– Позволь, я заберу твои доспехи! – она улыбалась, а ее взгляд будто прожигал меня.
Что-то сильно резануло слух, а я рассматривала женщину.
Достаточно взрослая, но помоложе Лены, стройная, миниатюрная, стрижка каре и чуть осветленные волосы с теплым оттенком придавали ухоженности и задора всему строгому образу. Я сняла куртку и снова посмотрела на Лену. Странно, подумала я, эта азиатка не похожа на домработницу, но выполняет странную задачу.
– Это Гульнара – Лена по-дружески обняла ее. – мы соседи, дружим, в гости друг к другу заглядываем… Иногда я сижу с ее детьми – она многодетная мать, представляешь! – они обе рассмеялись, а я с удивлением рассматривала этих женщин, глупо улыбаясь.
Внезапно за спиной я услышала шаги и обернулась. Прямо на нас шел высокий, худой мужчина лет сорока в очках и с короткой бородкой, в которую хитро, но как-то по-доброму улыбался. Его походка была бодрой, в глазах задор, а в руках чемонданчик с инструментами.
– О, Лёша пришел! Привет, родной! – Лена протянула к нему руки и Алексей послушно направился к ней, чтобы обнять.
Пока они обнимались и Лена пошла показывать Алексею течь, Гульнара рассказала, что Лёша тоже дружит со всеми соседями, помогает по хозяйству, что у него золотые руки и качественнее, чем он – никто не сделает домашнюю работу.
– Вообще, все мы работаем с людьми. Только методы чуть отличаются. Лёша через дело, через действие и реальный труд руками, – она улыбнулась, рассматривая меня.
– А Лена? – мне стало интересно.
– Лена спасатель. Она бывший медицинский работник и выхаживает самых безнадежных через добро, внимание, она всех пожалеет, все для нее будто ее собственные дети.
– А ты? – я уже с трудом скрывала любопытство
– А я… А у меня другие методы, потом расскажу. Но еще у нас есть Катя – она пробуждает сознание, Аня – она всегда и всем расскажет про твое дело, научит, так, чтоб ты сама могла рассказывать… С тех пор, как ты уехала – многое изменилось. – Гульнара присела рядом с собакой и погладила шпица по шерстке. Она присела так, чтобы Лена смогла занять свое место.
Тем временем из кухни вернулась Лена и сообщила, что течь устранили, она села рядом с собакой и пес абсолютно счастливый, завилял хвостом при виде любимой хозяйки.
– Вообще, я хотела просто посмотреть на квартиру, где прошло мое детство… – начала я. – Здесь слишком много воспоминаний, – я замолчала и буквально физически почувствовала, как невидимые доспехи начинают давить и переливаться, не давая прорваться эмоциям.
– Тяжело? – вопрос Гульнары пронзил тишину.
– Да, – я опустила голову.
– Вот поэтому ты здесь! – присоединилась Лена. – Мы хотим помочь тебе исцелить дыру в твоем сердце, которая разделяет тебя с нами. В дыру вместо любви, принятия и веры, ты складываешь страхи, обиды и оценки.
– Я не против ее исцеления, но каким образом вы собираетесь это делать?
– Дорогая, ну не бывает простого и прямого пути, иначе ты не была бы здесь. Мы перепробовали много всего и, как бы то ни было, все требует некоторого времени и даже взаимоотношений, правда? – с этими словами Лена посмотрела на меня, а я вдруг увидела многие картинки из прошлого, которые позволили накопить обиды, в том числе и последнее предательство друзей, когда они все вместе отвернулись от меня и я осталась совсем одна, хотя уже поверила, что они со мной навсегда.
– Вы ведь знали, что я приеду? – доспехи стали трещать по швам.
– А как это знание поможет тебе? И что это меняет, Катюш? – голубые глаза Лены стали какими-то синими и обволакивали меня добротой…
– То есть у меня был вариант не приехать? – продолжала приставать я.
– Катя, ты вольна уехать! Ты веришь в это? – жесткий вопрос Гульнары прижал меня к стенке.
– Да, могу, – растерянно ответила я и посмотрела ей в глаза. Жесткость и необыкновенная чувствительность удивительным образом перемешались в этих карих глазах, которые продолжали внимательно изучать меня.
– Конечно! Нам не нужны пленники! Мы не станем удерживать тебя страхом, как это делал твой отец или запирать тебя под замок.
– Катюш, – заговорила Лена, – если ты хочешь продвинуться хотя бы на сантиметр в освобождении от твоей роли, то мы можем поговорить о счастье, о его природе. – Счастливо жить ведь нужно еще и уметь. Означает ли счастье, что ты можешь делать все, что захочется или накладывает обязательства по знанию законов жизни? – она потянулась за чайником и налила в чашки чай для меня и Гульнары, затем вышла на кухню за чашкой для себя и вернулась.
