Покопайтесь в моей памяти

– Как раз в бане сидим с приятелем. А что такое?

– Я завтра утром задержусь на какое-то время.

Юрий Иванович молчал, а потому Сухомлинова спросила осторожно:

– Вы телевизор не смотрели сегодня?

– Упаси боже, – ответил ее начальник, – я вообще его не смотрю. А что случилось?

– Дело в том, что Тарасевича сегодня утром застрелили.

И снова бывший сокурсник молчал.

– Алле, – осторожно попыталась вернуть его Елизавета Петровна.

– Я слышу, – ответил тот, – просто пытаюсь осмыслить известие. Как, где, когда и за что могли убить председателя ТСЖ? В голове не укладывается. И что полиция говорит?

– Я не знаю. Меня как раз завтра на допрос вызвали.

– А вас-то за что?! Ну ладно, можете задержаться, я попрошу кого-нибудь вас подменить на пару часиков. А вы там тоже не только отвечайте, но и расспросите, как и за что с ним расправились так жестоко.

Глава девятая

Она подошла к своему стеклянному скворечнику и заглянула внутрь. Там сидела ее сменщица Нина Николаевна, выглядевшая очень взволнованной.

– Вас еще не допрашивали? – обратилась к ней Сухомлинова.

Та в ответ перекрестилась.

– А меня вызвал какой-то майор, застращал и приказал явиться сюда без опозданий.

– Я вас не стращал, – произнес за ее спиной мужской голос, – я просто выполняю свою работу, а ваша гражданская обязанность оказывать посильную помощь следствию.

Очевидно, он прятался за углом, на площадке перед лифтами, и вышел, услышав ее голос. Подошел неслышно и неожиданно, как любая неприятность. Майор юстиции Егоров оказался невысоким и невзрачным на вид, но голос его не соответствовал внешности – он был уверенным и твердым.

– Сейчас мы с вами поднимемся в квартиру гражданина Тарасевича, и вы мне расскажете, о чем вчера говорили со своим начальником.

В квартире работали эксперты. Дверцы шкафов и полок были приоткрыты и смазаны каким-то черным порошком.

– Посмотрите внимательно, – обратился к Сухомлиновой следователь, – что изменилось с тех пор, как вы покинули помещение.

– Вы серьезно? – удивилась Елизавета Петровна. – Изменилось здесь все. Вчера все здесь было прибрано, а теперь как будто Мамай прошел. На столе вчера стояли две бутылки: одна с шампанским, полная более чем наполовину, и французский коньяк, из которой Александр Витальевич выпил всего граммов сто пятьдесят. И постель была аккуратно застелена, а сейчас белье сползло на пол.

– Обе бутылки мы нашли пустыми в мусорном пакете, – обиделся следователь, – а постель мы обнаружили именно в таком виде. Вы просто посмотрите, что пропало – может, картины или какие-то другие ценные вещи.

Сухомлинова подошла к стене и посмотрела на полотна.

– Всё на месте, – сказала она, – а если вас интересует, чем мы тут занимались, то скажу, что я пришла для того, чтобы подать заявление об увольнении. Александр Витальевич предложил поужинать с ним. Но я выпила лишь неполный бокал, а потом еще глоток. Ничего не ела. После чего ушла. Но до того как сесть за стол, мы рассматривали картины и говорили о живописи. Ведь я дипломированный искусствовед, если вы не знаете.

Следователь кивнул, а потом попросил записать все, что она сообщила, на бумаге и по возможности с подробностями, которые она может вспомнить.

Елизавета Петровна села за стол, на тот же самый стул, на котором сидела накануне, придвинула к себе листок бумаги и изложила все кратко, потому что подробности ей вспоминать не хотелось. А когда закончила и протянула лист следователю, Егоров сказал, что сейчас эксперт-криминалист возьмет ее отпечатки пальцев.

– Пара минут, – пообещал он, – и вы сможете ехать на свою новую, очень ответственную работу.

Отпечатки взяли, перемазав ее пальцы черным порошком.

– Я могу вымыть руки? – спросила Елизавета Петровна.

Следователь кивнул. Сухомлинова, не оставляя сумочку в комнате, прошла с ней в ванную комнату, закрыла за собой дверь, начала мыть руки. Взгляд ее упал на узкую стиральную машину. Не выключая воду, она подошла к ней, наклонила машину и подняла резиновой коврик. Увидев край голубой ученической тетради, вытащила ее, согнула в трубочку и спрятала в свою сумку.

Когда выходила из ванной комнаты, едва не столкнулась с майором юстиции, который заглянул за плечо Елизаветы Петровны, словно рассчитывал обнаружить там еще кого-то.

– Вы должны расписаться под одним документом.

– Каким?

– Вы предупреждаетесь о том, что вам запрещено покидать город на время следствия.

– А если вы год будете расследовать?

– Тем не менее, – без всяких эмоций на лице произнес следователь.

– Сыну Тарасевича сообщили?

Следователь обернулся к скучающему эксперту, как будто ожидал ответа именно от него. А тот, уходя от ответственности, начал смотреть по сторонам.

– Прикажут – позвоню, – спокойно ответил майор юстиции.

Он достал из кармана мобильный телефон, набрал номер, но, увидев, что Сухомлинова направляется к двери, махнул ей рукой, призывая задержаться. Он разговаривал негромко, потом что-то записал на листке бумаги. Еще раз махнул рукой, но теперь уже подзывая к себе Елизавету Петровну. Протянул ей листок, на котором был записан номер телефона.

– Позвоните сами. Имя сына Тарасевича знаете?

– А почему именно я? – удивилась Сухомлинова. – Я – посторонний ему человек.

– А я тем более, – ответил следователь, – я по вечерам с убитым шампанское не пил. Просто прошу вас позвонить и сообщить. По опыту знаю, что неприятные известия лучше выслушивать от женщины – у женщин в голосе больше сочувствия.

– Ага, – обрадовался неизвестно чему слышавший их разговор один из экспертов, – в прошлом году, когда мне жена сказала, что хочет развестись, потому что у нее другой, в ее голосе было столько сочувствия!

Но Егоров даже головы к нему не повернул.

– Считайте, что это моя личная просьба, – сказал он Сухомлиновой.

И она набрала номер. Долго никто не отвечал, а потом заспанный мужской голос спросил хрипло:

– Это кто?

– Меня зовут Елизавета Петровна, – назвала себя Сухомлинова, – я работаю вместе с вашим папой. Вернее, работала. Дело в том, что… – Она вдохнула, решаясь наконец сообщить печальную новость любящему сыну: – Дима, произошла ужасная трагедия: вашего папу убили.