Прекрасная Ребекка

Прекрасная Ребекка
Екатерина Константиновна Гликен

Женщина создана для любви! Об этом написаны романы и стихи, этому посвящены рассказы и картины. Все это придумали и написали мужчины. А как насчет узнать у женщин, хватает ли им этой самой любви?

Екатерина Гликен

Прекрасная Ребекка

Она лежала, глядя в потолок. В углу копошился большой рыжий паук. Бессмысленный и одинокий.

Казалось, будто она отдыхает, уставившись бессмысленным взглядом в одну точку.

Мы зашли вместе со старшими женщинами вслед за толстым с шумной одышкой полицейским. Она лежала на диване, глядя в потолок. словно только что устроилась отдохнуть. В углу над ней копошился паук, сбоку, рядом с ней, на тумбе лежали лекарства, самые обычные: анальгин и какие-то витамины.

Тяжело дышащий полицейский усмехнулся, перебирая таблетки.

– Жить долго собиралась, – сообщил он словно самому себе.

Стало неуютно, мы стояли, как грабители в чужом доме, лезли жирными потными руками мента во все ящики и шкафы соседки. Она лежала тут же, при нас, полураздетая, с открытыми глазами, словно не замечая никого.

Она единственная в тот момент казалась настоящей, мы, все мы, старшие женщины, ватага школьниц, человек в форме представлялись мне чем-то вроде муравьев, ползающих по квартире в поисках сахару.

Ольги не было видно пару дней. Никто сильно не беспокоился. Рядовое дело, тем более по секретным женским каналами разнеслась шепотом по околотку весть, что она давно собрала чемоданы и вот-вот уедет куда-то: то ли в соседний двор, то ли в область…

– Давно пора, – рассуждала мама за чаем с соседкой. – Давно надо было его бросить, что ни вечер: мат-перемат, – она девка молодая, ей детей рожать надо. А с этим толку у нее не будет.

Соседка важно швыркала горячим чаем и кивала:

– Да, только как вот она другого найдет? С этим-то сколько лет вместе, она уж другого обращения и не поймет. Если к ней мужик по-хорошему относиться станет, она ж не поймет, ей теперь в диковинку по-человечески-то…

– Да, – вздыхала мама. – Да и он-то без нее не может, искать станет. С ним же ни одна нормальная баба жить не сможет. Ну, подержится он неделю, другую, да все равно природа свое возьмет: орать да бить станет. Он же как ее унижал, а она терпела все. Дура! Ведь вот помнишь, она год назад от него уходила, так Витька привел какую-то, хорошенькую. А через неделю с первой пьянки та хорошенькая от него бегом бежала. Он тогда снова Ольгу вернул.

– А она глупая радовалась, мол, вот, какая любовь. Тьфу ты! Какая там любовь, ему с ней удобно было: бьет, материт, из дома выгоняет, а она все терпит, всегда рядом «Витя-Витя»…

Девчонки судачили за углом по-другому. Нам казалась какой-то неземной, грешной и великой одновременно история их любви. Он ревновал ее так сильно, что даже бил. Такие страсти! Уму непостижимо!

– Вот это любо-о-овь, – завистливо вздыхала Нинка.

Она была красивой, давно уже красилась, и мальчишки гонялись за ней даже со старших классов. Но что были эти юнцы для Нинки?! Она хотела нездешней любви, из романов, где обязательно насмерть, обязательно со слезами, ссорами и местью соперниц. Разве могли эти мальчики из параллельного класса предложить ей хоть что-то похожее на ее мечты?

Все они были хорошими до тошноты. Поцелуй Нинка хоть одного из них в лоб – он бы тут же на ней женился, и не потому, что она настолько хороша, но потому, что понимание чести и долга у юношей были еще сильны.

Мы, в свою очередь, вздыхали, глядя с завистью на Нинку. У нее еще был шанс на любовь в ритме танго, мы же были серыми мышками, максимум, что нас ожидало, это переезд в другой город со скучными ребятами.

Сейчас я вспоминаю наши рассуждения и думаю: хорошо, что наша заурядная внешность уберегла нас от испанских страстей. Сейчас я благодарна за каждый серый день со скучным мальчишкой из соседнего района, честным и порядочным. Хотя до сих пор чувствую уколы ревности, вспоминая, что и мой порядочный заглядывался на красавицу-Нинку.

А тогда?! Тогда я читала Вальтера Скотта и упивалась историей про прекрасную Ребекку, которая готова была убить себя, нежели подчиниться мужчине, и про прекрасного рыцаря, влюбленного в независимую и гордую девушку. До слез я рыдала, хотела так же смело решать свою судьбу, так же не думать о том, как оценит мое поведение мужчина, и чтобы обязательно в последнюю минуту меня спас кто-то благородный и красивый. «Прекрасная Ребекка, стань моей женой!»

Сейчас я понимаю, что благородный и тот, кто лазает по горам с дамами, – это разные люди. Благородные – сидят дома на диванах, помогая маме, сестре, заботясь о старших, выгуливают собак, хорошо учатся. А те, кто «Прекрасная Ребекка» – это забияки, драчуны и часто не потому, что честь их затронута, а потому, что сами они затронули чью-то честь, в силу уверенности, что мнение их очень важно и полезно всем, даже, если о нем никто не спрашивал.