– А семья? Семья, Катя, смогла бы сделать тебя счастливой? Имеешь ли ты право затыкать свою дыру семьей? Другими людьми, мужем, ребенком?
Я сидела, словно оглушенная, а что-то внутри шевелилось в попытках защищаться.
– Только Бог может тебя освободить. Но свободу и счастье нельзя навязать…
Мои глаза метали молнии и сдерживать негодование было почти невозможно:
– Какой Бог? Вы о чем? Сколько раз я к нему обращалась, а он не дал мне ни семью, ни освобождение, ни счастье…. Теперь вот отобрал друзей.
Гульнара сидела вытянутая, как струна, а Лена потянулась к кофейному столику, на котором стоял чай, поставила чашку, потом неожиданно взяла меня за руку и тихо сказала:
– Катя, счастье – это процесс, впрочем, как и свобода.
А процессы требуют взаимоотношений – с собой, с другими людьми и только тогда, когда ты начнешь принимать все, как оно есть, всех – какие они есть – ты сможешь быть счастливой и свободной. – Ее глаза излучали доброту, а голос был таким тихим и твердым, что гул мыслей мне пришлось заглушить, чтобы послушать и понять о чем мне толкует эта женщина. – А все, что подавлено и бурлит у тебя внутри – начнет выходить, – она еще понизила голос и я поняла, что она завершила свою мысль.
– Откуда ты знаешь, что у меня внутри? – я выпалила этот вопрос и осеклась. Похоже эти люди слишком много обо мне знают. А может это просто компания сумасшедших? Я рассматривала этих двух женщин на предмет сумасшествия, как услышала:
– Мы не то, что ты думаешь! – промолвила Гульнара и вышла.
Я встала и под взглядом Лены подошла к окну. Когда-то из окна кухни на улицу выходил уличный холодильник и зимой там можно было хранить разные мелочи, а на ту часть, которая торчала на улицу раньше прилетали голуби.
Однажды я прикормила голубей крошками на этом холодильнике, а голуби обгадили холодильник и мне чуть не досталось от папы. Тогда я, из страха перед наказанием, хотела свалить вину на соседского мальчика – его не стали бы наказывать, но мама посоветовала признаться, ведь папа обещал, что не накажет меня. Я призналась тогда и навсегда запомнила это чувство облегчения, когда признаешься в чем-то, говоришь правду и знаешь, что не попадет за правду.
Я смотрела в это окно, которое имело не столь плачевный вид, как раньше и вдруг на металлический подоконник окна прилетел воробей. Он с интересом разглядывал меня, а я его и тогда подошла Лена.
– Катя, твоя оборона все равно, что птица без крыла, понимаешь? – она тихонько пальцем стукнула по стеклу и воробей улетел. – Ты не можешь быть счастливой, обвиняя всех вокруг в том, что они не соответсвуют твоим представлениям о дружбе, любви, партнерстве.
Лена положила руку мне на плечо и подождав несколько секунд, чтобы слова достигли глубины сознания продолжила:
– Понятно, что иногда бывают ситуации, когда хочется побыть в своей ракушке, только вот если засидеться в ней, если надеть на себя доспехи, как ты тогда, на куче щебенки – ты забудешь как это – быть счастливой.
Я молчала. Говорить не хотелось.
– Видишь ли, Катя, – к нам вернулась Гульнара, – когда ты осознаешь, что нет никакой обороны, потому что не нужны границы – ты начинаешь жить ровно так, как было задумано жить каждому человеку, а когда ты строишь стены, ты становишься птицей, которая перестает летать. – она прислонилась к стене кухни, рассматривая нас с Леной. – Хотя, конечно, сидя в своей башне в доспехах, ты не перестаешь быть человеком, но качество жизни, ее восприятие – становятся иными!
Мой мозг закиипал.
– Катерина, Бог может все! Помнишь про чудеса исцеления? – голос Алексея доносился из прихожей. – Это случилось потому что обычные люди из плоти и крови поверили в Бога и его всемогущество. Они всегда на связи с Богом вне зависимости от обстоятельств! – Алексей скинул ботинки и бодро зашел на кухню. – Всемогущество! – он сделал особый акцент на этом слове.
– Лёша это прошел на своем опыте! – голос Гульнары прозвучал убедительно и мягко. – Сейчас вон ходит, – она шутливо ткнула его в бок, а раньше….
– Так хватит! – Лёша взял большую кружку и налил в нее воды, отпил несколько глотков, посмотрел на меня удивительно ясным взглядом голубых глаз и проговорил:
– Люди определяются не по наложенным ограничениям, а по умению и способности их преодолевать, уверовать в то, что любые ограничения Бог может снять!
Мы все вместе помолчали, а потом я не нашла ничего лучше, чем спросить: