За сокровищами

Все вместе собрались в гостиной.

– Фирс, будь другом, принеси то, что ты вытянул из куртки чужака.

Оказывается, ни мать, ни отец до сих пор не подозревали о находке их сына, и все были крайне изумлены, когда на низенький столик перед ними легла самая настоящая карта, с пометками и подписями, с указаниями сторон света, с краткими пояснениями и рисунками.

Например, три дерева, вероятно, должны были обозначать рощу, а волнистые линии – ручей или речушку. Все было предельно ясно, стрелки показывали направление движение от одного крестика до другого. Одни стрелки были написаны красным, другие синим, а на обороте так же разными цветами значилось двадцать три шага красным, двадцать восемь – синим.

Понятно было все, кроме одного: где именно находится это место с рощей и ручьем и почему оно так важно.

И еще одно не смогли разгадать отец и мать Фирса – странная запись на обороте «Сто пятнадцать градусов ю.в. тридцать градусов з.д.», но все моментально вспомнили бред умирающего, повторявшего эти слова как могущественное заклинание.

Когда бурное обсуждение и удивление утихли, свою речь начал дядюшка Стремптус.

Он рассказывал о себе, о своих походах на юг и восток, на север и запад, которые он совершил в течение своей жизни. Целью всех этих передвижений – было золото. Решение открыть бродячий цирк появилось не сразу. Все началось с первой пойманной твари, которую было жалко убить. Какое-то время дядюшка Стремптус возил ее с собой, привязанную к боку лошади, до тех пор, пока не приехал в один из больших городов, где обнаружил, что дети бегают за ним, стараясь заглянуть под тряпки, которыми было стянуто чудовище.

Делать было нечего, пришлось показать детворе страшилище. Предела восторгам не было. Вскоре выяснилось, что любопытство разбирало не только малышей, но и их родителей. Так дядюшка Стремптус занялся цирковой деятельностью. Но главным делом, делом всей его жизни оставалось поиск сокровищ.

Он знал многих, кто занят тем же. Это были смельчаки, без страха за жизнь, самые отчаянные парни, выживавшие в таких условиях, где простой человек не протянет и минуты.

В среде искателей сокровищ всегда существовал неписанный кодекс – никто не смел отнять место поиска. Пришедший позже – всегда должен уйти. И так продолжалось много лет, до тех пор, пока не пришли вести о том, что на месте выкапывания клада, найден искатель. Кто-то нарушил закон, а это значило, что былых времен уже нет, значит, кто-то из своих совершил подлость, а значит, никто больше не доверял другому. А значит, искатель искателю становился врагом, которого стоило убить.

Полились реки крови. Если двое встречались где угодно, они старались убить конкурента.

Конец этой вражде положила новость о том, что стало известно, что появился человек. Сам он себя называл Судья. Он взял на себя власть, кому из искателей жить, а кому умирать. Именно он и убил первого Искателя, забрав его сокровища. Так он поступал и с остальными, выслеживая их и забирая их жизни и драгоценности.

Дядюшка Стремптус тоже однажды подвергся нападению Судьи. Бой был ужасный, оба истекали кровью. Но Судья отступил, потому что Стремптус взмахом своего топора отрубил ему правую кисть. Отступил и ушел. У дядюшки Стремптуса не было сил догонять негодяя.

С тех самых пор у Судьи появилась резная деревянная культя.

Не было сомнений, что именно Судья пришел в пекарню несколько дней назад. И то, что узнал Фирс – это место схрона награбленных сокровищ. Имея карту и знания дядюшки Стремптуса, а также помощь четверых его племянников, можно найти те самые сокровища, можно быть уверенными, что такого обилия золота и камней нет ни в одном месте.

– И вы хотите купить у нас карту? – спросила матушка Фирса.

– Нет, – ответил Стремптус.

Отец Фирса вскочил, полагая, что искатель пришел в их дом, чтобы хитростью и силой отобрать бумаги Судьи.

– Успокойтесь, – тихо, но властно проговорил Стремптус. – Я пришел просить вас разделить со мной долю найденных по этой карте сокровищ.

Повисло неловкое молчание. Стремптус продолжил.

– Я бы хотел просить вас вступить со мной в сделку. Я найду эти сокровища, в них есть и моя доля, которую украл у меня Судья, и я разделю их с вами. Но я хочу вас просить отпустить со мной в это путешествие Фирса. Он имеет право участвовать в походе, потому что именно он нашел карту, а вы будете уверены, что я не обману вас.

Родители Фирса переглянулись.

– А сам-то он захочет?

Фирс сидел в углу дивана, слушая и не веря происходящему. Сейчас, в этот момент происходило то, о чем он мечтал: его могли взять в самое настоящее приключение, в то самое, о котором он мечтал. И все это может вот-вот случиться, если он согласится.

