Мой красный дневник

– Значит, шаль? Хорошо.

Лицо Бориса стало каким-то узким и сосредоточенным. А также очень спокойным. Я не знаю, но мне кажется, так бы мог выглядеть снайпер, сидящий в засаде и знающий, что цель никуда не уйдет. Все дело только во времени.

– Идемте же к столу!

– Тетушка Лика, а где я могу сполоснуть руки? – Поинтересовалась я. – И пописать. – Добавила, когда Борис по длинному коридору, даже и не вспомнив обо мне, прошел в комнату.

– Вот тут, за углом. – Лика показала мне на двери, а сама поспешила в гущу событий.

До меня донеслись возгласы приветствий, искусственно веселый тон Бориса и растянутые гласные женского голоса.

Мне стало как-то неуютно и тревожно. Я не люблю общество манерных дам, насквозь пропитанное жеманностью и ложью. Да, возможно, это мои плебейские корни. Но, как мне кажется, нормально воспитанные люди никогда не станут подчеркивать, что ты, случайно оказавшись на их празднике жизни, пришел не в той одежде. Адекватных людей не станут шокировать ногти с заусенцами и без лака… Согласна, зрелище малоприятное, но ты же не специально! Просто так получилось. Ладно, в конце концов, это не моя семья, вижу я их в первый и последний раз. И вообще все претензии к сыночку Боречке.

Помыв руки и промокнув холодной водой уже уставшие глаза, я самостоятельно пошла по коридору, предварительно заглянув на кухню. Там, около форточки, курил какой-то молодой человек.

– Здрассте! С Новым Годом! – Кивнула ему. А ничего кухонка, большая. И высокое, с широким подоконником, окно. Наверное, когда под окнами колышут кронами старые березы, прилепившиеся к газону у подъезда, здесь весьма мило.

– Здрассте! – Внезапно разулыбался мужчина. – Вас как зовут? И какими судьбами?

Он подошел ко мне и фамильярно подцепил под руку. Его выдох пах коньяком и сигаретами. Я слегка повернула голову и помахала перед носом рукой.

– Ну да, – подтвердил он. – Немного выпил. Там такая тоска! Зеленая, как змий. А моя матушка глядит им в рот. А ты с кем?

– Да так, случайно занесло. Сейчас поздороваюсь и уйду.

– Хорошо тебе, – вздохнул он. – А у меня квартира на Цветном бульваре!

– И что? Сегодня собрание владельцев недвижимости Центрального Округа?

– Шутишь! Так мать ее может брату подписать! У него есть свое жилье. А я-то с мамкой живу! Продаст завещанную долю, и что я буду делать?

– Бяда… – скопировала я свою вечно подглядывающую соседку.

– Вот и я о том же! – Уныло подтвердил тот.

Бесконечный полутемный коридор, наконец, закончился, и я избавилась от пытающейся прощупать миллиметры моего жирового слоя руки. Замерев на пороге большой комнаты, можно сказать, «залы», я рассматривала в ее полутьме сидящих за столом гостей. У окна, сверкая лампочками, отбывала свой короткий век живая, вернее, уже мертвая елка. Но ее труп изумительно пах хвоей. На столе сияли два подсвечника по три свечи и еще один – на пианино в углу. Там же, в позе Наполеона и лицом ко мне, стоял кругленький лысенький мужичок где-то за семьдесят. В руках у него были белые листки, а на носу – роговые, остромодные очки. Остальные смотрели в его сторону.

Твой завернутый рот паутиной

Тонкой шали меня целовал

Ты была, как кувшинка, невинной,

Пах зимой нежных щечек овал…

Бесконечно поникшие плечи

Изнывают истомой внутри.

Ты со мной, но квартира далече…

Слезы страсти моей оботри

И пролей на алтарь моей грезы…

Перед ним – чаша ярких страстей -

Телу юному плен и угроза.

Ах, была бы пред нами постель…

Мне захотелось… нет, не смеяться. Ржать. Наверное, я в поэзии не очень. Так же, как и в некоторых музыкальных опусах: чего-то не понимаю. Честно пыталась разобраться, но произведения не в склад, не в лад и не в ноты, и к тому же, с отсутствием вполне определенного смысла, считаю бесполезной и халтурной работой. А может, как потомок крестьян, я просто не в силах проникнуть в настолько высокие сферы? Кто там отвечает за полет мыслей? Пегас? Вероятно, когда стихи сочинял этот дяденька, спешащую к нему крылатую лошадь подбил камнем алкоголик Вася из соседнего подъезда. C последующим сотрясением мозга.

