Сарум. Роман об Англии

– Да они у тебя кривые! – заметила однажды Катеш.

Спустя месяц каменщик прекратил свои странные занятия и отнес жрецам первоначальную модель хенджа и свои арки.

– В замысле нового святилища есть изъяны, – без обиняков начал Нума, расставляя деревяшки по кругу. – Смотрите, при свете солнца ровные столбы, накрытые поперечными плитами, кажутся неустойчивыми, верх словно бы перевешивает. Но если стоячие камни вверху чуть сузить, то они будут выглядеть ровными, прямыми сверху донизу, – объяснил он изумленным жрецам и в доказательство развернул кусок коры с изображением. – Надо строить вот так.

Впоследствии греки назовут этот выразительный архитектурный прием энтазисом – созданием оптической иллюзии, зрительного эффекта, придающего стройность вертикальным сооружениям, – такой высокий уровень строительного искусства не обнаружен ни в одном доисторическом монументе на территории Европы.

Следующей весной Катеш сказала Нуме, что ждет ребенка. Лицо каменщика озарила счастливая улыбка.

– Когда я стану отцом? – спросил он.

– По моим подсчетам, к Первозимью или чуть позже, – ответила Катеш, радуясь, что угодила мужу.

– Родится мальчик, – уверенно заявил Нума и гордо напыжился. – Будет каменщиком, как я.

Он отнес жрецам овцу, дабы принести ее в жертву и призвать на первенца благословение богов. На строительство святилища он приходил в хорошем настроении, а каждый вечер часами сидел в хижине, удовлетворенно рассматривая набухший живот жены.

Наступила осень, и Нума с нетерпеливой радостью ожидал приближения зимы. Тем временем обитатели Сарума отчаивались – юный жрец Омних до сих пор не объявился.

– Где моя новая жена? – гневно вопрошал Крун.

– Потерпи, боги обязательно сдержат свое обещание, – успокаивал его верховный жрец, хотя сам томился ожиданием.

– А вдруг Омних утонул? Сгинул в пути? Надо другого жреца послать, – мрачно настаивал вождь.

Длух внутренне признавал правоту слов Круна. В народе росло недовольство.

– Если Омних не вернется к Первозимью, то придется отправить на поиски еще жрецов, – кивнул он и пообещал: – К зимнему солнцестоянию у тебя будет новая жена.

Поздней осенью, чтобы подбодрить и своих жрецов, и строителей святилища, Длух посетил каменоломни, где работа шла полным ходом.

День выдался пасмурный и ветреный. Кое-где сквозь тяжелые, низкие тучи пробивались солнечные лучи, резко освещая сумрачную, пустынную равнину. Порывы студеного северо-западного ветра вздымали пыль над торфяными болотами и швыряли острую каменную крошку в лица жрецов и работников.

Нума, растрепанный и чумазый, повалился ниц к ногам верховного жреца, а потом, поднявшись, отряхнул длинный кожаный передник и отправился показывать гостям выполненную работу.

За прошедший год каменотесы совершили невероятное: три огромных сарсена уже подготовили к отправке в святилище, завершалась обработка еще нескольких камней. Жрецы направились к громадному валуну – шириной семь футов и длиной в десять человеческих ростов, – у которого суетились каменотесы.

– Это будет самый высокий стоячий камень, – гордо заявил Нума, похлопав серый бок валуна. – Сейчас ему будут придавать форму, откалывая лишнее, – объяснил он.

По всей длине валуна продолбили глубокий желоб и точно по этой линии разожгли костры, подбрасывая в них хворост длинными жердями. Когда камень раскалился едва ли не добела, а воздух вокруг задрожал от жара, Нума велел принести воды. Работники бы стро притащили кожаные бадьи с холодной водой и опорожнили их в желоб, над которым тут же взвились клубы пара.

– Быстрее, быстрее! – торопил сородичей каменщик.

Каменотесы выливали воду из ведер и поспешно отскакивали в сторону, чтобы не обвариться. Через несколько мгновений раздался резкий треск, и со всех сторон послышались восторженные возгласы: по всей длине огромного валуна, в точном соответствии с выдолбленным желобом, пробежала трещина. Этим трудоемким способом древние каменотесы успешно раскалывали камни любой величины.

Затем Нума показал жрецам и другие работы в каменоломне. Повсюду лежали валуны в разных стадиях готовности, и каменщик тщательно следил за ходом их обработки. Вначале сарсены вчерне обивали тяжелыми округлыми булыжниками из той же породы, понемногу стирая поверхность в пыль и придавая столбам желаемую форму, а затем начиналась более тонкая работа.

– Видите, точные удары наносят в одном и том же направлении, сверху вниз, начиная с вершины и по всей длине камня. Таким образом мы добиваемся единообразия поверхности сарсенов.

И действительно, обработанные камни были по всей длине покрыты тоненькими бороздками – когда сарсены установят на площадке святилища, то свет будет отражаться от ребристой поверхности, дополняя величественную картину.

