Смерть в пионерском галстуке

– Да хватит меня учить! Как-нибудь без тебя разберусь.

Вот же достал! Не зря он ей сразу не понравился, с первого взгляда. Вот то ли дело Демид.

Глава 6

– А где Дмитрий Артемович? – спохватилась Настя. – Надо подходящие ветки срубить и вкопать, чтобы котелок над огнем повесить. Хотя, может, тут найдется, чем их заменить. – Она развернулась к зданию столовой, окинула его задумчивым взглядом. – Или пойду сама поищу. И что-нибудь подходящее, и Диму.

Правда, никуда идти ей не пришлось – тренер сам объявился. Удовлетворенным взглядом окинул обстановку, а потом заявил:

– Мы тут, Насть, сообща решили…

Напарница удивленно подняла бровь, уже заранее настроенная негативно к любому его предложению. Дмитрий Артемович заметил, но не смутился, продолжил решительно:

– …что ребята немного вымотались с непривычки. Я поймал связь, созвонился и сказал, что мы слегка притормозим, останемся тут на денек, а потом, изменив и сократив маршрут, выйдем в назначенный день прямо к кемпингу.

– Очень интересно, – недовольно процедила Настя и тут же воскликнула в праведном негодовании: – А со мной согласовывать типа совсем не обязательно? – Процитировала пренебрежительно: – «Вы решили». – И сердито задышала, раздувая ноздри.

Соня даже подумала, что Рыжему не придется идти за тушенкой – не пригодится. Судя по кровожадному взгляду инструкторши, обед у них сегодня будет из Дмитрия Артемовича. Но тренер, не замечая нависшей над ним угрозы, по-прежнему лучась дружелюбием и счастьем, протянул радостно и невинно:

– На-асть. Ну ничего ж страшного. Передохнем дня два-три. – Широко развел руками: – Чудное же местечко. И природа, как родители заказывали. Солнце, воздух, лес, речка недалеко. Почти цивилизация. Ну не способны нынешние городские детки в спартанских условиях выживать. Слишком нежные. – Доложил бодро: – Яна с Валей уже и корпус выбирают для ночевки. – И перевел взгляд на Соню: – А ты почему не с ними?

Бродить по заброшенным домикам с Кошкиной и Силантьевой не слишком хотелось, особенно после случая в туалете. Но если выбирать из двух зол меньшее, Соня предпочла бы их, а не надоеду Рыжего.

– Я просто занята была, – оправдалась она и добавила: – Уже иду.

И действительно пошла, ответив презрительной усмешкой на разочарованный взгляд Рыжего, а по дороге думала, что это довольно странно: почему сейчас Настя не стала сильно спорить и выставлять условия, как возле разрушенного моста, а настолько легко согласилась? Возможно, она и не против остаться? А возмутилась только потому, что не согласовали с ней.

Кошкина с Силантьевой, как оказалось, не особо далеко и ушли. Соня нашла их в ближайшем корпусе, расположенном по правую руку от столовой.

Тот представлял собой деревянное одноэтажное здание. Сразу за входной дверью довольно просторное помещение, типа холла. Друг напротив друга еще четыре двери, по две на каждой стороне. Одна оказалась снята с петель и просто привалена к косяку. За ней пряталось что-то типа кладовки без окон, заполненной стеллажами и полками.

Соседняя комната чуть побольше и с окном, скорее всего, вожатская. На стенах до сих пор висели какие-то плакаты, нарисованные от руки, из мебели стул без сиденья и панцирная кроватная сетка.

Кошкина с Силантьевой находились в комнате напротив, в которой когда-то жили девчонки, судя по валявшейся на полу резинке для волос и лежащей на подоконнике выцветшей, разбухшей от сырости книжке в мягкой обложке – типичному любовному романчику о школьниках.

Яна сидела на корточках и что-то пыталась выудить из-за отошедшего от стены плинтуса. Оглянулась на вошедшую Соню, но ничего не сказала, не спросила, зачем та приперлась, продолжила свое занятие. Силантьева тоже промолчала, нашла себе дело поинтересней – наблюдать поверх подружкиного плеча, как та воюет с сопротивлявшейся находкой. Но у Сони, как на автомате, вылетело очередное оправдание:

– Дмитрий Артемович сказал, чтобы я вас нашла.

