дааа? – протянул Кровник. – Никого-приникого?
– Ваще никого. Кто здесь пропал – тот с концами. Тут деревня одна была, километрах в десяти отсюда… там однажды, перед войной еще, вообще все исчезли… вместе с детьми… вечером, говорят к ним артисты приехали, агитбригада какая-то с концертом… кино крутить собирались… а утром почту им привезли – нет никого… хаты пустые… клуб настежь… и весь пол в крови засохшей.
Ее передернуло.
– Фффу! Жутко тут… Ты вот не чувствуешь, а мне тут как-то аж плохо… Особенно ночью… Разок тут ночевала… Всю ночь кто-то вокруг дома ходил… Я с утра этим двум говорю, они мне «не выдумывай»… Раньше здесь несколько деревень было. Но как люди стали пропадать, так народ отсюда весь быстро слился… дома за собой жгли.
– Зачем?
– Ну… – она помолчала. – Говорят, чтоб в подполе нечисть всякая не селилась…
– Нечисть?
Пилотка отклонилась на лавке чуть назад и, задрав подбородок, выглянула в оконце. Вернулась в прежнее положение.
– Этот гондон Ли Чжэньфань, пить как все китаезы ни хера не умеет – сказала она. – Как-то пьяный тер мне, что в конце тридцатых сюда по железке эшелон ночью пришел, на рудники… мол, с врагами народа… только охрана у эшелона были не вохра, а волкодавы с автоматами.
Пилотка достала сигарету и прикурила от зажигалки, лежащей на столе.
– Разгружали, говорят, его странно. Загнали этот состав прямо в шахты, под землю и там бросили… а выход взорвали…
Она выпустила дым в потолок.
– Так вот, товарищ Ли Чжэньфань говорит – месяца через два и у них народ стал пропадать… тут же места женьшеневые… корень самый тот растет, что надо… раньше китайцы здесь все разрывали… все выкапывали… погранцы их наши замонались гонять… а щаз тишина… уже давно никто не шмыгает… боятся.
– Кого?
Пилотка смотрела со своей стороны лавки расширившимися зрачками.
– Говорит, с нашей стороны через границу к ним по ночам диша стали приходить…
– Диша?
– Типа бесы. Только еще хуже. Говорит, мертвяки они… из могил повылазили… землей от них пахнет… они сами мертвяки и людей в мертвяков ходячих превращают…
– В диша?
– Ну, да…
– Как?
Она пожала плечами.
– Говорит, кусают человека и хоп – он тоже становится таким же диша… и убить, говорит, их нельзя… потому как они уже мертвые… всю ночь говорит, бродят, гнилоголовые… живых ищут… как найдут – набросятся и кровь всю высосут… а под утро в могилы свои возвращаются…
– Гнилоголовые?