Саркастичный шафран

Мы даже писали письмо гадалке,
Но не дошло, наверное, – жалко.
И от нечистой силы считалки
повторяли по сто раз на дню.

В общем, верили, помнишь, во всё, что было,
И большую часть уже даже забыли,
Но главное чудо, что мы-то большие,
а кто-то всё ещё верит в херню.

Часы

как в начале фильма «Часы», я весь день в постели,
заморозив дела, обещанья, посты и другие цели,
и тату простыни с одного до другого бока,
но когда я во сне, то как минимум не одинока,
размышляю о странном и думаю: вот дурёха.
сразу и не сказать: хорошо это или плохо —
донести до постели чашку, как выжать сотку,
и моя квартира как 61-ая Ротко,
мозг не хочет работать, но может смотреть видосы
по науке, сериалам и прочим важным вопросам,
и не лезет кусок даже тоненького нареза,
но когда мне так плохо – стихи почему-то лезут.

Поэзия

Моя поэзия стала взрослее.
Если это можно назвать поэзией…

Я как Меркурий в Водолее:
не то чтобы sane, но и не то чтобы crazy.

В моём мире прибавилось эстетики
и убавилось нелепых святынь.

Я завариваю чай больше не из пакетика,
а нормальный китайский тэ гуан инь.

Думаешь, легко жонглировать вазами?
Ходить по канату? Выпутываться из оков?
Одновременно! А это базовый
мой часослов.

Иногда я вижу в своих кумирах
чьё-то отражение,
возможно даже своё.

А мне для счастья много не нужно:
всего лишь
господство над миром
и шёлковое бельё.

Реквием

опять не хватило чернил
на город – ушло всё на бешеный принтер.
всё старое, что хорошенько забыто,
запишем на новый винил.

здесь в полночь разводят мосты
нас, переобувших подковы в резины.
мы несколько раз перекрасили Зимний,
так и не достигнув мечты.

фантом коммунальных квартир,
парадные те же, что в фильмах с Бодровым,
закаты-рассветы на крышах багровы,
во время чумы снова пир.

пропитый дождём музыкант,
тебя не разбудит полуденный выстрел.
меняется всё, но здесь всё не так быстро.
плеч не расправит атлант.

прошёл твоей жизни зенит.
плевать на все жалобы с Лахты до Охты,
но мозг отмечает, что снова не сдох ты,
раз что-то под сердцем болит.

ты вырос из детских вещей,
никто не сказал тебе «ты уже взрослый!».
придёшь умирать на Васильевский остров
в цилиндре и чёрном плаще.

Новые лица

Иные люди,
Другие здания.
Новые правила мироздания.
Всё изменяется бесконечно.
Трудно признать, что жизнь не вечна.

Забудь о том,
Кем был ты ранее,
На части разорвано существование
И снова суровыми нитями сшито.

Слёзы и смех сквозь дырявое сито
Памяти капают, след оставляя,