Тем не менее, не дожидаясь окончания чтения этого, без сомнения, шедевра современной поэзии, я захлопала в ладоши и негромко крикнула «браво!». Зачем? Да затем, что в мои планы совершенно не входило зависание в квартире матери Панкратовых. У меня там дети по улицам болтаются…

Дяденька приподнял очки и посмотрел на меня. Мужчинка за спиной постарался затеряться в темноте.

– Вы великолепны! – Кивнула я головой. Ну не стихи же его хвалить?

Но тот, видимо, все понял иначе.

– Здравствуйте, прекрасная молодая незнакомка! – Проворковал его голос. – Я удивлен, что молодежи знакомо чувство прекрасного, и восхищен, что Вам так понравились мои скромные вирши…

Нет, каюсь, грешна, но я не стала его разубеждать. В конце концов, каждый развлекается, как умеет. Главное, чтобы подобным мусором не засоряли мозги детям в школах.

Я улыбнулась привычной улыбкой, так как вся остальная публика тоже посмотрела в мою сторону.

– Всем приветик! – Махнула я ладошкой. – С Новым Годом!

И пока на встречу со мной вокруг стола спешил, наверное, Владлен Семенович, я быстренько оглядела всех присутствующих.

Мать Бореньки и Сашеньки сидела во главе стола. И если тетушка Лика была маленькой и худенькой, то «Виолочка» была дамой крупной. Не столько в длину, сколько в ширину. В ее слегка мерцающих сединой волосах сияла диадема. Не знаю, брильянтовая или купленная в детском мире за три копейки, но это было заявление о том, кто на этом вечере королева, а кто просто пришел мантию подержать. Кроме того, на ней было черное с блестящей нитью трикотажное платье. В ушах – крупные серьги. Ни в жизнь не поверю, что сверкающий камень в них – драгоценность. Хотя… может, стразы? Полные, накрашенные малиновым, губы. Щечки, как у пупса – ни одной морщины. Интересно, она делала подтяжку? Холодные серые глаза с недоумением оглядывали материализовавшееся в ее квартире недоразумение – то есть, меня. Рядом Лика поставила чистую тарелочку Бореньке, который в темном углу о чем-то разговаривал с худощавой блондинкой в голубом платьице, обтягивающем ее угловатые прелести. Лица ее я разглядеть не смогла. Возможно, это та самая Ирина Полуденцева, о которой говорила Лика?

С другой стороны хозяйки сидела женщина средних лет, то и дело заглядывающая Виолочке в глаза. Два места рядом с ней пустовало. Наверное, это – Нона Ивановна, мама того робкого мужчинки, который предпочел снова ретироваться на кухню?

Дальше сидела скромная пожилая пара. В их лицах, кроме любопытства, не было ничего. Затем – полная и яркая блондинка средних лет с начесанными волосами, накрашенными глазами, платьем – декольте и ярко-красными акриловыми ногтями, которыми она сжимала бокал. Кстати, платье тоже было красным. На ее лице буквами с мою ладонь было написано предвкушение горячего сражения. Я снова посмотрела на воркующую в углу парочку. Женщина наступала, пытаясь прижаться к Борису руками и телом. Он пятился, но не убегал. Блондинка за столом, проследив мой взгляд, довольно, во весь рот, улыбнулась. Мамочка вывела в свет дочушку? По поведению понятно – сражаться за места у тела Панкратова будут до последней капли крови. Возможно, новобрачной. Какой расклад! А у меня ни одного козыря и шестерки на плечах. В пылу досадных мыслей совсем забыла про тетушку Лику. Другого места за столом ей не нашлось. Зато она бодро бегала вокруг, предлагая то холодец, то салатики, то вино…

Но вот до меня дошел Владлен Семенович и сразу бросился лобызать ручки. Какое счастье, что я их помыла!

– Вы чудо! – Восклицал он, суетясь вокруг меня, словно мопс у вытянутой ноги. – Какая славная девочка! Вы пришли с Лешенькой?

Пока я соображала, о ком это он, все посмотрели на женщину рядом с Виолочкой. Та испуганно затрясла подбородком:

– Нет, что вы! Мой Лешенька…

– Еще маленький. – Закончила я ее мысль.

– Да-да! – Подтвердила она в панике.