Богоявленское. Том 2. Смута

Ну, а в усадьбе отсутствия Егора никто и не заметил. И никто из семьи Сенявиных не мог тогда знать, что именно в этот день между ними и Егором образуется настоящая пропасть, перепрыгнуть через которую будет уже не возможно.

А Петр Иванович, ничего этого ещё не понимавший и, оставшийся в кабинете с Михаэлем вдвоём, снова завел душевный разговор.

– Когда ты узнал об объявлении войны? – спросил он, не скрывая печали.

– О том, что война неизбежна, я понял сразу, как только узнал, что Австро-Венгрия объявила мобилизацию и начала сосредотачивать свои войска на границе с Сербией. На следующий день я принял решение привезти семью к тебе. Я хочу просить тебя приглядеть за ними покамест война…, – и Михаэль поперхнулся при этом слове. – Покамест всё это не закончится. Оставив их одних в Петербурге, я был бы менее спокоен.

– Нечего и спрашивать! Ты принял верное решение, – ответил Петр Иванович.

– А, что касается о неизбежности участия России в войне, оно настигло меня стремительнее, чем я ожидал. Мы едва успели приготовиться к отъезду, а из Петербурга в штабы военных округов уже шли депеши с распоряжениями начальника мобилизационного отдела ГУГШ, оттуда полетели команды в штабы дивизий, а вскоре и командирам полков вручили пакеты с одинаковым содержанием: «Секретно. Полку объявляется мобилизация». Известие об ультиматуме Германии я получил телеграфом уже в Воронеже. И вот сегодня война объявлена России.

– Как же ты сумел вырваться?

– Проездом, Петя, всего на несколько часов.

– Андрея с Алексеем Валерьевичем тоже ты предупредил?

– Да, еще двадцать шестого июля.

– Знаешь Миша, о чём я жалею? О том, что не могу принять участия в этой войне.

– А знаешь Петя, о чем жалею я? О том, что не имею возможности в войне этой участия не принимать.

И впервые за многие годы, Петр Иванович увидел в глазах друга слёзы.

Глава 2.

Ранним утром следующего дня в доме Сенявиных все уже были на ногах. Михаэль уехал, не дожидаясь рассвета, и поезд уже мчал его в сторону фронта, в расположение своего полка. Туда откуда он, возможно, никогда уже не вернётся.

Все женщины в доме стойко восприняли известие о начавшейся войне и старались ничем не выдавать своей тревоги. Особенно спокойной казалась старшая княжна Вера. Она сидела в гостиной за фортепьяно и только наигрывала очень грустную мелодию, когда из кабинета её отца вышел Андрей и Алексей Валерьевич.

– Как ты спала, Вера? – спросил Андрей. – Здорова ли? Ты очень бледна.

– Не говори со мной будто я ребёнок, Андрей. Оставь это для Ксюши, – ответила Вера, продолжая играть.

И не отрывая глаз от клавиш, она обратилась к Алексею Валерьевичу:

– Как вы полагаете, Алексей Валерьевич, солдаты действующей армии уже мобилизованы?

Этот вопрос волновал сейчас Веру едва ли не больше всего остального. Ведь в действующей армии уже два года нёс службу Митька, её тайный возлюбленный, и мысль о том, что теперь в любой день он может погибнуть, приводила Веру в отчаянье.

– Разумеется, – сухо ответил Алексей Валерьевич.

Он по – прежнему недолюбливал Веру. Как и в первый день их знакомства, чувствовал в ней скрытую угрозу. И приобретённое родство с ней не сгладило этого первого впечатления. Он, умный и опытный, не верил, что Веру может хоть что-то изменить. Но сейчас даже в её глазах стояли слёзы.

Провожая Андрея, Вера обняла его и перекрестила, заклиная вернуться. Она поддерживала мать и сестру, подавленную прощанием с супругом. Ведь Ксюша даже помыслить боялась, что однажды ей снова придётся расстаться со своим Алексеем. Она так сильно любила его, стольких усилий стоило ей доказать искренность своих чувств. И вот, когда счастью их ничего не могло больше помешать, пришла война. Как же так? Неужели этому их счастью был отведён всего лишь год? Безутешная, как в бреду, Ксюша повторяла:

– Только вернись! Милый, любимый, родной мой, единственный мой! Я буду безустанно молиться за тебя, каждый час и каждую минуту! Моё сердце будет биться только до тех пор, пока бьётся твоё! Береги себя для меня! Мне нет без тебя жизни! Меня без тебя не станет, слышишь?