И опять досадно стало – на себя. Хоть снова уходи. И все-таки Соня убегать не стала, прошла еще дальше, устроилась у окна. А Кошка, естественно, добилась своего, вытащила на свет таинственный предмет, который оказался обычной общей тетрадью, завернутой в целлофан, – личным дневником человека с инициалами «А. В.» Если это, конечно, инициалы.

Почерк убористый и четкий, почти каллиграфический, чем-то похожий на Сонин, исправлений совсем немного. Явно писала девочка, и наверняка такая, которая хорошо училась. Потому что не две строчки в день ни о чем, а минимум полстранички. Еще и рисунки: милые звериные мордочки, портреты, пейзажи, цветочки.

Обычно со временем бумага желтела, да и условия тут точно не библиотечные, но дневник казался почти новеньким: ни выцветших чернил, ни подтеков, ни заломов. Значит, его спрятали не так уж давно.

Силантьева разочарованно заныла, но не упустила возможности в очередной раз зацепить Соню, намекнув на Демида. Хорошо Яна ее не слушала, увлеченно листала тетрадь.

Самые первые записи еще апрельские, про дом, про школу, про учителей и одноклассников. В целом Валя оказалась права: не самые оригинальные девчачьи переживания.

Первые заметки про лагерь появились только в начале июня. Но и в них не содержалось ничего интересного: типичные лагерные будни – подъем, завтрак, мероприятия по расписанию, дискотеки по вечерам, отношения в отряде, ехидные высказывания о какой-то парочке.

И вдруг: «Здесь творится какая-то дичь!»

Слова, написанные гораздо крупнее остальных. Еще и обведены несколько раз. Они слишком не соответствовали тому, что девчонки видели на предыдущих страницах.

От неожиданности Силаньева аж икнула, прошептала недоуменно и настороженно:

– И что там творилось?

И словно в ответ на ее вопрос с улицы донесся странный тягучий, режущий слух крик, что-то с силой ударило в оконное стекло. И почти сразу раздался новый крик, истошный, но уже вполне человеческий:

– Сюда! Идите сюда!

Девчонки замерли, словно окаменели, вытаращив друг на друга глаза.

Соня явственно ощутила, как мысли на мгновение застыли, в голове стало пусто.

Несмотря на призыв, никуда идти не хотелось. Даже ноги, будто соглашаясь, стали ватными, и сердце отстукивало «Не хо-ди, не хо-ди». Наоборот, хотелось оказаться в моменте, когда самое страшное, что произошло, – ночевка в лесу под тентом, а все остальное просто еще не случилось. И вообще, существовало исключительно в Сонином воображении.

Судя по виду Силантьевой, та тоже предпочла бы остаться. А еще лучше – убраться подальше, словно в сказке перенестись одним махом, желательно прямо домой.

И только Кошкина спустя пару секунд очнулась, подскочила, ринулась к выходу, не выпуская из рук тетрадь. Тогда и Соня с Валей, словно подхваченные порывом, бросились следом, вылетели из корпуса, метнулись к столовой. Хотя душа по-прежнему замирала.

Рыжий стоял на дорожке, встрепанный, с выпученными глазами, указывал куда-то пальцем и отрывисто твердил:

– Там… в кустах… труп!

– Макс! Ты рехнулся? – сквозь сбившееся дыхание выдала Кошкина. – Какой труп?

Но даже по ней было хорошо заметно, что она не столько не верила, сколько не желала верить.

– Там. В кустах, – повторил Рыжий. – Я за дровами пошел. А там… он.

– Кто «он»? – вмешался подбежавший Дмитрий Артемович.

– Да говорю же, человек. Мертвый. Лежит.

– Я же предлагала лучше спасателей подождать! – заскулила Силантьева.

– А Настя где? – спросила Кошкина, нахмурившись.

Все заозирались, в этот момент как никогда хотелось убедиться, что свои рядом. Славик с широко распахнутыми ясными глазами. Демид, напрягшийся, словно готовящийся к прыжку. Рыжий, похожий на закрученную до предела пружину. Его верный оруженосец Киселев. Девчонки.

Все на месте. Почти все, кроме вечно раздраженной и саркастичной Насти.

– Она в столовую пошла, посмотреть, что там есть, – вспомнил тренер.

– Давно? – сосредоточенно уточнила Кошкина.