Все смотрели сейчас именно на него.

Мать смотрела умоляюще, как бы уговаривая остаться дома, отец – с гордостью, словно бы Фирс уже вернулся домой победителем, Стремптус – с усмешкой, будто говорящей: «а куда ты денешься, конечно, пойдешь с нами».

И Фирс кивнул.

Все, что было дальше, объяснить было трудно. Фирс видел, все что происходило, слышал все, что говорилось, но душа его была совершенно далеко. Он все еще помогал матери по дому, собирал вещи в дорогу, но делал это все механически, все происходило слишком быстро. Отъезд наметили на следующее утро.

Укутываясь вечером в теплое одеяло, слушая, как барабанит дождь по крыше, Фирс уже сильно жалел о том, что дал согласие на участие в походе. Идти в холодную серую мглу, мотаться по болотам и кочкам вместо того, чтобы сидеть в гостиной, слушать, как потрескивают дрова в камине, прихлебывать ароматный чай и наслаждаться матушкиными пирогами, казалось невероятной глупостью.

Утром барабанил все тот же дождь, за окном было серо и неуютно.

– Дождь в дорогу – хорошая примета, – ободряюще сказала матушка, подливая ему чаю. – А, может, останешься? Я скажу, что ты заболел. Ничего удивительного – такая погода, нервы, хлопоты…

Фирс тоже подумал, как было бы хорошо, лежать в постели в горячечном бреду, вместо того, чтобы шлепать по лужам навстречу непонятным, странным приключениям.

Мысли его прервал окрик от прилавка. Фирс понял, это пришли за ним. Из глаз его брызнули слезы. Он быстро вытер их, поцеловал наскоро мать и, не говоря больше ни слова, отправился на выход.

Стремптус обнял его за плечи и попрощавшись со всеми, они уложили кладь в повозку и уселись внутри передвижного балагана.

Фирс старался не смотреть на удаляющийся дом с зеленой крышей, из трубы которого приветливо вился дымок.

Впереди сколько глаз хватало тянулась серая мрачная дорога, упирающаяся в темную полоску густого темного леса.

Фирс вздохнул. Жалеть было нельзя. Дело сделано. Назад дороги нет.

6. Дорога Судьи

Их экспедиция состояла из четырех повозок, тянувшихся парами лошадей. В самой первой раположились Фирс и Стремпттус за кучера. Тут были все съестные припасы на несколько дней вперед.

В следующей арбе тряслись клетки с тварями и их двое могучих усмирителей – Сандс и Силач Брамбульоне. Чудовища время от времени рычали и стонали, их приходилось успокаивать, но большую часть пути они вели себя смирно, не решаясь ослушаться владельца.

Третью привычно делили два цирковых эстета-недотроги, уверенные в том, что ничего на свете нет выше и могущественнее их профессий: фокусник Ишьблентий и метатель ножей, а по когда нужно и жонглер, Крипоруццио. Их повозка была самая закрытая, вместо объявлений и афиш, на полотнищах красовались угрожающие надписи и рисунки, запрещающие вход под любым предлогом.

– Запомни! Никогда не трогай мои вещи! – говорил любому Ишьблентий. – Ни-ког-да!

В самой последней, разукрашенной в разные яркие цвета, помещался карлик-клоун, очень недовольный с самого утра тем, что к нему подсели двое племянников дядюшки Стремптуса, Маур и Герштван.

– Куда я приведу красотку? – бормотал он. – Как я представлю благородной даме двух олухов, размером с дом.

Тем более олухи, занося свои чемоданы в повозку, несколько раз задели и уронили крохотные стульчики и даже удивительной резной работы комодик Варсофония, заляпали жиром страницы недочитанной клоуном книги, в общем, тем для ворчания у карлика хватало.

Дорога свернула, оставив за поворотом городишко, и цирковая процессия оказалась под навесом высоких темных вековых елей.

Здесь к дождю присоединилиь брызги с колючих зеленых лап, задетых краями повозок. Сырость была невыносимой. За три часа, несмотря на всю одежду, намокло, промокло и вымокло все изнутри и снаружи. Вода затекала в уши, струилась по подбородку, проникая под рубаху, капала с носа.

Здесь в лесу к сырости прибавилась еще одна напасть. Стало невыносимо душно. Казалось, ели стояли так плотно друг другу, что не давали проникнуть воздуху вниз, туда, где, спотыкаясь, лошади тянули повозки с путниками. От духоты тело покрывалось потом, голова кружилась, невероятно хотелось спать. Веки слипались сами собой.

Внизу, под еловыми широкими лапами совершенно было темно, как поздним вечером, хотя день совсем недавно начался, не было еще и полудня.