И сердце Алексея Валерьевича рвалось на части. И крепко сжимая её тоненькие пальчики, он твердил:

– Я вернусь! Главное жди меня, и я обязательно вернусь к тебе.

И через закрытую дверцу кареты они прижали к стеклу свои ладони и, не сдерживая слёз, молили Бога лишь о том, чтобы скорее увидеть друг друга вновь.

«Господи, прошу, пусть он вернётся! Что хочешь бери у меня взамен, только пусть он вернётся!» – молила про себя Ксюша.

«Господи, прошу, сохрани мне жизнь! Что хочешь бери взамен, только бы ещё хоть раз увидеть её!» – молил про себя Алексей Валерьевич.

И молитвы их будто переплетались в воздухе. Они даже не догадывались, что этот день разделяет их жизни на две части, на «до» и «после», на мир и войну, которая для них никогда уже не кончится.

А на железнодорожном вокзале Воронежа уже всё перемешалось – люди, голоса, плач и песни, гудки паровозов, стук колёс и наставления стариков. Железная дорога была забита двигавшимися во всех направлениях эшелонами. Везли призванных на царскую службу из запаса, перевозили мобилизованных лошадей и запасы фуража. Со складов в срочном порядке выдавались боеприпасы, амуниция и снаряжение. Здесь особенно остро ощущалось, что в одно мгновение привычное течение времени было нарушено, что мир поделился на две половины: теперь и «до войны».

Андрей шёл по пирону, с трудом пробираясь через мобилизованных солдат и провожающих их жён с малыми ребятишками, родителей, сестёр. Его и самого провожали отец и Егор. Петр Иванович запретил ехать на вокзал женщинам, считая, что бойцу ни к чему уезжать на фронт в сопровождении слёз и рыданий.

– Сегодня стало известно, что Германия объявила войну Франции, а Бельгия ответила отказом на ультиматум Германии, и та незамедлительно объявила войну ей, – сказал Петр Иванович.

– Я убеждён, что такой масштабной войны Германия не осилит. Я нисколько не сомневаюсь, что победа наша будет скорой. Вот увидишь, отец, листья с деревьев не успеют опасть, как наша армия войдет в Берлин, – ответил Андрей. – Уровень нашей армии сейчас весьма высок. Вполне неплоха наша артиллерия, и малых, и средних калибров. Вот и покажем всему миру насколько современно хваленое германское вооружение.

– Это так Андрей, но не стоит забывать и о том, что по тяжелой артиллерии наша армия существенно отстает от германской. И это не считая миномётов.

– Миномётов?

– Михаэль говорил, исходя из сведений разведки, разумеется, что у германцев есть такое оружие, – миномёт. У нас же на вооружении ничего подобного нет.

– И всё-таки, наша армия очевидно сильнее.

– Такими бойцами, как ты, мой дорогой сын, – улыбнулся Петр Иванович.

Уже возле своего синего вагона, Андрей увидел в толпе людей знакомое лицо.

– А ну стой! – крикнул он и подбежал к юной, рыжеволосой девушке, схватив её за руку.

Это была Злата.

– Откуда ты здесь? – спросил Андрей.

– Батя велел своим работникам взять подводы и отвозить солдат до вокзала, чтобы сами не шлёпали. Вот я с Тишкой и увязалась, – ответила Злата.

– Наш пострел везде поспел, – заулыбался Петр Иванович, погрозив крестнице пальцем.

А Злата, пристально глядя на Андрея своими кошачьими глазами, с обидой в голосе сказала:

– Эх ты, барин! Даже не заглянул попрощаться.

– Виноват я, золотая, верно. Но даю слово, когда вернусь с войны, первым делом к тебе приеду!

Злата смело бросилась к Андрею на шею и шепнула ему на ухо: