Ничего, кроме правды

– Много шума из ничего, что называется. Сложный больной оказался простым уклонистом.

– Это как? – я зевнула и приподнялась на локте.

– Уклонист, Соня, это человек, который любым способом хочет увильнуть от службы в нашей доблестной армии и идёт для этого на самые изощрённые уловки. Даже на то, чтобы окружающие считали его шизофреником.

– А-а-а, так бы сразу и сказал.

– Я так сразу и сказал, – улыбнулся Тарханов. – Слушай, видок у тебя не айс. Ты не заболела случаем, мать?

– Увы, просто устала.

– Почему увы?

– Потому что так устала, что готова даже поболеть немножко, лишь бы просто поваляться в постели и чтоб никто меня не трогал…

– Так оставайся тут!

– В смысле?

– Да в прямом! Диван у меня удобный? – удобный. Никто посторонний сюда не заходит? – не заходит. Ну а я сильно беспокоить тебя тоже не стану, посплю в ординаторской.

– Я не поняла – ты дежуришь сегодня, что ли? С какой стати, Юрочка? Разве заведующий отделением обязан, как простой лечащий врач…

– Не обязан, – мягко перебил Тарханов. – Но если очень хочется, то можно.

– А тебе… очень хочется?

– Да, Соня. Тебе чаю сделать?

– Сделать! – Я сбросила с себя одеяло, потому что стало жарковато. – Юра, а ты любишь свою работу?

– Что за вопрос – конечно. Кто же её не любит. Тебе сахара две ложки, как всегда?

– Я.

– Немецкий решила вспомнить? Значит, две…

– Да нет, Юрочка. Я – не люблю.

– Чего не любишь?

– Свою работу.

– Вот те на! – он застыл с чайником в руках. – С чего это вдруг? Всегда любила, а теперь вдруг разлюбила.

– Любила ли, вот в чём вопрос, – задумчиво сказала я. – Понимаешь, задала я сама себе сегодня этот важный вопрос, который должна была задать давным-давно, и стала вспоминать наши годы, проведённые в институте. Как мы с вами куролесили, в походы ходили, вечеринки устраивали. Практику нашу вспоминала в больнице, Ваню Переверзева – помнишь его? – какие-то общественные дела и студенческие заботы, и вдруг поняла, что это ведь не о медицине у меня такие чудесные воспоминания, а о жизни той, о друзьях, о первой любви, о юности. И стало мне как-то не по себе, Юрочка.

– Да глупости какие ты говоришь! – возмутился Юра. – А помнишь, с какими горящими глазами ты рассказывала мне о своём первом, очень сложном пациенте? Тебе удалось тогда правильно поставить диагноз, который подтвердили потом в столичной клинике. Я до сих пор это помню!

– Мне кажется, я просто любовалась сама собой, тем, что так легко расколола этот орешек, а вовсе не тем, что действительно помогла человеку.

– Наговариваешь на себя! Я тебе ещё тысячу примеров могу привести из твоей практики, чтобы ты поняла, что ошибаешься. Ты ведь знаешь, я всегда с пристрастием следил за твоей не только личной, но и профессиональной жизнью. Начать с того, что даже поступала в институт ты не просто так, а с определённой целью, с мечтой! Ты ведь сама мне это говорила, я помню!

– О да, у меня была веская причина поступить…

– Вот видишь!

– Сегодня на приёме была одна пациентка, Юра… Весёлая такая старушка, с кучей всяких болячек, характерных для её возраста… Но не в этом дело. Я её давно наблюдаю, и она меня вроде хорошо знает. Но… не любит, Юра, понимаешь? А когда…

– Пациент не обязан любить своего врача! – с горячностью перебил меня Юра. – Это я тебе как доктор со стажем говорю! У больного, как и у любого другого человека, есть свои симпатии и антипатии…

– …а когда она увидела Наташу, которая сегодня только вышла после гриппа, эта моя старушка просто преобразилась и даже, кажется, моментально забыла о всех своих болезнях!

– Сонь, ты что-то не то говоришь сейчас…

– Вот я и думаю, – продолжала я, не слушая своего друга, – может быть, они меня не любят именно потому, что их не люблю я сама?

– Здрасте, договорились! – он тяжело опустился на диван рядом со мной, в глазах его плавилась тревога.

– Я преступница, Юра. Я не имею права лечить людей. Я не настоящий врач, а так, подделка. Суррогат. Настоящий врач болеет за своего пациента, горит желанием ему помочь, облегчить и так не простую его жизнь. А чем горю я?

– У тебя жар, Соня. Ты сейчас действительно горишь, – он с беспокойством пощупал мой лоб. – Температура довольно высокая. Господи, ну я дурак! Слушаю тут тебя вместо того, чтобы спасать!

– Ты не дурак, Юрочка, ты просто настоящий врач, всамделишный, какие раньше были, помнишь? За ним приходят среди ночи, и он берёт свой чемоданчик и мчится в другую деревню за десятки километров от дома, по непролазной грязи, под завыванье ветра и метели, в тоненьком пальтишке…

– Ты бредишь, Сонечка. Ну-ка ложись, я тебя накрою, вот так… Рита!!

Мне было так хорошо, так уютно сейчас, так тепло, что глаза закрылись сами собой, и к тому времени, когда Ритка Малахова прибежала на зов своего начальника, я уже глубоко и умиротворённо спала.

Глава 13

Звонок, раздавшийся рано утром, разбудил не только меня, но и Юру – он спал сидя на стуле, положив голову с руками на стол.

– Иду! – вскрикнул он и моментально вскочил – взъерошенный, с красными глазами.

– Юра?! – поморгала я спросонья, ничего не понимая. Каким ветром меня сюда занесло и почему? – Что случилось?

– Тебе звонят, Сонь!

– А, так это будильник! – сообразила я, озираясь в поисках своей трубки. Она нашлась у меня под боком, и вскоре в кабинете воцарилась тишина.

– Зачем будильник?

– Он у меня на шесть утра стоит, а отключаю я его только на выходные…

– Как ты себя чувствуешь, Сонь? Выглядишь ты гораздо лучше, чем вчера! – Юра присел со мной рядом и пощупал лоб. – И температуры нет.

– Чувствую я себя тоже гораздо лучше. Как будто ничего и не было. А что вообще было, Юра? И почему ты здесь спишь, а не в ординаторской?