В поисках

– Стараешься ведь ради них, направляешь к Свету. Отвернешься на минутку – и они опять во Тьме. Грустно это. Страшно. Спаси Господь, – он перекрестился.

Григорий уже ушел, пока батюшка завершал свою мысль. Мимо ворот тенью проскользила вдруг Егоровна – травница. Отец Борис поспешно вернулся к воротам и выглянул, чтобы удостовериться. Узнал бабульку, перекрестился, как при виде чёрта, почти начал защитную молитву, как та резко остановилась и обернулась, сверкая золотыми зубами и щурясь подслеповатым глазом.

– Что, батюшка, бесов изгоняешь? Так их нету! – крикнула она задиристо.

– Не смей ходить у храма Божьего! – поразившись наглости ее, ответил Борис.

– Ого, вот это претензии. Я, внучек, людям травами тяжелые травмы лечу и лечила, пока тебя и на свете-то не было. Исключительно пользу делаю, да не болталогией занимаюсь, а практикой!

– Твой дар от Дьявола, окстись!

– А твой тогда от кого?

– Нет у меня никакого особенного дара, – обомлел священник.

– Ты просто не замечаешь, – хитро улыбнулась старушка. – Не хочешь видеть. Но уже на пути к прозрению.

Посмеялась и пошла своей дорогой, изгаляясь, повторяла шепотом его «не смей ходить».

Нехорошо ему стало, и отец Борис поторопился уйти в свою почивальню в храме. Закрылся там, намереваясь лечь спать засветло, но поскорее смыть остатки этого странного дня. Никогда не доводилось ему жаловаться, тем более, вслух и мирянину. Что на него нашло?.. Священник оставил эти вопросы и взялся молиться, встав на колени перед своей простой кроватью, сжимая в руках икону.

***

Отцу Борису было всего чуть за тридцать, отчего и борода росла у него слабо, да негусто. Родился он в неблагополучной семье. Вопреки родительским убеждениям верил в Бога с ранних лет и сам записался в воскресную школу, где познавал христианские истины. Отец и мать беспощадно пили и перестали заниматься тем малым хозяйством, что имели: продали корову, лишились кур, запустили огород. А Борис верил, что однажды Бог вытащит его из нищеты, и это случилось. Он с успехом поступил в православную семинарию, а дальше был определен в монастырь. Полностью уйти от людей, правда, оказалось непростой задачей. Борис хотел поделиться обретенными знаниями, любовью к Христу, добрыми идеалами с другими и показать, тем самым, что даже в самых худших условиях можно жить с верой. Жить, трудиться и любить. Он пробовал поговорить об этом с родителями, но те были обижены на сына за то, что тот бросил их, променяв «на Бога». И тогда божий послушник решил основать свой приход. Борис убедил духовенство в этой необходимости, и те выделили ему участок в деревне, расположенной по соседству с его родным селом, и благословили на обустройство.

И все-то у новообретенного отца Бориса получалось складно. Нашлись прихожане, помогающие в строительстве, матушка Ольга вызвалась во всем его поддерживать. Казалось, всем мечтам Бориса суждено воплотиться в быль. Он думал, что видит в глазах людей зарождающееся прозрение, стремление к Свету. Священнослужитель полагал, что его проповеди и их совместные молитвы просвещают односельчан. Но так ли это на самом деле?

Данный вопрос не давал отцу Бориса покоя со вчерашнего дня, ничего не изменилось и на следующее утро. Проведя раннюю службу, выслушав хворых, после обеда он вырвался на улицу. Священник не мог продолжать исполнять свой долг, поскольку сердце его было не на месте. Сильное волнение овладело им, и ничто не помогало избавиться от этого, усмирить свой разум, привести в порядок чувства. И, несмотря на проливной дождь, батюшка побрел по деревне, надеясь вернуть смиренность.

Отец Борис совсем скоро весь взмок и не от дождя, а от внутреннего жара. Он не покидал свою обитель и вдруг понял, что не разбирает уже дороги, куда идет. Поселок не был большим, но священник запросто мог заблудиться и в трех соснах. Он ощутил, наконец, и холод, забравшийся под рясу. Думая, как бы ему добраться назад в церковь, Борис огляделся, стараясь припомнить хотя бы примерно, куда он забрел. Ближайшие ворота одного из селян вдруг распахнулись, и к нему вышел Григорий собственной персоной.

– Вы как тут, батюшка?

Отец Борис беспомощно развел руками. Он устал бродить, так и не обрел цели, и замерз.

– Заходите, – махнул Гриша, зазывая к себе домой.

От нечего делать священник и зашел. Григорий завел его на кухню, где подкинул дров в печь. Поставил перед батюшкой и собой по стопке, из-под стола достал водку. Отец Борис зашелся кашлем, стопку решительно отодвинул. Гриша помычал недовольно, сходил в комнату и вернулся уже с пуховым одеялом, набросил его на плечи батюшке. Тот благодарно кивнул, кутаясь в теплом, а главное, сухом одеяле. Помолчали. Чувствуя, что немного согрелся, Борис было поднялся с табурета, но Григорий твердо сказал:

– Сидите уже, отец Борис.