А тогда девичий разум спокойно совмещал двух человек в одном, и все мы искали наглого, дерущегося везде и всегда принца, подчиняющего себе женщин одним взглядом, но при этом чтущего их независимость, восхищающегося женскими рассуждениями, любящего и ревнующего, бьющего дам интеллигента.

Ольга умерла. Витька сел.

Мама на кухне вздыхала с соседкой. Удивительным было то, что взрослые женщины осуждали даже не Витьку, осуждали ее. Осуждали жертву этой страстной любви, красавицу, осуждали не его, а ее, свою соплеменницу, такую же, как они.

«Что это? Зависть?» – думала я.

Допустить, что мама ей завидует, я не могла. То есть то, что соседка осуждает Ольгу из зависти, представить было не сложно, но мама?..

– Давно надо было уходить! – настаивала соседка. – Сама виновата!

– Я ей давно говорила, – вторила мама. – А она, мол, люблю, жить без него не могу. Да какая уж тут любовь-то? Ну, раз побил, два побил, но дальше-то зачем было терпеть?

– А, может, она сама? Знаешь, бабы ведь такие бывают, что хлебом не корми, дай мужику нервы помотать. Как это самое на драку. Видать, не зря бил, значит, заслуживала.

– Да что ты такое говоришь? – возмущалась мама. – Если даже и заслуживала, разве можно бить живого человека, да тем более слабее себя?

– Ну, а что? – парировала соседка. – Коли просит! Меня вот муж не бьет. Я к нему не лезу, не прошу…

– Да просто человек хороший, поэтому и не бьет…

– Не скажи, тут не в мужчине дело, я знаю, как себя вести и все дела, а та, видать, просила очень…

Слушать эти глупости было невозможно.

«Насколько могли от бытовой повседневной жизни отупеть эти женщины, что даже и мысли не смели допускать о любви. Ведь очевидно, что убил он ее из-за любви!» – возмущалось мое девичье сердце.

– Мама говорит – Ольга сама виновата, доводила Витьку, вот он ей и дал! – сообщила утром в школе Наташа.

– Да, и моя тоже так говорит, – подтвердила Ленка.

– Да вы что? – вмешалась Сонечка. – Если муж бьет жену, значит она его доводила? А тот маньяк, который девчонок насилует, тоже не при чем? Его девчонки довели? Или воров? Их тоже заставили те, кто деньги зарабатывает?

Сонечка говорила редко, но всегда как-то так, что с ней никто не спорил. Пожалуй, она была самой некрасивой из нас. Даже не то, чтобы некрасивой. Она был обычной. Но все мы старались как-то повзрослеть: кто-то красился, кто-то подстригал челку… А Сонечка заплетала две косы, умывалась, чистила зубы и на этом – всё. Казалось, ее совсем не интересовало внимание мальчишек и мужчин. Было даже так однажды, что она оскорбилась таким вниманием.

Нас было трое. Мы вышли на вечернюю прогулку по району. В город пришла весна, машины ездили по улицам, а из их окон выливалась на прохожих музыка и разные напевы. Одна машина снизила скорость, проезжая мимо нас, стекла поехали вниз, изнутри высунулась голова в темных очках и причмокнула. Каждая из нас, кроме Сонечки, состроили козью морду вслед уезжающей машине. Но, как только та скрылась из виду, начали бурное довольное обсуждение наглых парней. А вот Сонечка… Сонечка выслушала нас и сказала: «Вы что? Куски мяса? Вас, как на базаре, выбирают, а вы и рады?»

Мы замолчали. Никто не спорил с Сонечкой. Она была словно из другой Вселенной.

– Он бил ее из любви, – веско заявила Нинка. – Ольга была очень красивой. А он ее к каждому столбу ревновал. Ревнивцу не надо повода. Он ко всему ревнует.

Я молчала вовсе. Мне казалось, все они сошли с ума, ведь никто из них не говорил о любви. Какие-то ревнивцы, выяснения, кто виноват. Разве важно, кто именно виноват? Дело совсем в другом: в этом странном дурацком мире нет места влюбленным. Никто здесь не верит в любовь. Все рассуждают о ревнивцах и о том, что нужно было вовремя уйти, что нужно не злить.

Кажется, жизнь для женщины – это искусство не выводить из себя мужчин, чтобы не заработать оплеуху. При этом надо изловчиться и не быть слишком красивой, чтобы опять же не заставить мужчину ревновать и не заслужить оплеуху. Надо стать и не очень некрасивой, чтобы не позорить мужчину перед друзьями и опять же не заслужить оплеуху. Необходимо научиться перестать любить и уходить от любимого человека, чтобы не заслужить оплеуху. Нужно жить так, чтобы не заслужить оплеуху!

А раз дошло до того, что женщина была настолько неловкой, что наткнулась на кулак, нужно скрыть это. Потому что рассказать такое – значит признаться в том, что она плохая женщина, плохая жена, не умеет себя вести. Первые, кто осудят, – это женщины, которые умеют себя вести так, чтобы не заслужить оплеуху.

Я умею. Хотя, признаться, мне кажется, что мне просто повезло с мужем, который не позволяет себе бить женщин. Я до сих пор мечтаю о любви, степень кандидата наук этому не помеха. И я, и мои везучие подруги обожаем мелодрамы про всевозможных прекрасных Ребекк. Глядя кино, мы проживаем нашу неслучившуюся любовь: каждое признание из фильма – это признание нам, каждая смерть от ревности – это наша смерть, каждый страстный поцелуй – наш поцелуй. Это мы – та самая Ребекка на полтора часа.