Только теперь, любуясь массивными сарсенами, Длух в полной мере осознал, каким искусным мастером своего дела был Нума.

Внезапно к ним подбежал запыхавшийся мальчишка.

– О верховный жрец! – вскричал он. – Немедленно возвращайся в Сарум, Крун захворал!

Крун был при смерти. В тот же день, когда верховный жрец отправился в каменоломни, вождя сразила внезапная хворь – его знобило, хотя по телу разливался жар. Послали за жрецами, но Крун чувствовал себя все хуже и хуже, и никакие снадобья не помогали. Он лежал на соломенной подстилке, обливаясь по том; по измученному телу пробегала легкая дрожь, кожа приобрела землистый оттенок, ввалившиеся глаза потускнели, недвижный взор обратился к потолку.

Прихода Длуха вождь не заметил. Верховный жрец понял, что жить вождю осталось недолго. У края подстилки тенью сидела Айна. Верная жена Круна превратилась в согбенную старуху с дряблым телом и жидкими седыми космами. На впалых морщинистых щеках блестели дорожки слез.

Длух склонился к вождю, что-то тихонько зашептал, но Крун его не слышал.

– Он умирает, – сказала Айна, утирая пот со лба вождя.

– Боги не допустят его смерти, – уверенно возразил жрец.

Айна промолчала.

В словах Длуха особой уверенности не ощущалось, он произнес их лишь для того, чтобы утвердиться в вере, полагаясь на всемогущих богов. Ему были ведомы травы, изгоняющие хворь из плоти, но исцелить дух ни один знахарь не в силе. И все же Длух приготовил снадобье из пахучей вербены, самой действенной из трав, вознес молитву богам, обтер ароматной смесью чело вождя и смочил его пересохшие губы. Увы, за ночь хворь не отступила.

Двое суток Крун пребывал на грани смерти. Верховного жреца охватило отчаяние: неужели боги лишили Сарум своего благословения? Неужели новое святилище пришлось им не по нраву? Длух не знал, что и думать.

Слух о недомогании Круна разнесся по всем долинам пятиречья. Жители Сарума приуныли – никто не знал, что случится после смерти вождя. Повсюду царила мрачная, напряженная тишина. Над некогда благословенной местностью нависла страшная угроза.

Спасение пришло неожиданно: вернулся Омних с новой женой для вождя.

По реке медленно плыл большой белый куррах – в два раза больше лодки, в которой юный жрец отправился в опасное путешествие. Мудрый Омних, памятуя о пророчестве богов, увенчал девушку золотым обручем, с которого ниспадала кружевная сеть, спле тенная из золотых нитей. Девушка стояла на носу курраха, чтобы ее видели все обитатели окрестных деревень. Новая жена вождя была высокой и стройной, с пышной грудью и широкими бедрами, однако красотой не блистала – длинноносая, с невыразительными серыми глазами и изрытой оспинами кожей. И все же дочь ирландского вождя происходила из знатного рода, женщины которого отличались плодовитостью – и мать, и бабушка произвели на свет по двенадцать детей.

Омних хорошо подготовился к возвращению – он научил девушку языку, на котором говорили жители Сарума, и объяснил ей, чего от нее ожидают. Девушка покорно выслушала жреца и, судя по всему, поняла свою задачу.

О радостном событии заговорили все. Верховный жрец лично вышел встречать куррах и проводил девушку на холм, к дому Круна, удовлетворенно отметив, что новая жена вождя хорошо запомнила наставления Омниха и прекрасно сознает свое предназначение. Она со спокойным достоинством приблизилась к постели Круна и, не обращая внимания на Айну, решительно объявила:

– Меня зовут Раха, я твоя новая жена. Ты выздоровеешь, и я рожу тебе наследника.

С самого детства Крун больше всего любил древний праздник Первозимья – его отмечали с незапамятных времен. Жрецы, пользуясь солнечным календарем, вычислили, что начало зимы приходится на тридцать девятый день после осеннего равноденствия, но все знали, что ритуальное празднование священного дня зародилось в глубокой древности. Обряды совершались не в святилище, а в доме каждого земледельца – в конце осени забивали скотину, готовясь к зимним холодам, и в эту ночь богов просили благословить поля и даровать им плодородие. Поговаривали, что в день, когда бог Солнце погружается в сон, из могил выходят духи.

Присутствие жены, рожденной в неведомых землях на западе, странным образом вернуло вождю силы. Лицо его посвежело, взгляд прояснился, и теперь в нем сквозила надежда и уверенность в завтрашнем дне.

На третьи сутки после выздоровления Крун признался верховному жрецу:

– После гибели моих сыновей я утратил веру в богов… Мне жить не хотелось.

Длух задумчиво кивнул:

– Если Крун умрет, то и Саруму не выжить. Но теперь…

– А теперь хоть я и ослаб, но мне есть ради чего жить.