Священник удивленно сел обратно. Приказного и столь уверенного тона в свой адрес он не слышал давно, оттого сразу повиновался.

– Куда вас понесло в непогоду? Поделитесь своей историей – я хороший слушатель.

– Нет у меня историй.

– Той, что толкнула вас шататься по деревне с видом, будто вы умом тронулись.

Отца Бориса бросило в холодный пот, он вздрогнул.

– Умеете вы, Григорий, с толку сбить.

– Так что случилось? – невозмутимо продолжил тот и поставил перед батюшкой стакан, куда налил горячего чаю. Отхлебнув, отец Борис решил, что самое время поделиться своими сомнениями. Ведь, как ни печально, а кроме простого мужика Григория его и выслушать некому. Настоятельница Ольга таких размышлений не поймет, а другим и дела нет.

С другой стороны, батюшка даже не знал, чем Григорий вообще жил, когда не выполнял поручений для церкви. Ему было известно, что он – плотник, да и ничего более. Тем не менее, отец Борис счел, что может довериться и положиться на Гришу. Было в нем что-то… светлое.

– Я приехал сюда с большой надеждой возвести первый храм, подарить людям шанс на обретение счастливой вечной жизни… – поведал батюшка. – Это была не самая простая затея, меня отговаривали, но потом дали добро. И что затем? Спаслись ли местные? Ко мне на службы приходят с два десятка, иногда – с три, человек. На Рождество и Пасху – почти вся деревня. Но никакого просветления не вижу я в собственной пастве.

– Не судите их строго, – заметил Григорий. Он не притронулся к водке, налив чая и себе. Выставил перед батюшкой сушек и баранок, одну из которых с удовольствием макнул в свой чай. Привкус и аромат у чая был необычный – похоже, напиток с бергамотом. Отец Борис насупился.

– Я полагал, что прихожане поймут мои порывы и захотят чего-то достичь. Они нуждались в хорошем пастыре. Не каждый, без сомнений, сможет вести монашескую жизнь, но ведь достаточно соблюдать несколько простых праведных вещей… Но вчера я увидел, что они – слепцы, не видящие дальше собственного носа.

– Всего лишь грешники-люди?

– Люди…

– Как и вы. Никто не совершенен, но это не значит, что в вашей душе, как и у других, не живет Бог, так? – подсказывал Григорий.

– Так… – озадачился отец Борис. – Я не должен высказываться плохо о прихожанах. Да простит меня Господь за уныние моё, – он поцеловал свой крест.

– У каждого бывают серые дни, это пройдет, – заметил Григорий и постучал пальцем по все еще стоящей на столе бутылке водки.

– Не стращайте меня, – поморщился отец Борис. – Вчера я позволил себе выпустить злобу, гнев – согрешил. В меня как бес вселился и завладел речью, мыслями. Это наказание за то, что я был плохим пастырем… Даже вы – человек, которого я вижу ежедневно при церкви, не ходите на мои проповеди, значит, пастырь из меня неважный.

– У меня есть и другие обязанности, дела. Я вас уважаю, отец Борис, и качество ваших проповедей не при чем. Вы судите слишком строго – и себя, и других. При всех ваших недостатках, я уверен, вы достойнейший человек и пастырь.

– Григорий, вы помогаете мне и матушке Ольге практически с самого начала. И я ни разу не задавал вам этот вопрос. Да мы с вами и вовсе мало общались, – сбивчиво проговорил отец Борис и спросил серьезно: – Вы верите в чудо? В Бога?.. – его голос сам собой стих на второй фразе.

– Я верю вам, отец Борис.

Батюшка умолк, рассматривая лицо Григория.

– Так вы атеист? – осторожно уточнил священник.

– Атеист отрицает Бога, а я просто не уверен в его существовании. Вашу же позицию я уважаю, – отец Борис грустно опустил голову, а Гриша сделал паузу. – Знаете, лучший способ узнать прихожан – прийти на их территорию, – закончил он.

– Это немыслимо.

– Я знаю. Но если вы желаете понять, как вам быть, искренни они или нет, придется выйти из церкви. В храме всякий человек старается держать лицо, понимаете? А вам нужно посмотреть их в другой ситуации, повседневной.

– И куда пойти?

– К ним домой.

– Я не могу себе представить, как хожу проповедовать в дома… – совсем смутился отец Борис. – Все церковные дела следует исполнять в храме. И я посещаю местный детский дом и больницу, но дома…

– Разве дела от этого перестанут быть церковными, если выйти с ними на улицу? – задался вопросом Григорий. – Мне действительно неловко что-то вам советовать, я с такими проблемами никогда не сталкивался и сужу с обывательской позиции. Но однажды вы уже вышли за стены монастыря и основали тут приход. Почему бы не попробовать выйти за стены храма?