Узник Петропавловки и четыре ветра Петербурга

Ирина Фёдоровна наклонилась к старухе и прошептала:

– Прекрати. Слышишь? Прекрати, говорю тебе!

– Но как же… русскую речь забыть! – положив руки на грудь, взмолила бабушка.

– Мам, он год проучился в Париже. Он по-русски только с нами по скайпу болтал. Весь тот год он даже думал по-французски. Чего ты хочешь от мальчика? Втянется ещё.

– Да ты мне ответь лучше, зачем вы вообще его туда отправили!

– Сама прекрасно знаешь, – буркнула дочь, включая чайник.

– Но не понимаю! Не понима-а-а-ю! – всхлипнула бабушка.

Ирина Фёдоровна повернулась лицом к лицу к пожилой женщине, заглянула ей в глаза и ответила:

– Каждый потомок Оленевых год проводит в Париже. Так уж повелось, что после 1917 года, мама, Оленевы перебрались во Францию.

– Да это сто лет назад было! Чего им неймётся?

– Я ещё раз говорю: традиция такая! – вспыхнула женщина.

Ирина Фёдоровна отошла к окну и уставилась в осенний Петербург. Окна их квартиры выходили прямиком в парк. Осень в этом году выдалась яркой, цветастой. Город обрядился в пёстрое красочное платье, отложив (только на время, конечно) воспетую ещё Достоевским рясу из серого угрюмого неба и холодных гранитных набережных.

«Совсем не по-питерски» – усмехнулась про себя Ирина Фёдоровна.

– Это ведь она всё это придумала? – опомнилась Нина Ивановна.

– Да.

Нина Ивановна недовольно хмыкнула.

– Сколько можно слушаться эту старую кошёлку?

– Имей уважение. От России у неё не лучшие воспоминания.

– Да какие воспоминания! Она в этой ихней Франции родилась!

– А в семье продолжали говорить по-русски, – с нажимом произнесла Ирина Фёдоровна. – Всё равно она княжна, мам. Имей уважение.

– Да при царе горохе княжной она была! А с внуком-то что! С внуком-то!

Ирина Фёдоровна отвернулась от окна и села за стол. Она посмотрела Нине Ивановне прямо в глаза и ответила:

– Им сильно досталось в семнадцатом. Княжна здесь так ни разу и не была. Сама знаешь, почему.

Нина Ивановна открыла было рот, чтобы возразить, но дочь её опередила.

– Она ему такая же бабушка, как ты. Ты водила его по Эрмитажам здесь, а она учила его французскому языку там. Всё честно.

– Тоже мне…

– Вот поэтому они так и не вернулись, – вздохнула Ирина Фёдоровна.

– Вы ему ещё ничего не говорили?

– Ещё нет.

Николя высвободил чемодан из защитной плёнки, достал оттуда зарядное устройство для мобильного телефона, отложил его в сторону, чтобы тут же забыть, куда именно.

Меж осенних свитеров и всесезонных джинс затесалось что-то блестящее. Нечто такое, что не имеет место быть в мужском багаже. Нечто такое, чего Николя в свой чемодан не клал.

В руках мальчика будто сам собой оказался кулон. С неровными краями, каменный, он продолжался длинной тяжёлой цепочкой. Николя перевернул кулон лицевой стороной.

– Пусто, – вслух удивился мальчик.

– Что это у тебя?

Николя поднял голову. Над ним, с кухонным полотенцем на плече, нависала Ирина Фёдоровна. Мальчик пожал плечами и протянул находку матери.

– Это не моё. Может, он бабушки?

– Да, – зачарованно проговорила Ирина Фёдоровна. – Случайно прихватил, наверное. – Она провела пальцами по медальону и вскрикнула.

Медальон выпал из её рук и рухнул вниз, на пол.

Ирина Фёдоровна прижала раненный палец к губам.

– Просто царапина.

– Края острые, – вскочил Николя. – Давай промоем!

Ирина Фёдоровна отмахнулась и вышла.

Николя поднял с пола медальон и ещё раз рассмотрел его края. Теперь они ему казались не такими уж и острыми. Он зажал безликий кусок камня в кулак, затем выпрямил ладонь.

Этот холодный кусок неживой природы будто упрямится, не желая показывать свой настоящий характер. На мальчика смотрела гладкая, без единой буквы, хотя бы царапины, каменная поверхность. Николя прокрутил в руках нерадивую безделушку и оставил её на столе. Он спустился вниз, в гостиную, куда с минуты на минуту должны были нагрянуть родственники с материнской стороны.

Как и Нина Ивановна, год назад они силились не отпускать Коленьку в чужеродную Францию. Их страшили новостные сводки о бегущих в Европу сирийских беженцах, захватах заложников и, наконец, явные экономические проблемы на территории всего Европейского Союза. Когда Великобритания объявила о своём выходе из ЕС, на Ирину Фёдоровну посыпался шквал звонков со всей её стороны с мольбами о скором возвращении Коленьки домой, в Петербург. Сам Коля, который откликался теперь на Николя, вместо посещения кинопремьер – то есть мест с большим скоплением людей – отныне предпочитал скачивать новинки из интернета, как только те там в хорошем качестве появлялись.

Тиканье часов в гостиной приближало приход доброй половины Колиной семьи. И пусть вечером он мечтал лишь об одном – рухнуть на кровать и пролежать на ней до самого утра. Подоспевшие к назначенному времени бабушки, тётки, деды и вся прочая родня Ирины Фёдоровны, не выпускала бедного мальчика из рук до самого обеда. Его зацеловывали, душили в объятиях, дарили совсем уж детские сладости, расспрашивали «об этом Париже», порой пожилые и не очень мужчины и женщины говорили одновременно. Не перебивали, не втискивались в разговор как бы ненароком, но говорили одновременно.

Николя вопрошающе посмотрел на мать, а та, отмахиваясь, бросила:

– Ну иди уже.

Настал тот заветный миг, о коем мальчик мечтал с момента приземления. Без всякого участия со стороны многочисленной родни Николя упал в объятия свежевыстиранного белья «с ароматом альпийской свежести».

«Альпы далеко не самое плохое место, чтобы скрыться от оравы скучающих родственников» – решил Николя, и провалился в сон.